Юрий Назаров:
Нет сомнения, среди популярных актеров кино народный артист России Юрий Назаров окажется в первой десятке, если не в пятерке. Он из тех, к кому зрители запросто, как к старому знакомому, могут подойти на улице с разговором «за жизнь». И объясняется это просто – артист всем своим обликом несет с экрана правду, всегда болеет душой за то, что волнует простого человека. В активе Назарова более 170 ролей – в исторических фильмах, военных драмах, мелодрамах, сериалах. Каждый вспомнит его героя из эпопеи «Освобождение» («Прорыв» и «Огненная дуга»), его Большого и Малого князей из «Андрея Рублева» и контуженого военрука из «Зеркала», непростого персонажа из «Земли Санникова».
Нет сомнения, среди популярных актеров кино народный артист России Юрий Назаров окажется в первой десятке, если не в пятерке. Он из тех, к кому зрители запросто, как к старому знакомому, могут подойти на улице с разговором «за жизнь». И объясняется это просто – артист всем своим обликом несет с экрана правду, всегда болеет душой за то, что волнует простого человека. В активе Назарова более 170 ролей – в исторических фильмах, военных драмах, мелодрамах, сериалах. Каждый вспомнит его героя из эпопеи «Освобождение» («Прорыв» и «Огненная дуга»), его Большого и Малого князей из «Андрея Рублева» и контуженого военрука из «Зеркала», непростого персонажа из «Земли Санникова».
Артиста всегда с радостью встречают на кинофестивалях, в особенности в Иванове на Международном кинофестивале имени А.А. Тарковского «Зеркало».
– Юрий Владимирович, известно, что Андрей Тарковский обратил на вас внимание в вашей первой картине «Последние залпы» по прозе Юрия Бондарева.
– Да, и пригласил на пробы в «Иваново детство», но я не подошел, соплив был, и там блестяще сыграл Валентин Зубков. Но что-то задело Тарковского, и он вызвал меня на «Рублева», я приехал – не-
бритый (я бриться и сейчас не люблю, а тогда еще больше не любил), волосы в разные стороны торчат. Прочел сценарий, к тому времени я как-то привык к тому, что разговор со мной обычно не о главной роли ведут, просто компания подбирается. Тарковский посмотрел на меня и говорит Лиханскому (оператор-ас): «Саша, поснимай». У них это называлось – «пасьянс разложить», все рожи раскладывали и смотрели. «Ну, говорит, кого бы ты хотел сыграть?» – «Мужика какого-нибудь». – «А что так мало?» – «Ну тогда Бориску». Бориску я считал духовным автопортретом самого Рублева, они были во многом схожи, даже во внешнем проявлении – оба грызли ногти. «Да нет, – говорит, – а вот если князя…» А я его в сценарии как-то и не заметил. Тарковскому, что бы ни предложил, отказывать было нельзя. Ну князь так князь… И вот бывает же так в жизни: у нас дивный был преподаватель Борис Николаевич Симовин, читал историю изобразительного искусства в Щукинском, ВГИКе и Школе-студии МХАТ. Не лектор, а сказка, восторг и упоение, умница, знал свой предмет отлично. И тут проездом из Сибири – не то из армии, не то на побывку – появляется наш друг, мы встречу крепко отметили, дружба была нежная, а утром, конечно, я пропустил лекцию Бориса Николаевича. Думаете, какая тема была? Андрей Рублев.
– Не секрет, что в последние два десятилетия в России заметно «переоценили» многие ценности, вот и к Андрею Тарковскому упал интерес – не стали так много о нем говорить и думать. Что скажете по этому поводу?
– Для меня Тарковский как был гением, так и остался, а то, что у нас действительно переоценили всю жизнь, считаю предательством интересов народа. «Андрей Рублев» вошел в десятку лучших фильмов мира, и, увы, правда то, что многие режиссеры, не имея таланта и глубины Андрея Арсеньевича, пытались повторить его. В этом смысле он, как и Микеланджело на скульпторов, плохо повлиял на режиссеров. Вы же знаете, мировая скульптура лет 200 не могла прийти в себя, пока не появились Роден и Клодт.
Гении – они же работают по своим «планам», я где-то читал, что у Микеланджело нет законченных работ, все являются фрагментами к чему-то. Вот Моисей остался один, а их 40 должно было быть, а еще – два раба, как помните, 80 статуй – ну и низкий поклон ему за это. А знаете ли вы, что «Война и мир» начиналась как вступление к роману о декабристах, а «Братья Карамазовы» – как вступление к роману об Алеше Карамазове, которые не были написаны? И спасибо Льву Николаевичу и Федору Михайловичу за эти вступления. И «Броненосец Потемкин», на котором учился весь Голливуд, родился всего-навсего из одного эпизода, снятого к юбилею Советской власти. Когда идей и мыслей много, тогда что-то и получается.
Скажете тоже: «упал интерес к Тарковскому»! Во всех этих наших интересах больше моды, чем истинного интереса. Я помню все эти «ахи»: «Ах, ах, а вы видели Тарковского? А как вы думаете, что у него значит собака?» Все в нем рылись, такая суета была. Помню, в Доме литераторов попал на просмотр «Аси Клячиной» Кончаловского. И вот фильм кончился, выходим в курилку, и две литературные дамы курят папиросы в двух метрах от меня: «Не пойму, это Феллини или не Феллини?» Я хотел сказать: «Девушки, там же написано – «Ася Клячина, которая хотела выйти замуж, да не вышла», чего выламываться-то – «Восемь с половиной» или не «Восемь с половиной»?! Также и про собаку у Тарковского, хотя в его фильмах много чего напридумано, всегда хотелось отвечать: «Означает собаку!»
Кстати, когда я смотрел фильм Питера Уэббера «Девушка с жемчужной сережкой» о художнике Яне Вермеере, почему-то вспоминал Андрея Тарковского. Духовное проникновение – это главное, что отличает творчество гениев и их последователей.
А то, что суеты вокруг имени Тарковского меньше стало, это даже хорошо. Вот вокруг чеховской «Чайки» до сих пор суетятся, а я знаю один-единственный настоящий спектакль, который в 1953 году в новосибирском «Красном факеле» поставила Вера Павловна Редлих. И с успешным исполнением роли Нины Заречной связываю имена трех Вер – Комиссаржевской и Веры Яковлевны Капустиной, блистательно сыгравшей Чайку у нашей Веры Павловны Редлих. Во МХАТе был хороший старый спектакль, но не было Нины Заречной, что-то не получилось, и у Олега Николаевича Ефремова позднее не вышло. Вахтанговцы ставили спектакль, Карасик снимал «Чайку» в кино – не пошло, а все потому, видимо, что было много треску и звону.
– Вы занимаете четвертое место в списке актеров-рекордсменов по количеству ролей в кино, снимаетесь ли сейчас?
– Как я снимаюсь? Сейчас кризис, вы слышали? Вот и у меня несколько проектов в последнее время «улетели», 40 процентов гонорара заплатили за «Истинный полдень». А как мы работали – с щенячьим восторгом, думали, возрождается наконец кино в Таджикистане. Хотя опять же все относительно: звонит мне как-то друг (был секретарем комитета комсомола в нашей 73-й новосибирской мужской школе) и говорит: а у нас кризиса нет. А вот до кризиса я постоянно снимался.
– Могли бы вы с точки зрения сегодняшнего дня оценить грандиозный успех знакового фильма эпохи перестройки, так называемого манифеста сексуальной революции в России – «Маленькой Веры»?
– Вы знаете, в своей книге «Только не о кино» я пишу о «Маленькой Вере» и сравниваю ее с «Ромео и Джульеттой» и «Андреем Рублевым», ведь мрак темноты Средневековья ничуть не меньше, если не больше. «Две равно уважаемых семьи…» – так уж заведено – давно режут друг друга, не могут успокоиться никак, и я считаю, что здесь уместна параллель с нашими репрессиями – это трагедия не коммунистов, а нашей темноты. В «Ромео и Джульетте» еще и не так все плохо, как в «Маленькой Вере», потому что там есть свет настоящей любви, есть брат Лоренцо, который пытается спасти этих детей. Но ему не удалось, и темнота сожрала их, получила свою жертву. В «Рублеве» тоже мрак будь здоров какой, но там есть Рублев и Феофан, там есть Даниил, там даже покаяние есть – в лице Кирилла (Иван Лапиков). И покаяние не слюнявое, отдающее самобичеванием – ах, какой я был нехороший, а подвигнувшее Рублева к великим деяниям: «Ну почему ты бросил корону молчания на меня, бездарного, за какие-то заслуги ты получил свой талант, так иди, пиши Троицу! Великий грех на себя берешь, отвергая дар Божий!» Вот ведь какой свет на фоне такой темноты. Считаю, Андрей Рублев среди первых, кто строил душу русского человека…
А в «Маленькой Вере» света почти нет, хотя и сценарист Мария Хмелик, и режиссер Василий Пичул знали, что означает «жить по-человечески». Мы прокатывали картину на территории от Ленин-
града до Хабаровска, и в одном ленинградском киноклубе услышали много рассуждений людей, про которых говорят – «хочут свою образованность показать». Они долго разбирали особенности монтажа нашей картины, когда вдруг встала женщина в панбархатном платье и беретке, вышедшей из моды, и сказала: «Какой там монтаж, жить-то как?!»
Вот зрителям «Ромео и Джульетты» и «Рублева» не приходило в голову задать такой вопрос создателям фильмов, а нам задали. И, думаю, именно из-за мрака и темноты, которые так и давят. Мама-папа любят детей, но нескладно, неумело, потому что жизнь их самих безнравственна. Вроде и деньги есть, нет безработицы, и все равно это не жизнь, когда каждый рвется к своей кормушке, стремясь нахвататься, и всем наплевать, что происходит с теми, кто рядом. Главное, я выиграл сегодня, мне повезло – таков критерий животного счастья. А нравственность – правильно кем-то сказано – это правда. Нравится это или не нравится, говорю я всегда молодым, но смысл жизни – в труде и постоянном просвещении, в том, чтобы становиться людьми, а не оставаться в животном состоянии.
– Расскажите, как сложился ваш дуэт с артисткой Людмилой Мальцевой, с которой вы не только снимались в фильме «Затеси» по рассказам Виктора Астафьева, но и объехали с концертами всю Россию и ближнее зарубежье?
– Познакомились мы с Людмилой Васильевной на 90-летии Михаила Александровича Шолохова на Дону и стали выступать вместе. Первым репетировал с нами Всеволод Николаевич Шиловский, и вот уже 15 лет мы вместе поем, читаем стихи и прозу, разрабатываем видеоряд. Форма концертных выступлений выстроилась сама, мы непосредственно общаемся со зрителем, легко переставляя блоки в своих концертах, если того требует ситуация. У Людмилы Васильевны огромный театральный опыт, кроме Щепкинского театрального училища она окончила Сорбонну, изучала культуру казачьей эмиграции в Париже. На концертах великолепно читает отрывки из «Тихого Дона».
В рамках фестиваля литературных проектов мы выступали за рубежом, видели бы вы, как зрители стоя аплодировали нашей военной программе в Берлине на юбилее Победы. Немцы – дотошный народ, и было очевидно, какое энергетическое влияние имела на них наша речь. Вот много пишут, что во Франции существует госпрограмма языка, и это правильно, потому что язык – душа народа. И хочу отметить, насколько серьезно отношение к языку у немцев, которые живут у нас в Поволжье, по ТВ видел программу, в которой рассказывалось, как они сохранили чистоту языка.
– Как вы репертуар обновляете?
– Материал приходит сам, когда назревает потребность, самоцели нет, бывает, открываешь книжку и видишь – вот оно. Так было, например, с книжкой, которую подарил мне Дим Димыч – изумительный мужик, морской пехотинец, который воевал на Малой Земле. Он мне очаровательно подписал ее – «Заслуженному артисту СССР от Героя Советского Союза». Там было написано о том, как воевала морская пехота, как погиб Цезарь Куников на Малой Земле. А однажды мы нашли уникальную песню, написанную в первую неделю войны. Под эту песню первые эшелоны уходили на фронт, пока не была написана «Священная война». По живой крови, в пронзительной тональности все написано.
– Скажите, у вас есть формула жизни, которую вы сами вывели?
– Человек должен бесконечно вырывать себя из той тьмы, в которой находится. И не поддаваться никаким маниям. Вот когда я сомневаюсь в том, надо ли идти к врачу, я не иду, потому что там в любом случае будут лечить. А ляжешь – обязательно одолеет мнительность, и начнешь ковыряться в собственном состоянии. Есть немало примеров, когда люди умирали от страшных болезней, не имея и в помине их симптомов. Работа, просвещение, обучение – считаю, жить нужно по такой формуле.
В Советском Союзе мы стремились стать обществом созидания, сегодня нас приглашают в общество потребления, а это, поверьте, конец всему, чего мы достигли, покушение на великую культуру России. А сколько грязи уже вылито на великих людей, вспомните хотя бы нападки на Аркадия Гайдара.
Или отмечали 200-летие Пушкина, которого так модно было оскорблять после революции. И мне довелось прочитать где-то в прессе, как в Англии тоже отметили юбилей нашего гения. Почитали-полистали его книги и сказали кому-то из наших: «Слушайте, а ваш Пушкин о сегодняшних проблемах говорит умнее всех ваших нынешних политиков, очень неглупый был человек». Так что читайте Пушкина – найдете все формулы.
Беседовала
Нина КАТАЕВА
Артиста всегда с радостью встречают на кинофестивалях, в особенности в Иванове на Международном кинофестивале имени А.А. Тарковского «Зеркало».
– Юрий Владимирович, известно, что Андрей Тарковский обратил на вас внимание в вашей первой картине «Последние залпы» по прозе Юрия Бондарева.
– Да, и пригласил на пробы в «Иваново детство», но я не подошел, соплив был, и там блестяще сыграл Валентин Зубков. Но что-то задело Тарковского, и он вызвал меня на «Рублева», я приехал – не-
бритый (я бриться и сейчас не люблю, а тогда еще больше не любил), волосы в разные стороны торчат. Прочел сценарий, к тому времени я как-то привык к тому, что разговор со мной обычно не о главной роли ведут, просто компания подбирается. Тарковский посмотрел на меня и говорит Лиханскому (оператор-ас): «Саша, поснимай». У них это называлось – «пасьянс разложить», все рожи раскладывали и смотрели. «Ну, говорит, кого бы ты хотел сыграть?» – «Мужика какого-нибудь». – «А что так мало?» – «Ну тогда Бориску». Бориску я считал духовным автопортретом самого Рублева, они были во многом схожи, даже во внешнем проявлении – оба грызли ногти. «Да нет, – говорит, – а вот если князя…» А я его в сценарии как-то и не заметил. Тарковскому, что бы ни предложил, отказывать было нельзя. Ну князь так князь… И вот бывает же так в жизни: у нас дивный был преподаватель Борис Николаевич Симовин, читал историю изобразительного искусства в Щукинском, ВГИКе и Школе-студии МХАТ. Не лектор, а сказка, восторг и упоение, умница, знал свой предмет отлично. И тут проездом из Сибири – не то из армии, не то на побывку – появляется наш друг, мы встречу крепко отметили, дружба была нежная, а утром, конечно, я пропустил лекцию Бориса Николаевича. Думаете, какая тема была? Андрей Рублев.
– Не секрет, что в последние два десятилетия в России заметно «переоценили» многие ценности, вот и к Андрею Тарковскому упал интерес – не стали так много о нем говорить и думать. Что скажете по этому поводу?
– Для меня Тарковский как был гением, так и остался, а то, что у нас действительно переоценили всю жизнь, считаю предательством интересов народа. «Андрей Рублев» вошел в десятку лучших фильмов мира, и, увы, правда то, что многие режиссеры, не имея таланта и глубины Андрея Арсеньевича, пытались повторить его. В этом смысле он, как и Микеланджело на скульпторов, плохо повлиял на режиссеров. Вы же знаете, мировая скульптура лет 200 не могла прийти в себя, пока не появились Роден и Клодт.
Гении – они же работают по своим «планам», я где-то читал, что у Микеланджело нет законченных работ, все являются фрагментами к чему-то. Вот Моисей остался один, а их 40 должно было быть, а еще – два раба, как помните, 80 статуй – ну и низкий поклон ему за это. А знаете ли вы, что «Война и мир» начиналась как вступление к роману о декабристах, а «Братья Карамазовы» – как вступление к роману об Алеше Карамазове, которые не были написаны? И спасибо Льву Николаевичу и Федору Михайловичу за эти вступления. И «Броненосец Потемкин», на котором учился весь Голливуд, родился всего-навсего из одного эпизода, снятого к юбилею Советской власти. Когда идей и мыслей много, тогда что-то и получается.
Скажете тоже: «упал интерес к Тарковскому»! Во всех этих наших интересах больше моды, чем истинного интереса. Я помню все эти «ахи»: «Ах, ах, а вы видели Тарковского? А как вы думаете, что у него значит собака?» Все в нем рылись, такая суета была. Помню, в Доме литераторов попал на просмотр «Аси Клячиной» Кончаловского. И вот фильм кончился, выходим в курилку, и две литературные дамы курят папиросы в двух метрах от меня: «Не пойму, это Феллини или не Феллини?» Я хотел сказать: «Девушки, там же написано – «Ася Клячина, которая хотела выйти замуж, да не вышла», чего выламываться-то – «Восемь с половиной» или не «Восемь с половиной»?! Также и про собаку у Тарковского, хотя в его фильмах много чего напридумано, всегда хотелось отвечать: «Означает собаку!»
Кстати, когда я смотрел фильм Питера Уэббера «Девушка с жемчужной сережкой» о художнике Яне Вермеере, почему-то вспоминал Андрея Тарковского. Духовное проникновение – это главное, что отличает творчество гениев и их последователей.
А то, что суеты вокруг имени Тарковского меньше стало, это даже хорошо. Вот вокруг чеховской «Чайки» до сих пор суетятся, а я знаю один-единственный настоящий спектакль, который в 1953 году в новосибирском «Красном факеле» поставила Вера Павловна Редлих. И с успешным исполнением роли Нины Заречной связываю имена трех Вер – Комиссаржевской и Веры Яковлевны Капустиной, блистательно сыгравшей Чайку у нашей Веры Павловны Редлих. Во МХАТе был хороший старый спектакль, но не было Нины Заречной, что-то не получилось, и у Олега Николаевича Ефремова позднее не вышло. Вахтанговцы ставили спектакль, Карасик снимал «Чайку» в кино – не пошло, а все потому, видимо, что было много треску и звону.
– Вы занимаете четвертое место в списке актеров-рекордсменов по количеству ролей в кино, снимаетесь ли сейчас?
– Как я снимаюсь? Сейчас кризис, вы слышали? Вот и у меня несколько проектов в последнее время «улетели», 40 процентов гонорара заплатили за «Истинный полдень». А как мы работали – с щенячьим восторгом, думали, возрождается наконец кино в Таджикистане. Хотя опять же все относительно: звонит мне как-то друг (был секретарем комитета комсомола в нашей 73-й новосибирской мужской школе) и говорит: а у нас кризиса нет. А вот до кризиса я постоянно снимался.
– Могли бы вы с точки зрения сегодняшнего дня оценить грандиозный успех знакового фильма эпохи перестройки, так называемого манифеста сексуальной революции в России – «Маленькой Веры»?
– Вы знаете, в своей книге «Только не о кино» я пишу о «Маленькой Вере» и сравниваю ее с «Ромео и Джульеттой» и «Андреем Рублевым», ведь мрак темноты Средневековья ничуть не меньше, если не больше. «Две равно уважаемых семьи…» – так уж заведено – давно режут друг друга, не могут успокоиться никак, и я считаю, что здесь уместна параллель с нашими репрессиями – это трагедия не коммунистов, а нашей темноты. В «Ромео и Джульетте» еще и не так все плохо, как в «Маленькой Вере», потому что там есть свет настоящей любви, есть брат Лоренцо, который пытается спасти этих детей. Но ему не удалось, и темнота сожрала их, получила свою жертву. В «Рублеве» тоже мрак будь здоров какой, но там есть Рублев и Феофан, там есть Даниил, там даже покаяние есть – в лице Кирилла (Иван Лапиков). И покаяние не слюнявое, отдающее самобичеванием – ах, какой я был нехороший, а подвигнувшее Рублева к великим деяниям: «Ну почему ты бросил корону молчания на меня, бездарного, за какие-то заслуги ты получил свой талант, так иди, пиши Троицу! Великий грех на себя берешь, отвергая дар Божий!» Вот ведь какой свет на фоне такой темноты. Считаю, Андрей Рублев среди первых, кто строил душу русского человека…
А в «Маленькой Вере» света почти нет, хотя и сценарист Мария Хмелик, и режиссер Василий Пичул знали, что означает «жить по-человечески». Мы прокатывали картину на территории от Ленин-
града до Хабаровска, и в одном ленинградском киноклубе услышали много рассуждений людей, про которых говорят – «хочут свою образованность показать». Они долго разбирали особенности монтажа нашей картины, когда вдруг встала женщина в панбархатном платье и беретке, вышедшей из моды, и сказала: «Какой там монтаж, жить-то как?!»
Вот зрителям «Ромео и Джульетты» и «Рублева» не приходило в голову задать такой вопрос создателям фильмов, а нам задали. И, думаю, именно из-за мрака и темноты, которые так и давят. Мама-папа любят детей, но нескладно, неумело, потому что жизнь их самих безнравственна. Вроде и деньги есть, нет безработицы, и все равно это не жизнь, когда каждый рвется к своей кормушке, стремясь нахвататься, и всем наплевать, что происходит с теми, кто рядом. Главное, я выиграл сегодня, мне повезло – таков критерий животного счастья. А нравственность – правильно кем-то сказано – это правда. Нравится это или не нравится, говорю я всегда молодым, но смысл жизни – в труде и постоянном просвещении, в том, чтобы становиться людьми, а не оставаться в животном состоянии.
– Расскажите, как сложился ваш дуэт с артисткой Людмилой Мальцевой, с которой вы не только снимались в фильме «Затеси» по рассказам Виктора Астафьева, но и объехали с концертами всю Россию и ближнее зарубежье?
– Познакомились мы с Людмилой Васильевной на 90-летии Михаила Александровича Шолохова на Дону и стали выступать вместе. Первым репетировал с нами Всеволод Николаевич Шиловский, и вот уже 15 лет мы вместе поем, читаем стихи и прозу, разрабатываем видеоряд. Форма концертных выступлений выстроилась сама, мы непосредственно общаемся со зрителем, легко переставляя блоки в своих концертах, если того требует ситуация. У Людмилы Васильевны огромный театральный опыт, кроме Щепкинского театрального училища она окончила Сорбонну, изучала культуру казачьей эмиграции в Париже. На концертах великолепно читает отрывки из «Тихого Дона».
В рамках фестиваля литературных проектов мы выступали за рубежом, видели бы вы, как зрители стоя аплодировали нашей военной программе в Берлине на юбилее Победы. Немцы – дотошный народ, и было очевидно, какое энергетическое влияние имела на них наша речь. Вот много пишут, что во Франции существует госпрограмма языка, и это правильно, потому что язык – душа народа. И хочу отметить, насколько серьезно отношение к языку у немцев, которые живут у нас в Поволжье, по ТВ видел программу, в которой рассказывалось, как они сохранили чистоту языка.
– Как вы репертуар обновляете?
– Материал приходит сам, когда назревает потребность, самоцели нет, бывает, открываешь книжку и видишь – вот оно. Так было, например, с книжкой, которую подарил мне Дим Димыч – изумительный мужик, морской пехотинец, который воевал на Малой Земле. Он мне очаровательно подписал ее – «Заслуженному артисту СССР от Героя Советского Союза». Там было написано о том, как воевала морская пехота, как погиб Цезарь Куников на Малой Земле. А однажды мы нашли уникальную песню, написанную в первую неделю войны. Под эту песню первые эшелоны уходили на фронт, пока не была написана «Священная война». По живой крови, в пронзительной тональности все написано.
– Скажите, у вас есть формула жизни, которую вы сами вывели?
– Человек должен бесконечно вырывать себя из той тьмы, в которой находится. И не поддаваться никаким маниям. Вот когда я сомневаюсь в том, надо ли идти к врачу, я не иду, потому что там в любом случае будут лечить. А ляжешь – обязательно одолеет мнительность, и начнешь ковыряться в собственном состоянии. Есть немало примеров, когда люди умирали от страшных болезней, не имея и в помине их симптомов. Работа, просвещение, обучение – считаю, жить нужно по такой формуле.
В Советском Союзе мы стремились стать обществом созидания, сегодня нас приглашают в общество потребления, а это, поверьте, конец всему, чего мы достигли, покушение на великую культуру России. А сколько грязи уже вылито на великих людей, вспомните хотя бы нападки на Аркадия Гайдара.
Или отмечали 200-летие Пушкина, которого так модно было оскорблять после революции. И мне довелось прочитать где-то в прессе, как в Англии тоже отметили юбилей нашего гения. Почитали-полистали его книги и сказали кому-то из наших: «Слушайте, а ваш Пушкин о сегодняшних проблемах говорит умнее всех ваших нынешних политиков, очень неглупый был человек». Так что читайте Пушкина – найдете все формулы.
Беседовала
Нина КАТАЕВА
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
