Владимир ЗЕЛЬДИН: На донкихотах держится земля

Феноменальный артист, исполнивший десятки ролей на сцене Театра Российской армии, в котором служит полвека. 10 февраля артисту исполнится 99 лет, а зрители до сих пор аплодируют ему в спектаклях «Человек из Ламанчи», «Танцы с учителем», «Давным-давно», «Дядюшкин сон» (в театре «Модернъ»). Широкой публике Зельдин известен по фильмам «Свинарка и пастух», «Учитель танцев», «Карнавальная ночь», «Дядя Ваня», «Десять негритят», по современным сериалам «Счастливы вместе» и «Сваты». 

Сегодня свидетель трех эпох отвечает на вопросы «СВ».
 
– Владимир Михайлович, насколько, по-вашему, актуален для нашего времени образ Дон Кихота?

– Этот образ актуален во все времена, вот почему, когда Юлий Гусман предложил поставить «Человека из Ламанчи» к моему 90-летию, я с энтузиазмом взялся за работу, несмотря на то что противников было немало. Этот спектакль напоминает людям о том, что без человечности, доброты, милосердия нам не прожить, поднимает проблемы, которые мучают современных людей, часто оказывающихся в ситуациях, когда человек человеку волк, посмотрите, сколько беспредела творится вокруг. В спектакле много говорится об элементарной человеческой порядочности, о том, что человек не должен угнетать себе подобного, и эти монологи Дон Кихота так созвучны религиозным заповедям – «Не убий, не укради, не осуждай». Конечно, где-то он идеалист, кто-то назовет его «одержимым» или «человеком-чудаком». Но на таких «чудаках» держится земля.

– У вас есть спектакли, к которым вы возвращались спустя годы – несколько десятилетий вы играли в «Учителе танцев» по пьесе Лопе де Вега, а к вашему 95-летию Юлий Гусман поставил «Танцы с учителем». Каково это – входить в один и тот же спектакль вторично?

– Ну, во-первых, «Танцы с учителем» – совсем другой спектакль, он посвящен мне и воспроизводит факты из моей биографии. И в нем, как и в «Человеке из Ламанчи», тоже много говорится о морали. Собственно, в нем я играю самого себя, играю с молодежью, с  новым поколением. И стараюсь продлить жизнь спектаклю, потому что, подобно вахтанговской «Принцессе Турандот», «Учитель танцев» уже вошел в историю театра, на сцене Театра Советской армии мы играли его 40 лет. Скажу больше, у Юлия Гусмана есть еще замысел – поставить пьесу к моему 100-летию. Так что, если буду жив-здоров, приходите на премьеру. Как говорит один мой персонаж, «если Господь Бог хранит меня, то я еще не все сделал». Я активно работаю, недавно выступал перед блокадниками Ленинграда. Два дня назад показывал в Петербурге «Человека из Ламанчи», а через неделю привезем сюда «Танцы с учителем». Спасибо моей жене, она во всем помогает мне, поддерживает морально.

– А чем объясняется долгожительство спектакля «Давным-давно» (в кино история известна под названием «Гусарской баллады»), в котором вначале вы играли поручика Ржевского, а сейчас выходите в роли Кутузова?

– Спектакль этот, как и Храм Христа Спасителя, хранит память о воинах 1812 года. Эта прекрасная пьеса Александра Гладкова, с замечательно выписанными ролями Шурочки Азаровой, поручика Ржевского, да и всеми остальными, полна любви к своему Отечеству, говорит о преданности России, своей земле. Поставил этот легендарный спектакль Алексей Дмитриевич Попов, и у актеров была прекрасная возможность показать степень своего дарования. «Давным-давно» и сейчас идет на сцене нашего театра.

– Вы и в кино много снимались – где вам интереснее было работать?

–  Кино и театр нельзя сравнивать, это разные области. Я, конечно, театральный актер и, подобно одному своему персонажу, могу сказать: «Если существует в мире волшебство,  то в театре, в этих картонных декорациях актерами произносятся слова, от которых зрители смеются и плачут. Мы, актеры, волшебники. За этим волшебством люди приходят в театр, и если чудеса у Господа Бога бывают редко, то в театре – каждый вечер». Кино – это совсем другое. Для меня путь на экран начался, когда Иван Пырьев почему-то именно меня утвердил на роль дагестанца Мусаиба в картине «Свинарка и пастух», хотя пробовались грузинские актеры, великолепные молодые красавцы. Пырьев созвал в просмотровый зал женщин – костюмеров, гримеров, ответственных за реквизит, и они выбрали меня. Думаю, ему нужен был актер романтического плана, потому что он снимал не бытовую комедию, а романтическую сказку. А в театре я играл в это время именно такие роли. Ну и, видимо, как партнер я подходил Марине Ладыниной.

– Своей жизнью вы захватили несколько эпох, какое время было для вас самым памятным?

– Время НЭПа в моем детстве,1924 год. Родился я в городе Козлове – ныне Мичуринск Тамбовской области, но позднее мы переехали в Тверь. Помню, все магазины были заполнены потрясающими продуктами – окороками, колбасами, сосисками, запах этих сосисок, без пестицидов, помню и сейчас. Это были продукты из наших деревень – не заграничные. А деревня была потрясающая…

– Кто же вас подтолкнул на актерскую стезю?

– У нас была музыкальная семья – кто на рояле, кто на скрипке, кто на трубе. Отец мой был дирижером и всегда брал меня с собой
на концерты – в Пролетарском районе Твери, при бывшей мануфактуре Саввы Морозова, был большой клуб. Туда приезжали гастролеры, и папа играл с оркестром в антрактах классические вещи. Я все это видел, а в школе у нас был драмкружок и еще – столярный, танцевальный, переплетный, мы были постоянно заняты полезными делами. У меня были значки ворошиловского всадника, ворошиловского стрелка, на эти значки нужно было нормы сдать, мы занимались бегом, плаванием. В Твери я пережил самое счастливое время. Потом уже в Москве, на Воровского, я занимался верховой ездой – в одной группе с Василием Сталиным и сыном Микояна.

– Интересно, как вы оцениваете фигуру Сталина с сегодняшних позиций? Несколько лет назад в телепроекте «Имя Россия» Иосиф Виссарионович едва не стал победителем.

– Между прочим, у нас в театре работает режиссером внук Сталина – Александр Васильевич Бурдонский. Как человек я сформировался при Советской власти, когда в марте 1953-го умер Иосиф Виссарионович, мне было 38 лет. К слову сказать, я никогда не был ни пионером, ни комсомольцем, ни коммунистом, был убежден, что человек, занимающийся искусством, должен был свободен от каких-либо программ, уставов, партийной дисциплины. Я, например, не понимаю, что означает понятие «соцреализм». Реализм – да, понимаю, а что такое «социалистический» – нет. Даже со сцены я говорю: «Мы, актеры, не производим материальных ценностей, мы – врачеватели души, самое главное для нас, чтобы люди были людьми, а не «чудищами», которых много развелось в наше время. Об этих «чудищах» говорит и Дон Кихот, предупреждая, что рядом с ними можно оказаться во время обеда за одним столом. На днях я сыграл 150-й спектакль «Человека из Ламанчи» – при полном зале. Публика аплодирует, плачет, рвется на сцену – значит, делаем хорошее, правильное дело.

Владимир Зельдин о секретах долголетия:
– Никакую зарядку я не делаю. Я просто не пью и не курю. Когда я играл спектакль «Учитель танцев», где нужно было много двигаться, то я за десять дней до спектакля начинал заниматься со станком, вырабатывал дыхание. Но сейчас не делаю ничего. У меня вообще никакой системы нет: я безобразно питаюсь, ужасно и не вовремя. Режим дня тоже не соблюдаю: могу заснуть в три часа ночи или в пятом часу. Особенно если смотрю интересную передачу. Но я считаю: если Бог хранит меня, значит, я еще не все сделал. Очень люблю музыку, потому что это самое эмоциональное из всех искусств. Я в театре был очень много занят в музыкальных спектаклях.