«Не спешите объявлять нас убитыми...»

...Тогда я еще не знал, что бывает после того, как его глаза, превращаясь в узкие пулеметные амбразуры, за долю секунды становятся из светло-синих почти белыми, словно лед на стремительно замерзающем озере... Вроде бы ничего не изменилось. Так же монотонно погромыхивал в туннеле метро поезд, так же безучастно шелестели газетами пассажиры. Я по инерции продолжал что-то ему говорить, но неожиданно понял, что он меня уже не слушал.
Оглянувшись, я увидел, куда прицелился спаренный пулемет димкиных глаз.
За моей спиной на сиденье вальяжно устроились двое кавказцев. Широко, по-хозяйски, расставив ноги в лакированных туфлях, двое гостей столицы, громко гогоча, оживленно обсуждали висевшую возле них на поручне действительно нелепо-смешную бабульку в видавшем виды пальто и безразмерных резиновых ботах. Бабка изо всех сил вцепилась одной рукой в никелированный металл, другой – в ручку двухколесной тележки- «тачанки».
«Встать!..»
Это сказанное негромко, почти вполголоса слово почему-то громыхнуло в переполненном вагоне гулко и раскатисто, как одиночный выстрел в ущелье.
«Э-э, чи-во, а?!» – один из верзил стал угрожающе приподниматься.
«Встать, сука, когда с тобой разговаривает русский офицер!..» – это уже целая пулеметная очередь.
А дальше все было совсем не так, как в американских боевиках – эффектные стойки, красивые удары... Все закончилось в три секунды. Что это было – мельница, шаровая молния? Глухой шлепок, еще, короткий хруст. Один бесчувственным кулем распластался на полу, другой, схватившись руками за стремительно распухавшую челюсть, отползал в угол вагона. Заголосила женщина, кто-то давил кнопку экстренной связи с машинистом...

Из «объективки» гвардии старшего лейтенанта Климова
«Климов Дмитрий Сергеевич, 24 года, русский. Выпускник Рязанского Гвардейского высшего военного командного воздушно-десантного училища.
Мастер спорта по рукопашному бою, отличный стрелок.
На территории Чеченской республики находился двадцать месяцев в должности командира разведывательно-диверсионной группы, командира разведвзвода. Позывной – «Святогор».
За успешное выполнение заданий командования награжден орденом Мужества и медалью «За Отвагу».
Личный счет – 27 уничтоженных членов незаконных вооруженных бандформирований, в том числе три – с применением холодного оружия. Потери вверенного подразделения за указанный период – один убитый, трое раненых. Имеет осколочное ранение бедра.
Волевой, требовательный, инициативный, лично храбрый командир. У подчиненных пользуется непререкаемым авторитетом и уважением. Честен.
Недостатки: излишне вспыльчив, категоричен, в экстремальной ситуации может пойти напролом. Не всегда соблюдает субординацию по отношению к вышестоящему командованию.
Вывод: после реабилитационного периода может быть использован на должностях «командир разведвзвода», «командир разведроты».
...Двое молоденьких милиционеров растерянно вертели в руках димкины документы: офицерское удостоверение, орденскую книжку, блокнот.
Ну ты чё полез-то, старшой, – наконец неуверенно протянул лейтенант.
Нарушил, понимаешь, общественный порядок... – поддакнул сержант.
Димка угрюмо молчал. Ноги – на ширину плеч, носки развернуты чуть вовнутрь, руки сцеплены в нижнем «замке». Как учили...
Ну и что теперь делать? В отделение, что ли, тебя, комендатуру вызывать?..
– Ты бы там общественный порядок поддерживал, – вдруг проснулся неуемный старлей, – а то только и можете, что своих русских старух с петрушкой и редиской от рынков гонять! Хуже власовцев!..
Парни, конечно, взвились, и теперь уже мне стоило немалых усилий погасить конфликт и расстаться с миром.
Димка не такой, как мы. Самое страшное, что он уже больше никогда не будет таким, как мы. Его можно везти в любые реабилитационные центры, отправлять в увеселительные круизы, пытаться делать все, чтобы вытравить из памяти грязь, кровь и раскаленную докрасна броню догорающего танка. И все равно никак не поймать момент, когда светло-синие озерца димкиных глаз вновь покроются белесым льдом ненависти.
Он – воин.
Я произношу это слово без пафоса. «Воин» – это его состояние души, его обретенный крест, который предстоит нести всю оставшуюся жизнь.

Хроника старшего лейтенанта Климова
Ротного убили подло, по-шакальи.
Когда пальба возле дымившейся девятиэтажки стихла, с той стороны вдруг ожил мегафон: «Э-э, руски, давай стволы вверх, с площади убитых уберем, сначала вы, потом мы. Стрелять не будем, клянусь Аллахом!»
Капитан Земцов сплюнул на битый кирпич, и, сложив ладони рупором, прокричал в ответ: «Хрен с вами, забирайте, стрелять не будем!..»
Витьку Земцова, командира роты спецназа, бойцы уважали за храбрость, за справедливость, за то, что людей берег. Солдату можно приказать многое. Нельзя одного – заставить в курилке называть командира батей. Капитан Земцов в свои двадцать семь это высшее солдатское звание заслужил...
Поэтому батя не мог отпустить своих пацанов на площадь одних. «Димон, за старшего», – бросил он Климову и, забросив за плечо автомат, шагнул в пролом.
Все, что было после сухого одиночного выстрела, Климов помнил как в пелене. Помнит, как несся через площадь, как справа и слева поливали девятиэтажку свинцом Тень, Кабан, Бармалей, Графин... Как тащил к спасительным развалинам обмякшее тело друга и командира...
Пуля снайпера навылет пробила Земцову горло. Он был еще жив, тяжело и хрипло дышал, но жизнь короткими кровавыми толчками с каждым вздохом уходила из могучего витькиного тела.
Свет в проеме застила фигура двухметрового детины. «Командир, девятиэтажка наша! – проорал сквозь грохот ефрейтор Леха по кличке Тень (в спецназе клички у всех), не выпуская из пудовых лап ручной пулемет. – троих живыми взяли и этого, который батю...»
Кабан и Графин втолкнули худого бородача лет сорока, Тень грохнул на кирпич «эсвэдэшку» с разбитой оптикой.
«Командыр, я нэ хотел, меня заставил Усман...» – угрюмо выдавил бородач. «Мы тебе, тварь, сначала ухи с башки срежем, потом все твои причиндалы повыдергиваем, – начали подзаводить друг друга Бармалей с Кабаном, – потом...»
«Отставить...» – глухо перебил взводный.
«Лейтенант, а они что с нашими делают?!»
«Я сказал – отставить!.. Мы – не они. А теперь все вон...»
Солдаты хмуро убрались.
Перед Климовым стоял обезоруженный враг, который полчаса назад убил его друга. Исподтишка. Нарушив слово воина. Ставший шакалом перестает быть воином. Это – война.
По инструкции, конечно, положено доложить комбату. Тот – в полк. За этим бородатым приедут особисты, и уже очень скоро он окажется в каком-нибудь большом штабе, где его уже не кокнешь, – кругом газетчики и телевидение. А потом какой-нибудь правозащитник отвезет его в Страсбург или Гаагу, где он с удовольствием поведает мировому сообществу о кровавых русских и гордой борьбе за независимость свободолюбивого ичкерийского народа. И тогда ему, лейтенанту Климову, нечего будет сказать своим солдатам...
«Лезь в подвал, за тобой скоро придут», – сказал Димка бородатому, незаметно сняв пистолет с предохранителя. Тот повернулся и сделал шаг к открытому люку. Черный глаз «макарова» замер в двадцати сантиметрах от бритого затылка.
В димкином кармане лежали документы убитого капитана Земцова и фотография. На ней – улыбающаяся Ирка, жена, с шестилетним мальчиком на коленях. На обороте – смешные детские каракули: «папи Вити от мамы и Вовы. Мы тибя любим и ждем».
Климов нажал на спуск.
«Тень, скажи радисту, – мы взяли не троих, а двоих. Двоих, понял?..»
После войны Димка попал «в распоряжение». Есть такая туманная формулировка в армии. Это когда ты вроде бы не у дел, в таком полуотпуске-полуболтании в ожидании нового назначения. Война закончена. Пушки зачехлены, маркитантки пудрят носики...
Мы сидим в маленькой кафешке на Садовом и допиваем уже по третьей чашке кофе.
– Знаешь, Сань, а я ведь на войне-то и не был...
– ?!
– Ага. У нас у всех классная формулировочка: «Находился в зоне чрезвычайного положения для наведения конституционного порядка». Я вот сейчас книжки разные умные читаю, может, разъяснит кто мне, дураку, что это значит.
Димка действительно читает запоем. Все подряд. По военному делу, по истории, просто карманные детективы. Пытается даже штудировать классическую философию. И еще – стихи. Совершенно неожиданно открыл для себя Николая Рубцова: «Россия, Русь, храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы со всех сторон нагрянули они, иных времен татары и монголы...»
...Хлопнула дверь, и в кафе ввалилась стайка «конкретных» парней и девчонок. «Ну ты и даун! Да за полкосаря «зеленью» я бы тебе и сама дала, уау!» – весело гогоча, компашка рассаживалась за соседним столиком. Прыщавый худосочный отрок с серьгой в ухе вихляющейся походкой отправился к стойке.
– Нет, ты скажи, за что ребята погибли? – Димка буравил глазами «продвинутых» соседей, – за что погибли Витька, Бармалей, мотострелки в Грозном? Чтобы эта мразь тут жировала, коктейли жрала?!
Я с опаской глянул на Климова. Нет, это была не та агрессия, что недавно в вагоне метро. Глаза его оставались прежними, только едва заметно предательски повлажневшими. Это был огонь, направленный внутрь самого себя, всепожирающая, самоедская энергия, испепеляющая самый смысл собственной жизни.
Димка зашуршал страничками своего потертого блокнота. Оказалось – стихи. Никто не знает, откуда берутся они на войне, кто их пишет. Солдатские, зачастую наивные, почти всегда – нескладные и неуклюжие, но всегда – искренние...

«...Войско выносило стойко груз приказов и гробов,
А в России – перестройка аппаратов и штабов.
Реагировали гибко: «Это что, мол, за война?..»
И кивнули: «Да, ошибка. Но ошибка ж не вина...»
...Друга под Урус-Мартаном разыскало письмецо,
А над другом, как лампада, друга белое лицо.
Станет зябко, станет зыбко, в отчем доме,
у ракит...
«Мама! Это не ошибка!
Я... действительно убит...»
– Ты знаешь, какие ребята там погибали?! По возрасту не старше этих, – он мотнул головой в сторону соседнего столика, – и как погибали? Не суди по долбаной Москве о всей России! Там Орел, Чита, Ставрополь, Ростов ложились... А теперь – «ошибочка вышла»?!
Компашка за соседним столиком весело чокалась...

Хроника старшего лейтенанта Климова
Если бы знать, какая сволочь в ту страшную августовскую ночь распорядилась снять блок-посты вокруг Грозного...
Когда десантники получили приказ на «зачистку» улицы, бои уже громыхали по всему городу, распадаясь на отдельные очаги.
Улицу «зачистили» достаточно быстро, хоть и впопыхах. Пулеметчики, снайперы, гранатометчики заняли ключевые позиции, и пехоте по рации полетело «добро» на проход.
Взвод Климова только-только оседлал перекресток, как на выручку блокированному в центре подразделению бросились мотострелки. БМП, лавируя между бетонными блоками, на полной скорости исчезали в клубах дыма.
Димка заметил, как в одной бээмпэшке открылся люк и механик-водитель, видимо, ничего уже не видевший через мутный триплекс, по плечи высунулся наружу. Почти тотчас голова в танкистском шлеме резко дернулась назад, боевая машина с ходу ткнулась в бетонный блок и взревела на месте, не в силах сдвинуть многотонную преграду.
«Доктор, со мной, бегом, Тень, прикроешь!» – и через считанные секунды Климов с прапорщиком-военфельдшером уже вытаскивали солдата из люка.
Лицо залито кровью. Пуля снайпера попала в висок и наискось вышла изо лба. Непостижимо, но механик-водитель оставался в сознании! Самое страшное открылось, когда фельдшер тампонами кое-как отер кровь. По щекам в розовых мешочках висели глаза, связанные с глазницами лишь тонкими полосками кожи...
«Ребята, у меня что, глаз теперь нету, да?» – вдруг спросил водитель и... беспомощно, по-детски улыбнулся.
«Да ерунда, браток, держись, просто кожу со лба срезало, вот кровью и залило, сейчас мы тебя быстро в госпиталь...» – прохрипел Климов и заорал на медика: – Человек мучается, коли что-нибудь обезболивающее, мать твою!»
«У меня только промедол, при ранении в голову нельзя, он башку отключает, это для него – смерть! Лейтенант, ты что, не видишь, он же все равно уходит!..» – прапор сам был на грани шока.
И тут мальчишка с трудом разлепил запекшиеся губы и прошептал: «Братки, скорее, кровь...туда надо ехать... там нашу вторую роту добивают...» И, помолчав, вдруг добавил: «Врете, братишки! Русский солдат просто так не уходит...»
Эти слова будут звучать в димкиных ушах всю оставшуюся жизнь.
Через десять минут солдат умер...
– Знаешь, что больше всего нас мучило? За что вы нас так ненавидели – Москва, телевидение, газеты? Ведь в войсках российских корреспондентов почти не было, зато у «чичей» – сколько угодно. И наши, и иностранные. Мы, правда, вашего брата тоже особо не жаловали. А чего ты хочешь? Сколько случаев было – покрутится такой «на передке», покалякает с народом, а к вечеру «духи» нас точно как в тире накрывают. А откуда они почти про всех офицеров все знали – фамилии, адреса в России, состав семьи? Не скажешь, нет? Вот ты можешь, например, только себе представить, чтобы во время штурма рейхстага в бункере у Гитлера сидели депутаты Верховного Совета СССР? А наши ничего – сидели в дудаевском дворце за милую душу. Да еще сдаваться пехоту призывали. Как будто не знали, сволочи, что они потом со сдавшимися делают!..
Вот так и получалось. «Ящик» включишь – добрые, но очень свободолюбивые чечены и руины после русских штурмовиков… Газету откроешь – вопли истерические, правозащитники всех мастей друг друга прям переплюнуть норовят. Нет, я ничего не говорю, и у нас всего хватало – и воров, и ублюдков. И предатели были. Но вот про чеченов наша пресса почему-то помалкивает. А там было, ох и было, чего рассказать! Вот ты, например, про «кровевыжималку» что-нибудь слышал?..

Хроника старшего лейтенанта Климова
Разведгруппа уходила в горы на закате. Двенадцать человек, рация, взрывчатка, пара гранатометов, снаряжение, уходили как навьюченный караван.
Задание старлей Климов получил четкое: обнаружить местонахождение захваченных месяц назад энергетиков из Ставрополья, освободить, обеспечить максимально возможную безопасность заложников и вывести к своим.
Легко сказать – «обнаружить, обеспечить, вывести»! В активе разведгруппы были лишь предположительные данные относительно дислокации базы противника и не менее туманные сведения авиаразведки.
Искать пришлось несколько суток, хоронясь в расщелинах днем и двигаясь ночью. Протопали свыше шестидесяти километров. И – нашли.
База, состоявшая из нескольких модулей и длинного барака, надежно скрывалась от посторонних глаз под огромным нависающим горным карнизом, дополнительно прикрытая сверху маскировочными сетями.
На рассвете быстро и бесшумно сняли часовых. «Вычислили» барак заложников и, окружив базу, врезали одновременно из всех стволов, стараясь отсекать огнем охрану от модуля узников.
Все было кончено в считанные минуты. Пятерых «непримиримых» положили на месте, примерно стольким же удалось уйти в горы.
Когда десантники ворвались на базу, то открывшееся едва не повергло в состояние шока даже их, видавших разное.
База оказалась... станцией по переливанию крови, оборудованной по последнему слову техники. Очевидно, гуманитарный дар «борцам за свободу Ичкерии» от какого-нибудь Красного Креста.
«Борцы за свободу» распорядились, однако, щедрым подарком в соответствии с собственными представлениями о гуманизме и человечности.
Оборудование использовалось не для переливания, а для планомерного, постепенного выкачивания крови для своих раненых из пленных и заложников. Всей. До последней капли...
Когда разведчики распахнули дверь барака, перед ними встали тени – воплощенный в современной реальности кошмар Освенцима и Бухенвальда.
Четверых из двадцати двух освобожденных полулюдей-полупризраков спасти так и не удалось...
В это трудно поверить, но это так.
Профессиональный рейнджер, суперсолдат, на подготовку которого ушли долгие годы, гвардии старший лейтенант Дмитрий Климов оказался никому не нужен. Как, впрочем, и сотни его боевых товарищей.
– Знаешь, – Димка глубоко затягивается сигаретой, – что нам с той стороны на «передке» орали? «Обоссанный русский медведь, сдавайся! Аллах акбар!» А в ответ только и оставалось: «Мы вашего Аллаха!.. Слава ВДВ!» Ну вот тут и начиналось...
За время своего нахождения «в распоряжении» Дима Климов успел объехать многих своих бойцов. Вернулся подавленным и угнетенным.
Друг, телохранитель и адъютант в одном лице, пулеметчик Леха-Тень нынче в братве в родном Липецке. Кабан продолжает в ставропольской станице оплакивать погибшего за месяц до дембеля на нелепой растяжке друга Бармалея – пьет страшно, по-черному. Графин с Ежом помыкались с годик без работы где-то у себя, на Дальнем Востоке, а потом подались во Французский иностранный легион. Вот так. Ни много ни мало...
– Меня с собой звали... А чё мне там делать? За их вонючие евро под пули подставляться? Нет уж. Я – солдат Империи. Какой хочешь – Советской, Российской... Главное – нашей, единой и неделимой. Пройдет время, и Великая, Малая и Белая снова будут вместе. Потому что я так хочу. И хотят миллионы.
Этого уже не вытравить. Слишком много пережил Димка за свою короткую жизнь, слишком большие авансы ей выдал. Поэтому – сигареты «Петр Первый», исключительно из-за того, что пачку украшает двуглавый орел. Поэтому – ничего чужеземного на стол, только свое, российское, украинское или белорусское, без всяких там «Маде ин ...».
А сейчас Димка, получив капитана, погоны снял и уехал. Нет, не во Французский иностранный легион... В Тверскую губернию, в полувымершую деревушку под святым для каждого русского человека городом Ржевом. На родину предков, к могилам бабушки и дедушки. Зачем? Чтобы «володеть на своей земле».
Но если будет надо – гвардии капитан Климов вернется. Обязательно вернется. Дважды приглашать себя не заставит...