Марина РАЗБЕЖКИНА: Спокойные времена непродуктивны для искусства
Российский кинодокументалист Марина Разбежкина считает, что для кинематографиста очень важна среда
Та самая, которой ей так не хватало, когда в 2003 году она окончательно переехала в Москву из Казани. Поэтому она рада за своих учеников из Школы «Режиссура документального кино и документального театра», которую ведет вместе с худруком Театр.doc Михаилом Угаровым: восемь выпусков их образовали эту самую среду и варятся в ней, помогая друг другу.
Марина Разбежкина – автор игровых фильмов «Время жатвы» и «Яр», десятков документальных лент, отмеченных призами отечественных и зарубежных фестивалей. Ее ученики – постоянные участники и призеры Артдокфеста – так, в прошлом году лучшим полнометражным фильмом на фестивале был признан «Последний лимузин» ее ученицы Дарьи Хлесткиной. А сама педагог показала свой новый фильм «Оптическая ось».
Сегодня Марина Разбежкина – гость «СВ».
– Марина Александровна, столь резкая смена жизненных ориентиров в России в течение последних десятилетий документалистам была в помощь или наоборот?
– Мне, как и всякому человеку, хочется жить в спокойные времена, но в России никогда не было «застоев», непродуктивных для искусства, тем более для документалистики. Вот почему кинематографисты благополучных стран снимают в основном в странах третьего мира или у нас. Сложные ситуации в стране для документалистов всегда оборачиваются мощным материалом. И дело не столько в актуальной тематике, сколько в фокусе взгляда. Вот в позапрошлом году на Артдокфесте победил фильм моего студента о вездеходчиках Камчатки. Мы хорошо помним, какими героями представляли вездеходчиков в советские времена. Сейчас эти парни на экране погружены в свой быт, в свою нелегкую, но абсолютно «человеческую» жизнь. И это не означает, что они изменились, просто в 60-70-х была потребность в героях, а сейчас важно разглядеть частного человека.
– Как вы формулируете задания своим ученикам?
– Мы не занимаемся знаменитыми людьми, мы снимаем тех, о ком мало кто узнает, если мы их не снимем. Каждый год посвящен у нас отдельной теме, например такой исчезающей реальности, как заводы. Знаете ли вы, что слова «рабочий» уже нет в словарях многих стран мира? В скандинавских странах на высокотехнологичных производствах трудятся операторы, а не рабочие. И в нашей стране мы не можем остановить технологический прогресс. У нас он, конечно, задерживается, потому что мы отстаем лет на 50 от общего процесса.
На Артдокфесте-2013 был замечательный фильм нашей выпускницы Дарьи Хлесткиной «Последний лимузин», который я продюсировала. О том, как на ЗИЛе сделали лимузины на заказ, а потом от них отказались. По Красной площади на параде прошли другие машины. Мы увидели потрясающих специалистов, которых уже немного осталось, и временщиков-гастарбайтеров. Увидели прекрасную женщину-бригадира, которая всю жизнь проработала на заводе. Какая высочайшая у нее мера ответственности за дело! Съемки «Последнего лимузина» могу сравнить с киноэкспедицией в тундру, где изучают исчезающую народность. Также в течение двух лет мы работали еще над темой фермеров.
– Ваши студенты активно участвуют в Артдокфесте…
– Артдокфест был заявлен как фестиваль независимого кино и в этом смысле с самого начала не менялся. Другое дело, что меняется сам стиль кинематографа, потому что если в документальном кино ты не попадаешь в современность, ты проигрываешь. Поэтому фильмы, которые сегодня сняты с «оптикой» начала 2000-х, выглядят старыми. Никогда жизнь не менялась так стремительно, как меняется в XXI веке. Фильм рождается из драмы человеческой жизни. Когда говорим о драме, не обязательно подразумевать, что кто-то умер или кого-то зарезали. Может быть драма отсутствия контакта со временем. Сейчас это сплошь и рядом происходит.
– В программах Артдокфеста немало фильмов о жизни людей дна, чем объясните этот интерес? Взять хотя бы фильмы вашей ученицы Мадины Мустафиной «Милана» и «Еще чуток, мрази».
– Не понимаю, когда с пренебрежением говорят – зачем вы занимаетесь людьми дна? Нам важно ответить на вопрос, почему люди живут так, а не иначе. Для меня драма этой девочки, живущей на улице, не меньшая драма, чем какой-нибудь девочки из интеллигентной семьи. Террор по отношению к детям есть во всех слоях общества, и в нашем обществе знают об этом, но предпочитают «не заглядывать за стенку». А за стенкой мама с хорошим образованием может унижать своих детей, и это куда более страшно, чем унижение, которому подвергает свою 7-летнюю дочь пьяная 24-летняя деваха-мать. Нам кажется, что мы знаем, как живут эти люди, на самом деле мы просто проходим мимо них. И для меня очень важно с помощью камеры заглянуть внутрь этой жизни и увидеть, что происходит с этими людьми в каждую секунду времени. На мой взгляд, это сегодня самое интересное.
У нас запрещено оценивать человека, которого мы снимаем, говорить – это плохая девочка, а это – хорошая женщина. Считаю это высокомерием со стороны культурной среды, где априори «хорошей» считается наша жизнь.
– Не за нарушение ли этого запрета вы критиковали Ирину Васильеву, режиссера фильма «Ку-ку, или Две беды»?
– Нет, там другая история. Дело в том, что долгое время центром моего наибольшего интереса была деревня, из деревни были мои дедушка с бабушкой. И я долго шла к тому, чтобы пережить «состояние почвенничества» и абсолютно уйти от него. Шукшин в конце жизни написал очерк, где рассказывает о том, как он пытается попасть в больницу к своему товарищу, а дежурная со скандалом его не пускает. «Как же так, – спрашивает Шукшин, – она же вышла из того народа, который я люблю и из которого вышел сам?! Что происходит с этим народом, почему он стал таким озверевшим?»
А фильм «Две беды» получился интеллигентской игрушкой. Ты приезжаешь в заброшенную деревню, где живут два забавных мужика, острых на слово, и ты очень хочешь их полюбить, напитаться от них народной мудростью. Но в какой-то момент они становятся другими, настолько мерзкими, что рядом с ними уже невозможно существовать. Так расскажи, почему невозможно, покажи, как меняется у тебя к ним отношение, как это страшно на самом деле. А вместо этого ты начинаешь в кадре пускать мыльные пузыри.
– Антон Павлович Чехов любил загадывать, какой будет жизнь через 100-200 лет, в вашем фильме «Оптическая ось» крупным планом показаны люди с фотографий начала XX века, и они так похожи на нас.
– Фотографию считаю одним из самых сильных искусств – куда точнее кинематографа. Из-за границы всегда везу книги по фотографии, старые снимки. А русского фотографа Максима Дмитриева (1858-1948), на век которого пришлись все войны, революции и «гулаги», я очень люблю. Он не был арестован, но большинство работ его было уничтожено. Но все же осталось много пластин начала XX века. Это был один из первых фотографов-реалистов. Люди на его фотографиях производят на меня магнетическое впечатление – это они разглядывают нас, а не мы их. Из этого впечатления у меня родился замысел картины «Оптическая ось». 100 лет на самом деле очень маленький отрезок времени, и он не очень изменил нас. И самый мощный сюжет в фильме – о старике, который делает деревянную ложку. Для меня он – абсолютный Микеланджело. Просто в качестве камня здесь выступает дерево.
– Это правда, что 16-летним подростком вы не боялись осваивать тайгу, жили там по два месяца?
– Я прочитала книги Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» и решила посмотреть, что сохранилось в этих местах с XIX века. Ходила по Керженцу, куда сбежали после раскола первые старообрядцы, ходила одна, что очень важно: в одиночестве быстрее учишься понимать незнакомых тебе людей, разговаривать с ними, рассматривать незнакомую тебе жизнь. По этому принципу устроена и моя школа: на съемки, хоть на Камчатку, выпускаю студентов по одному, они должны сталкиваться с жизнью без всякой защиты.
– Связано ли что-то в вашей жизни с Беларусью?
– Кино я стала снимать после перестройки, когда ликвидировали «первые отделы», не допускавшие к режиссуре людей без диплома об окончании кинематографического вуза. Мне было 40, и первым фестивалем, на который я поехала, стал Фестиваль женского кино в Минске. Там я познакомилась со многими кинематографистами и обрела, что называется, среду…
– Говорят, в ближайшее время документалистика победит во всех видах искусства, что скажете?
– Знаю, что документальный кинематограф никуда не исчезнет, несмотря на то что жизнь ставит нас в трудные условия – денег нет, паблисити, экрана, ТВ нет. Трудная ситуация, но мы выживем, потому что умеем бороться как никто.
Марина Разбежкина – автор игровых фильмов «Время жатвы» и «Яр», десятков документальных лент, отмеченных призами отечественных и зарубежных фестивалей. Ее ученики – постоянные участники и призеры Артдокфеста – так, в прошлом году лучшим полнометражным фильмом на фестивале был признан «Последний лимузин» ее ученицы Дарьи Хлесткиной. А сама педагог показала свой новый фильм «Оптическая ось».
Сегодня Марина Разбежкина – гость «СВ».
– Марина Александровна, столь резкая смена жизненных ориентиров в России в течение последних десятилетий документалистам была в помощь или наоборот?
– Мне, как и всякому человеку, хочется жить в спокойные времена, но в России никогда не было «застоев», непродуктивных для искусства, тем более для документалистики. Вот почему кинематографисты благополучных стран снимают в основном в странах третьего мира или у нас. Сложные ситуации в стране для документалистов всегда оборачиваются мощным материалом. И дело не столько в актуальной тематике, сколько в фокусе взгляда. Вот в позапрошлом году на Артдокфесте победил фильм моего студента о вездеходчиках Камчатки. Мы хорошо помним, какими героями представляли вездеходчиков в советские времена. Сейчас эти парни на экране погружены в свой быт, в свою нелегкую, но абсолютно «человеческую» жизнь. И это не означает, что они изменились, просто в 60-70-х была потребность в героях, а сейчас важно разглядеть частного человека.
– Как вы формулируете задания своим ученикам?
– Мы не занимаемся знаменитыми людьми, мы снимаем тех, о ком мало кто узнает, если мы их не снимем. Каждый год посвящен у нас отдельной теме, например такой исчезающей реальности, как заводы. Знаете ли вы, что слова «рабочий» уже нет в словарях многих стран мира? В скандинавских странах на высокотехнологичных производствах трудятся операторы, а не рабочие. И в нашей стране мы не можем остановить технологический прогресс. У нас он, конечно, задерживается, потому что мы отстаем лет на 50 от общего процесса.
На Артдокфесте-2013 был замечательный фильм нашей выпускницы Дарьи Хлесткиной «Последний лимузин», который я продюсировала. О том, как на ЗИЛе сделали лимузины на заказ, а потом от них отказались. По Красной площади на параде прошли другие машины. Мы увидели потрясающих специалистов, которых уже немного осталось, и временщиков-гастарбайтеров. Увидели прекрасную женщину-бригадира, которая всю жизнь проработала на заводе. Какая высочайшая у нее мера ответственности за дело! Съемки «Последнего лимузина» могу сравнить с киноэкспедицией в тундру, где изучают исчезающую народность. Также в течение двух лет мы работали еще над темой фермеров.
– Ваши студенты активно участвуют в Артдокфесте…
– Артдокфест был заявлен как фестиваль независимого кино и в этом смысле с самого начала не менялся. Другое дело, что меняется сам стиль кинематографа, потому что если в документальном кино ты не попадаешь в современность, ты проигрываешь. Поэтому фильмы, которые сегодня сняты с «оптикой» начала 2000-х, выглядят старыми. Никогда жизнь не менялась так стремительно, как меняется в XXI веке. Фильм рождается из драмы человеческой жизни. Когда говорим о драме, не обязательно подразумевать, что кто-то умер или кого-то зарезали. Может быть драма отсутствия контакта со временем. Сейчас это сплошь и рядом происходит.
– В программах Артдокфеста немало фильмов о жизни людей дна, чем объясните этот интерес? Взять хотя бы фильмы вашей ученицы Мадины Мустафиной «Милана» и «Еще чуток, мрази».
– Не понимаю, когда с пренебрежением говорят – зачем вы занимаетесь людьми дна? Нам важно ответить на вопрос, почему люди живут так, а не иначе. Для меня драма этой девочки, живущей на улице, не меньшая драма, чем какой-нибудь девочки из интеллигентной семьи. Террор по отношению к детям есть во всех слоях общества, и в нашем обществе знают об этом, но предпочитают «не заглядывать за стенку». А за стенкой мама с хорошим образованием может унижать своих детей, и это куда более страшно, чем унижение, которому подвергает свою 7-летнюю дочь пьяная 24-летняя деваха-мать. Нам кажется, что мы знаем, как живут эти люди, на самом деле мы просто проходим мимо них. И для меня очень важно с помощью камеры заглянуть внутрь этой жизни и увидеть, что происходит с этими людьми в каждую секунду времени. На мой взгляд, это сегодня самое интересное.
У нас запрещено оценивать человека, которого мы снимаем, говорить – это плохая девочка, а это – хорошая женщина. Считаю это высокомерием со стороны культурной среды, где априори «хорошей» считается наша жизнь.
– Не за нарушение ли этого запрета вы критиковали Ирину Васильеву, режиссера фильма «Ку-ку, или Две беды»?
– Нет, там другая история. Дело в том, что долгое время центром моего наибольшего интереса была деревня, из деревни были мои дедушка с бабушкой. И я долго шла к тому, чтобы пережить «состояние почвенничества» и абсолютно уйти от него. Шукшин в конце жизни написал очерк, где рассказывает о том, как он пытается попасть в больницу к своему товарищу, а дежурная со скандалом его не пускает. «Как же так, – спрашивает Шукшин, – она же вышла из того народа, который я люблю и из которого вышел сам?! Что происходит с этим народом, почему он стал таким озверевшим?»
А фильм «Две беды» получился интеллигентской игрушкой. Ты приезжаешь в заброшенную деревню, где живут два забавных мужика, острых на слово, и ты очень хочешь их полюбить, напитаться от них народной мудростью. Но в какой-то момент они становятся другими, настолько мерзкими, что рядом с ними уже невозможно существовать. Так расскажи, почему невозможно, покажи, как меняется у тебя к ним отношение, как это страшно на самом деле. А вместо этого ты начинаешь в кадре пускать мыльные пузыри.
– Антон Павлович Чехов любил загадывать, какой будет жизнь через 100-200 лет, в вашем фильме «Оптическая ось» крупным планом показаны люди с фотографий начала XX века, и они так похожи на нас.
– Фотографию считаю одним из самых сильных искусств – куда точнее кинематографа. Из-за границы всегда везу книги по фотографии, старые снимки. А русского фотографа Максима Дмитриева (1858-1948), на век которого пришлись все войны, революции и «гулаги», я очень люблю. Он не был арестован, но большинство работ его было уничтожено. Но все же осталось много пластин начала XX века. Это был один из первых фотографов-реалистов. Люди на его фотографиях производят на меня магнетическое впечатление – это они разглядывают нас, а не мы их. Из этого впечатления у меня родился замысел картины «Оптическая ось». 100 лет на самом деле очень маленький отрезок времени, и он не очень изменил нас. И самый мощный сюжет в фильме – о старике, который делает деревянную ложку. Для меня он – абсолютный Микеланджело. Просто в качестве камня здесь выступает дерево.
– Это правда, что 16-летним подростком вы не боялись осваивать тайгу, жили там по два месяца?
– Я прочитала книги Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» и решила посмотреть, что сохранилось в этих местах с XIX века. Ходила по Керженцу, куда сбежали после раскола первые старообрядцы, ходила одна, что очень важно: в одиночестве быстрее учишься понимать незнакомых тебе людей, разговаривать с ними, рассматривать незнакомую тебе жизнь. По этому принципу устроена и моя школа: на съемки, хоть на Камчатку, выпускаю студентов по одному, они должны сталкиваться с жизнью без всякой защиты.
– Связано ли что-то в вашей жизни с Беларусью?
– Кино я стала снимать после перестройки, когда ликвидировали «первые отделы», не допускавшие к режиссуре людей без диплома об окончании кинематографического вуза. Мне было 40, и первым фестивалем, на который я поехала, стал Фестиваль женского кино в Минске. Там я познакомилась со многими кинематографистами и обрела, что называется, среду…
– Говорят, в ближайшее время документалистика победит во всех видах искусства, что скажете?
– Знаю, что документальный кинематограф никуда не исчезнет, несмотря на то что жизнь ставит нас в трудные условия – денег нет, паблисити, экрана, ТВ нет. Трудная ситуация, но мы выживем, потому что умеем бороться как никто.
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
