Васильки на воде
Они продолжают плыть и плыть по грустным лесным речкам и озерам, мимо тех берегов, на которых неутомимые поисковые отряды парней и девчонок, не «выбравших пепси» в наше рехнувшееся время, продолжают находить останки павших солдат минувшей Великой войны.
Они продолжают плыть и плыть по грустным лесным речкам и озерам, мимо тех берегов, на которых неутомимые поисковые отряды парней и девчонок, не «выбравших пепси» в наше рехнувшееся время, продолжают находить останки павших солдат минувшей Великой войны.
...Дело было в конце лета на Смоленщине, на глухих лесных болотах, что лежат между маленькой деревушкой Коробец и уже калужским городком Спас-Деменском, совсем неподалеку от границы с Беларусью. Московским поисковикам из отряда Вадима Кирьянова (а тогда это движение только зарождалось) стала известна удивительная и загадочная история. Местные старожилы рассказали, что наблюдали, как во время Великой Отечественной войны над ними шел ожесточенный воздушный бой. Один из сбитых самолетов в крутом пике пошел к земле за речку Грохот, на те самые болота. Чей это был самолет, мужики с земли так и не распознали. Вспомнили о нем только после войны, когда государство объявило о кампании по сбору цветных металлов и сдаче их во Вторчермет. Шустрые деревенские мальчишки добрались до тех болот и обнаружили там торчавший из воды примерно по середину фюзеляжа хвост самолета с красной звездой на нем. Кликнули взрослых, те привели лошадей. Мужики завели на хвост крепкую веревочную петлю и попытались дернуть. Но при рывке фюзеляж разломился и вытащить удалось только сам хвост самолета. И тут болото булькнуло, пошло пузырями и на поверхности закачались зеленая довоенная трехрублевка и... обрывок немецкой (!) газеты. Откуда у советского летчика немецкие газеты?! Интриги во всю эту историю добавила учительница местной сельской школы, сказав, что газета та вовсе не на немецком, а на... французском языке! В общем, почесали тогда озадаченно мужики затылки, да и забыли про самолет.
Вспомнили про него потомки уже несколько десятилетий спустя. Случайно узнавшие об этой истории Кирьянов и его товарищи-поисковики сначала засели в архивах, где постепенно прояснилась и истина. Правда, оставалось одно неизвестное. В те дни в небе над Смоленщиной вела бои 303-я Гвардейская истребительная авиадивизия, в состав которой входил и легендарный французский авиаполк «Нормандия-Неман», воевавший на советских «яках». Так вот, в день того боя на аэродром не вернулись две машины. Пилотом одной был аспирант (первое офицерское звание во французских ВВС) де Сибур, второй – майор де Форж. В том, что под Коробцом лежит именно Як «Нормандии», сомневаться уже не приходилось. Вот только кто в пилотской кабине? Ведь сельчане в один голос заявляли, что купола парашюта никто не видел.
Идею поисковой экспедиции тогда поддержали ЦК ВЛКСМ и газета «Комсомольская правда». Связались с армией, и на помощь отряду Вадима Кирьянова Гвардейская Кантемировская танковая дивизия отрядила целую роту из своего инженерно-саперного батальона со всей штатной техникой.
Был целый месяц каторжных работ. Армейцы в первый же день установили, что большой металлический предмет, похожий на самолет, есть, но его засосало в болото уже на глубину в несколько метров. Чтобы хоть что-то достать, болото придется практически осушать. Солдаты вместе с поисковиками развернули спецтехнику, подключили мощные насосы. Работа шла и днем, и ночью и наконец была вознаграждена.
Сначала показалось крыло, потом – остатки фюзеляжа и вот наконец – пилотская кабина с останками летчика. По номерам ордена Красной Звезды и пистолета ТТ определили, что за штурвалом сидел командир эскадрильи полка «Нормандия-Неман» майор Поль де Форж...
Его останки с отдачей воинских почестей были переданы французской стороне и захоронены на Родине героя.
А годом раньше нашей «французской» экспедиции в «Комсомольской правде» был опубликован мой материал «Убит под Гжатском». Вся стана была в шоке: в те времена не принято было вспоминать на официальном уровне о том, что в смоленских, калужских, белорусских лесах десятки лет лежат останки десятков, а может быть, и сотен тысяч наших незахороненных погибших солдат, чьи семьи получили казенные извещения, дарившие, правда, хоть какую-то, крохотную искорку надежды. Ведь не «пал в бою за Родину», а «пропал без вести». Правда, ждать, молиться и верить многим семьям «пропавших без вести» приходилось уже в солончаках Казахстана – как семьям изменников Родины, так как приказ «Ни шагу назад!» объявлял пропавших без вести именно таковыми. А их жены, матери, детишки, лишенные продовольственных карточек и денежных аттестатов, вышвырнутые из родных домов на чужбину, так и не узнали, что их сын, муж и батька лежит, забытый всеми, в глухом смоленском лесу, стиснув трехлинейку со всеми расстрелянными патронами, как пел Высоцкий, «лицом на Запад и ногами на Восток»...
Гжатск, Вязьма, Ржев. Если на карте соединить эти города прямой линией, то получится треугольник. В войну его называли «треугольником смерти». У местных даже бытует поверье, что начавшиеся после войны обильные урожаи подосиновиков-красноголовиков в здешних глухих лесах – это капли крови наших павших солдат.
Под ногами сухо трещат сосновые ветки. Самая глухомань. Слева, в лесном распадке, черные полуразвалившиеся скелеты изб вымершей деревушки Груздево. Справа – лесная луговина с заросшими бурьянами фундаментами довоенного Сорокино. Тишина. Только перестук дятла да бесполезный кукушкин отсчет времени – ведь оно здесь давно остановилось. Я стою на самой линии фронта. Из леса на луг выбегают полузаросшие траншеи, тянутся по околице ныне упокоившегося Сорокина и снова исчезают в лесной чащобе. Время словно раздвигается – и ты видишь трагическое черно-белое кино. Вот разбитая наша сорокапятка, а перед ней на линии прямой наводки, в густом орешнике – ржавые немецкие винтовки, кованые подошвы сапог, солдатские ременные бляхи с выдавленным «С нами Бог». С убойной дистанции, уже не надеясь на собственное спасение, орудийный расчет бил, бил и бил по врагу! А вот здесь, перед ручьем, возле полусгнившей колючей проволоки – черепа, кости, истлевшие обрывки шинелей и наши, советские, каски.
Я зажмуриваюсь и вижу, как наяву: вод здесь наши пошли в контратаку, вот здесь она захлебнулась в крови, а вот здесь... Стоп – из густой травы, среди белых костей мы достаем маленький черный текстолитовый пенальчик. Это – солдатский медальон, в котором на скатанной в трубочку длинной бумажке записаны фамилия, имя и отчество, военкомат, который призывал бойца и кому сообщить в случае гибели. Красноармеец Сергеенков Василий Антипович, год рождения – 1922-й, призван Орским РВК Чкаловской (ныне Оренбургской) области. Мать – Сергеенкова Евдокия Ивановна...
Потрескивают дрова у ночного лесного костра. В котелке вот-вот закипит крепкий чай. Мы сидим тесным кружком, и каждый по-своему молча осмысливает прожитый день. «И упал он в траву позаместо нас, было мальчику двадцать лет. Эх, судьба, не срослась ты на этот раз – он промедлил, а снайпер – нет...»
Утром мы пошли дальше по бывшей линии фронта, нанося на карту места обнаружения останков наших воинов, чтобы вскоре вернуться за ними с людьми и техникой для захоронения. Замшелая траншея увела нас в березняк, что раскинулся по обе стороны поросшего густым диким малинником ручья. И тут, у ветвистой березы, мы наткнулись на останки еще одного бойца. «Смотрите, каблуки на сапогах совсем не стертые, – заметил кто-то из наших ребят, – видно, только переодели в форму и в первом же бою положили...» В петлицах полуистлевшей гимнастерки были эмалевые треугольнички младшего сержанта. А вот оружия не нашли. Сделав очередную отметку на карте, пошли дальше, и вдруг кто-то, оглянувшись, крикнул: «Ребята! Гляньте на березу!»
На березе, под которой лежал погибший младший сержант, на высоте почти в три метра, висел вросший в развилку ветвей пулемет Дегтярева с оставшимися в диске восемнадцатью патронами. Картина боя стала ясна: пулеметчик вел огонь, пристроив «дегтяря» между сучьев молоденькой березки, а когда его настигла смертельная пуля, откинулся навзничь. Пулемет же остался в той развилке и за пятьдесят лет поднялся на трехметровую высоту.. Сейчас этот ручной пулемет хранится в музее боевой славы одной из московских школ.
Существует еще один неожиданный аспект поисковой работы. Работа поисковика далеко не безопасна. Во-первых, в лесу можно напороться на «черных копателей», которые рыщут в поисках военных регалий и предметов обихода войны. Звучащие иногда по телевизору байки про банды, вооруженные добытым «черными копателями» оружием тех лет, – полная ерунда. Я думаю, любой служивший в армии согласится, что пролежавший более полувека в земле автомат может использоваться в лучшем случае как дубина. А вот, скажем, немецкий «Железный крест», знак «Десять танковых атак» или советский орден имеют цену на своем рынке по всему миру, причем цена эта от года к году только растет.
Особая тема – тяжелая техника. Здесь на кону уже совсем другие ставки, и это порой приводит к настоящим трагедиям. Например, в 1996 году убили Сережу Цветкова (преступники так и не были найдены), командира поискового отряда «Экипаж», который занимался поиском и восстановлением танков. По Ново-Рижскому шоссе есть поселок Снегири, где действует созданный им танковый музей. Таких людей, как Сергей, называют «не от мира сего», он был человеком абсолютно бескорыстным и равнодушным к деньгам. «Экипаж» поднял со дна Дона тяжелый немецкий танк «Тигр», причем редкой модификации, и отреставрировал его до возможности самостоятельного хода. Тут же стаей слетелись покупатели, предлагая цену, как говорят знающие люди, до миллиона долларов. Но Цветков был непреклонен – только в Снегири, в музей. Вскоре его нашли мертвым в своей квартире, а «Тигр» бесследно (!) исчез. Искали? Искали. Пятидесятисемитонная махина оказалась для наших правоохранительных органов иголкой в стоге сена...
...По лесным речкам все плывут васильковые венки. Вообще-то это – флотская традиция, которую поисковики переняли у моряков, – боевые корабли спускают на воду венки над местом гибели своих боевых собратьев разных эпох. Так будет до тех пор, пока в российских и белорусских лесах не останется ни одной белой косточки, ведь как говорил великий Суворов, «война считается законченной только тогда, когда погребен последний павший солдат...».
...Дело было в конце лета на Смоленщине, на глухих лесных болотах, что лежат между маленькой деревушкой Коробец и уже калужским городком Спас-Деменском, совсем неподалеку от границы с Беларусью. Московским поисковикам из отряда Вадима Кирьянова (а тогда это движение только зарождалось) стала известна удивительная и загадочная история. Местные старожилы рассказали, что наблюдали, как во время Великой Отечественной войны над ними шел ожесточенный воздушный бой. Один из сбитых самолетов в крутом пике пошел к земле за речку Грохот, на те самые болота. Чей это был самолет, мужики с земли так и не распознали. Вспомнили о нем только после войны, когда государство объявило о кампании по сбору цветных металлов и сдаче их во Вторчермет. Шустрые деревенские мальчишки добрались до тех болот и обнаружили там торчавший из воды примерно по середину фюзеляжа хвост самолета с красной звездой на нем. Кликнули взрослых, те привели лошадей. Мужики завели на хвост крепкую веревочную петлю и попытались дернуть. Но при рывке фюзеляж разломился и вытащить удалось только сам хвост самолета. И тут болото булькнуло, пошло пузырями и на поверхности закачались зеленая довоенная трехрублевка и... обрывок немецкой (!) газеты. Откуда у советского летчика немецкие газеты?! Интриги во всю эту историю добавила учительница местной сельской школы, сказав, что газета та вовсе не на немецком, а на... французском языке! В общем, почесали тогда озадаченно мужики затылки, да и забыли про самолет.
Вспомнили про него потомки уже несколько десятилетий спустя. Случайно узнавшие об этой истории Кирьянов и его товарищи-поисковики сначала засели в архивах, где постепенно прояснилась и истина. Правда, оставалось одно неизвестное. В те дни в небе над Смоленщиной вела бои 303-я Гвардейская истребительная авиадивизия, в состав которой входил и легендарный французский авиаполк «Нормандия-Неман», воевавший на советских «яках». Так вот, в день того боя на аэродром не вернулись две машины. Пилотом одной был аспирант (первое офицерское звание во французских ВВС) де Сибур, второй – майор де Форж. В том, что под Коробцом лежит именно Як «Нормандии», сомневаться уже не приходилось. Вот только кто в пилотской кабине? Ведь сельчане в один голос заявляли, что купола парашюта никто не видел.
Идею поисковой экспедиции тогда поддержали ЦК ВЛКСМ и газета «Комсомольская правда». Связались с армией, и на помощь отряду Вадима Кирьянова Гвардейская Кантемировская танковая дивизия отрядила целую роту из своего инженерно-саперного батальона со всей штатной техникой.
Был целый месяц каторжных работ. Армейцы в первый же день установили, что большой металлический предмет, похожий на самолет, есть, но его засосало в болото уже на глубину в несколько метров. Чтобы хоть что-то достать, болото придется практически осушать. Солдаты вместе с поисковиками развернули спецтехнику, подключили мощные насосы. Работа шла и днем, и ночью и наконец была вознаграждена.
Сначала показалось крыло, потом – остатки фюзеляжа и вот наконец – пилотская кабина с останками летчика. По номерам ордена Красной Звезды и пистолета ТТ определили, что за штурвалом сидел командир эскадрильи полка «Нормандия-Неман» майор Поль де Форж...
Его останки с отдачей воинских почестей были переданы французской стороне и захоронены на Родине героя.
А годом раньше нашей «французской» экспедиции в «Комсомольской правде» был опубликован мой материал «Убит под Гжатском». Вся стана была в шоке: в те времена не принято было вспоминать на официальном уровне о том, что в смоленских, калужских, белорусских лесах десятки лет лежат останки десятков, а может быть, и сотен тысяч наших незахороненных погибших солдат, чьи семьи получили казенные извещения, дарившие, правда, хоть какую-то, крохотную искорку надежды. Ведь не «пал в бою за Родину», а «пропал без вести». Правда, ждать, молиться и верить многим семьям «пропавших без вести» приходилось уже в солончаках Казахстана – как семьям изменников Родины, так как приказ «Ни шагу назад!» объявлял пропавших без вести именно таковыми. А их жены, матери, детишки, лишенные продовольственных карточек и денежных аттестатов, вышвырнутые из родных домов на чужбину, так и не узнали, что их сын, муж и батька лежит, забытый всеми, в глухом смоленском лесу, стиснув трехлинейку со всеми расстрелянными патронами, как пел Высоцкий, «лицом на Запад и ногами на Восток»...
Гжатск, Вязьма, Ржев. Если на карте соединить эти города прямой линией, то получится треугольник. В войну его называли «треугольником смерти». У местных даже бытует поверье, что начавшиеся после войны обильные урожаи подосиновиков-красноголовиков в здешних глухих лесах – это капли крови наших павших солдат.
Под ногами сухо трещат сосновые ветки. Самая глухомань. Слева, в лесном распадке, черные полуразвалившиеся скелеты изб вымершей деревушки Груздево. Справа – лесная луговина с заросшими бурьянами фундаментами довоенного Сорокино. Тишина. Только перестук дятла да бесполезный кукушкин отсчет времени – ведь оно здесь давно остановилось. Я стою на самой линии фронта. Из леса на луг выбегают полузаросшие траншеи, тянутся по околице ныне упокоившегося Сорокина и снова исчезают в лесной чащобе. Время словно раздвигается – и ты видишь трагическое черно-белое кино. Вот разбитая наша сорокапятка, а перед ней на линии прямой наводки, в густом орешнике – ржавые немецкие винтовки, кованые подошвы сапог, солдатские ременные бляхи с выдавленным «С нами Бог». С убойной дистанции, уже не надеясь на собственное спасение, орудийный расчет бил, бил и бил по врагу! А вот здесь, перед ручьем, возле полусгнившей колючей проволоки – черепа, кости, истлевшие обрывки шинелей и наши, советские, каски.
Я зажмуриваюсь и вижу, как наяву: вод здесь наши пошли в контратаку, вот здесь она захлебнулась в крови, а вот здесь... Стоп – из густой травы, среди белых костей мы достаем маленький черный текстолитовый пенальчик. Это – солдатский медальон, в котором на скатанной в трубочку длинной бумажке записаны фамилия, имя и отчество, военкомат, который призывал бойца и кому сообщить в случае гибели. Красноармеец Сергеенков Василий Антипович, год рождения – 1922-й, призван Орским РВК Чкаловской (ныне Оренбургской) области. Мать – Сергеенкова Евдокия Ивановна...
Потрескивают дрова у ночного лесного костра. В котелке вот-вот закипит крепкий чай. Мы сидим тесным кружком, и каждый по-своему молча осмысливает прожитый день. «И упал он в траву позаместо нас, было мальчику двадцать лет. Эх, судьба, не срослась ты на этот раз – он промедлил, а снайпер – нет...»
Утром мы пошли дальше по бывшей линии фронта, нанося на карту места обнаружения останков наших воинов, чтобы вскоре вернуться за ними с людьми и техникой для захоронения. Замшелая траншея увела нас в березняк, что раскинулся по обе стороны поросшего густым диким малинником ручья. И тут, у ветвистой березы, мы наткнулись на останки еще одного бойца. «Смотрите, каблуки на сапогах совсем не стертые, – заметил кто-то из наших ребят, – видно, только переодели в форму и в первом же бою положили...» В петлицах полуистлевшей гимнастерки были эмалевые треугольнички младшего сержанта. А вот оружия не нашли. Сделав очередную отметку на карте, пошли дальше, и вдруг кто-то, оглянувшись, крикнул: «Ребята! Гляньте на березу!»
На березе, под которой лежал погибший младший сержант, на высоте почти в три метра, висел вросший в развилку ветвей пулемет Дегтярева с оставшимися в диске восемнадцатью патронами. Картина боя стала ясна: пулеметчик вел огонь, пристроив «дегтяря» между сучьев молоденькой березки, а когда его настигла смертельная пуля, откинулся навзничь. Пулемет же остался в той развилке и за пятьдесят лет поднялся на трехметровую высоту.. Сейчас этот ручной пулемет хранится в музее боевой славы одной из московских школ.
Существует еще один неожиданный аспект поисковой работы. Работа поисковика далеко не безопасна. Во-первых, в лесу можно напороться на «черных копателей», которые рыщут в поисках военных регалий и предметов обихода войны. Звучащие иногда по телевизору байки про банды, вооруженные добытым «черными копателями» оружием тех лет, – полная ерунда. Я думаю, любой служивший в армии согласится, что пролежавший более полувека в земле автомат может использоваться в лучшем случае как дубина. А вот, скажем, немецкий «Железный крест», знак «Десять танковых атак» или советский орден имеют цену на своем рынке по всему миру, причем цена эта от года к году только растет.
Особая тема – тяжелая техника. Здесь на кону уже совсем другие ставки, и это порой приводит к настоящим трагедиям. Например, в 1996 году убили Сережу Цветкова (преступники так и не были найдены), командира поискового отряда «Экипаж», который занимался поиском и восстановлением танков. По Ново-Рижскому шоссе есть поселок Снегири, где действует созданный им танковый музей. Таких людей, как Сергей, называют «не от мира сего», он был человеком абсолютно бескорыстным и равнодушным к деньгам. «Экипаж» поднял со дна Дона тяжелый немецкий танк «Тигр», причем редкой модификации, и отреставрировал его до возможности самостоятельного хода. Тут же стаей слетелись покупатели, предлагая цену, как говорят знающие люди, до миллиона долларов. Но Цветков был непреклонен – только в Снегири, в музей. Вскоре его нашли мертвым в своей квартире, а «Тигр» бесследно (!) исчез. Искали? Искали. Пятидесятисемитонная махина оказалась для наших правоохранительных органов иголкой в стоге сена...
...По лесным речкам все плывут васильковые венки. Вообще-то это – флотская традиция, которую поисковики переняли у моряков, – боевые корабли спускают на воду венки над местом гибели своих боевых собратьев разных эпох. Так будет до тех пор, пока в российских и белорусских лесах не останется ни одной белой косточки, ведь как говорил великий Суворов, «война считается законченной только тогда, когда погребен последний павший солдат...».
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
