Пластилиновая страна

...Кавказского генерала звали Батей. Помню, тогда еще мелькнуло в голове: «Какой, к черту, Батя в его сороковник-то с маленьким хвостиком!..» Солдата можно заставить тянуть носок в строю, лихо печатать шаг, обращаться в неподвижную статую, наконец. А вот заставить называть так генерала между собой в курилке или за пыльным колесом БТРа на горном привале – нельзя. Генерал может это только заслужить. Наверное, это произошло в ту душную ночь, когда подобравшаяся банда обрушила на спящий военный городок град минометных мин и генерал сам бросился на посты внешнего охранения. Широко распахнутые глаза оседавшего на землю солдата. И... растерянное, почти детское: «Товарищ генерал, мне больно...» И он, генерал, вынес на себе своего раненого солдата под вой мин и треск автоматных очередей. Как звали генерала? Да это не самое важное. Как и того солдата. Важно то, что они оба были российскими пограничниками, людьми из Братства зеленых фуражек на самом тревожном для России рубеже.
Батя учил меня первым премудростям жизни на Кавказе: «Здесь все изменчиво, неопределенно, противоречиво, может завязываться в самые немыслимые клубки и принимать самые причудливые формы. Не будь прямолинейным как утюг, никогда не отказывай категорически и резко. Старайся разобраться и вникнуть в суть местных нравов и обычаев. Научись выказывать уважение с чувством собственного достоинства, ни в коем случае не допуская заискивания и подобострастия. Здесь это раскалывается на раз. И не дай Бог проявить слабость словом или делом. Например, нет ничего более дурацкого, чем обращаться в листовках к бандитам с призывом «прекратить кровопролитие и возвращаться к нормальной жизни». Будет истолковано так: раз не хочешь воевать, предлагаешь мир – значит ты не мужчина, ты трус и отношение к тебе будет соответственное. Прослыть на Кавказе трусом – последнее дело. А уж совсем труба – оказывать, так сказать, платные услуги. Весть о том, что русский генерал «берет», мгновенно долетит до самых дальних селений. И в лицо будут продолжать сладко улыбаться, а в душе считать такого последней тварью, хуже шакала».
Северный Кавказ на дух не принимал многих условностей и полутонов столичной жизни. Может быть, и потому, что именно здесь пролегает наша южная граница, беспокойная и непредсказуемая. Можно напечатать фальшивые деньги. Можно сработать липовые документы. Государственную границу подделать нельзя. Она всегда сосредоточенная, бдительная и... настоящая. Как и ее люди, в чьи судьбы самой жизнью заложено главное в профессии пограничника – «где бы гроза ни грянула, нам подниматься первыми». Других граница выбраковывает и безжалостно отбрасывает от себя. Остаются люди границы – солдаты, лейтенанты, капитаны, генералы, единственная привилегия которых – однажды заслонить собой. Это они десять лет назад основали в горах Южной Чечни, на грузинской границе новый бастион – Итум-Калинский пограничный отряд.
Вертолет устало месил лопастями горячее марево Аргунского ущелья. Картина открывается сказочная, неестественно-красивая, словно вылепленная из разноцветного детского пластилина. Бело-рыжие скальные террасы стремительно сменяются густо-малахитовыми склонами хребтов и снова срываются в темный аквамарин ущелья. Захватывающе красиво и... неуютно. Разноцветная сказка проплывает мимо винтокрылой машины в прицеле крупнокалиберного пулемета. Это отрезвляет. И уже вместо малахитового волшебства видишь угрюмый горный лес, из которого в любой момент может потянуться к «вертушке» пунктир трассера. И снова все «вроде бы». Вроде бы закончилась война, но кожей чувствуешь фронт, которого вроде бы нет. Есть вроде бы мирное население, но его отношение к официальной власти часто зависит от времени суток. Пластилиновый мир, пластилиновый край – прав был Батя...
Сегодняшний Итум-Кале не узнать: добротные новенькие казармы комендатуры в Тусхарое, чуть ли не с евроремонтом, налаженная инфраструктура, обустроенная вертолетная площадка. Лишь флагшток с российским триколором остался тот же, что и несколько лет назад, когда здесь стояли серые ряды взводных палаток, вертолеты лихо садились «на колесо», а единственной каменной постройкой и одновременно местной достопримечательностью была недостроенная мечеть, как говорили, тейпа самого Масхадова. А еще осталась граница, обманчивый «пластилин» которой все так же нашпигован пулями и осколками. Стало ли легче? Судите сами. Если несколько лет назад сопредельное государство особой дружбой с Россией, мягко говоря, уже не отличалось, то сегодня, при разорванных дипотношениях и выходе из СНГ, процесс и вовсе как бы закреплен де-юре.
А тогда, глухой июльской ночью, именно здесь, в горах Итум-Кале, надвигалась страшная беда. Из Грузии через перевал к нам вторгся не какой-нибудь разношерстный сброд, а «элита» – «отряд специального назначения Вооруженных сил Республики Ичкерия «Эдельвейс», свыше шестидесяти тщательно подготовленных, до зубов вооруженных и экипированных боевиков. Они несли мины, взрывчатку, гранатометы, чтобы убивать, жечь, взрывать поезда и дома. Сколько могло бы быть «лубянок», «парков культуры», «невских экспрессов», достигни этот адский арсенал мест назначения! У них были переносные зенитно-ракетные комплексы, с помощью которых, как потом показали пленные, в глубине России планировалось сбивать гражданские рейсовые самолеты!
Тогда тот бой как-то затерялся в скороговорках тассовских сообщений, которые информировали «о боестолкновении в районе Итум-Кале, разгромленном бандформировании и восьми погибших пограничниках». Даже не назвали их имена. Обыватель предпочитал постигать подробности очередного «звездного» развода и динамику цен на столичную недвижимость. Давайте же помянем их сегодня, помолимся, зажжем свечи. Не по какому-то поводу или круглой дате, просто потому, что они заслонили собой тогда тысячи людей. Вспомним поименно, потому что они погибли за то, чтобы мы жили сегодня...
Младший сержант Сергей Смирнов и ефрейтор Ильнур Батыров. Помянем их вместе, потому что они были неразлучны до самой смерти. Они заступили путь бандитам первыми. Девятнадцатилетние российские мальчишки, башкирский и вологодский. Пулеметный расчет. Они могли тихонько отползти в сторону, ведь на них, двоих, вышел основной костяк банды. Но юные пулеметчики приняли неравный бой, подав сигнал своему командиру. Они дрались в полуокружении, попав под перекрестный огонь. Уничтожили несколько боевиков. Когда подоспела помощь и бандиты откатились, пограничникам открылась страшная картина. Сережа, расстреляв все патроны, раненный в обе ноги, видимо, пытался ползком оттащить в глубь леса уже мертвого друга. Боевики добили его выстрелом в голову. Зверям и этого показалось мало: тело Сережи было усыпано разорванным на мелкие клочки маминым письмом, а на лбах мальчишек нелюди вырезали что-то ножами арабской вязью...
Подполковник Эдуард Ладыгин. Командир и душа мотоманевренной группы, любимец своих солдат. Он шел впереди своих пацанов, словно отец, прикрывая их собой. И погиб одним из первых. Воронеж, моли Господа о душе твоего достойного сына!..
Майор Сергей Попов. Начальник 9-й заставы. Бойцы боготворили его за храбрость, человечность, честность. Сергей был сражен пулей снайпера, когда во главе своей группы преследовал отступавших боевиков. Сейчас Девятая носит имя своего павшего командира.
Рядовой Михаил Шабанов. Повар погранзаставы «Гростхой». Миша доставлял боеприпасы ведшим бой пограничным нарядам. Попал в засаду, погиб от пулевого ранения в голову.
Рядовой Алексей Мырлаа. Снайпер погранзаставы «Гростхой». Находясь в авангарде штурмовой группы, огнем из снайперской винтовки лично уничтожил четверых боевиков. Участвовал в пленении двух бандитов. Пал смертью храбрых, пытаясь под огнем укрыть за деревом тело погибшего товарища.
Младший сержант Рамиль Гафуров. Санинструктор погранзаставы «Гростхой». Под непрерывным автоматно-пулеметным огнем оказывал первую медицинскую помощь раненым товарищам, в том числе своему командиру майору Попову. Вместе с Алексеем Мырлаа вынес раненого начальника заставы из-под обстрела. Погиб от пулевого ранения в голову.
Рядовой Денис Донцов. Будучи дважды ранен, не выпустил оружия, продолжая вести бой в одиночку в окружении боевиков. Скончался от полученных ранений – истек кровью.
...Разгром беспорядочно отходивших восвояси ошметков банды завершили тогда на леднике у самой границы огненные стрелы «градов».
Я навсегда запомнил глаза победителей. Десятки серых, синих, карих мальчишеских глаз со скачущей где-то в самой глубине веселой бесовинкой. Веснушчатый сержант вскинул вверх руку со сжатым кулаком и, смеясь, резко двинул локоть вниз: «А все-таки мы их сделали!..»
А накануне вылета из Итум-Кале небеса разверзлись градом. Да каким! С грецкий орех. Градины прошлись по лопастям трудяги-вертолета, обстучали фюзеляж, главную балку. Наутро вертолетчики деловито латали свою «восьмерку»... обычным канцелярским скотчем, умыкнутым в штабе. Командир машины капитан Костя с выгоревшим пшеничным чубом лукаво усмехнулся мне, неуверенно перетаптывавшемуся на площадке: «Все равно на Гизель надо гнать, в ремонт. На левом движке пойдем, правый маслопроводом сифонит. Ты как, с нами? Не дрейфишь?» Я, сглотнув сухой шершавый ком, молча кивнул.
Нет, мужики, не сдрейфлю. И не потому, что я такой храбрый. На самом деле правда страшно. Просто – с вами не сдрейфлю.
Потому что вы их – сделали!..