«За все на свете я отвечаю головой»
К столетию со дня рождения Александра Трифоновича Твардовского (1910-1971) Заблаговременно начав готовиться к юбилею поэта, мною не только глубоко уважаемого, но и любимого, закончил свою подготовку я с одной-единственной мыслью: из всего мною сейчас прочитанного и перечитанного (а поверьте, не поленился) бесспорно следует только то, что Твардовский – классик русской литературы ХХ века. Остальное – либо спорно, либо не утвердилось, либо не устоялось. Включая и то, что же считать классикой в его творческом наследии. Когда я был школьником, с этим было значительно проще. Четыре его поэмы: «Страна Муравия» (1934-1936), «Василий Теркин» (1942-1945), «Дом у дороги» (1942-1946), «За далью – даль» (1950-1960) – и где-то приблизительно на том лирики, включающей такие шедевры, как «Две строчки», «Я убит подо Ржевом», «В тот день, когда закончилась война», «Я знаю, никакой моей вины» и т.д.
К столетию со дня рождения Александра Трифоновича Твардовского (1910-1971)
Заблаговременно начав готовиться к юбилею поэта, мною не только глубоко уважаемого, но и любимого, закончил свою подготовку я с одной-единственной мыслью: из всего мною сейчас прочитанного и перечитанного (а поверьте, не поленился) бесспорно следует только то, что Твардовский – классик русской литературы ХХ века. Остальное – либо спорно, либо не утвердилось, либо не устоялось. Включая и то, что же считать классикой в его творческом наследии. Когда я был школьником, с этим было значительно проще. Четыре его поэмы: «Страна Муравия» (1934-1936), «Василий Теркин» (1942-1945), «Дом у дороги» (1942-1946), «За далью – даль» (1950-1960) – и где-то приблизительно на том лирики, включающей такие шедевры, как «Две строчки», «Я убит подо Ржевом», «В тот день, когда закончилась война», «Я знаю, никакой моей вины» и т.д. И первое крупное произведение поэта – поэма о коллективизации «Страна Муравия» была тогда не менее, а пожалуй, что и более обязательна (для вдумчивого изучения под присмотром педагога), чем, допустим, главная его вещь – «Василий Теркин». Но в том-то и дело, что даже мы, школьники, чувствовали несопоставимость этих двух явлений литературы. Существовало в «Муравии» что-то, царапавшее душу и вызывавшее, скажем деликатно, не полное приятие. В подтверждение справедливости той своей давней оценки сошлюсь на один из современных справочников. «В советскую эпоху «С.М.» трактовалась как гимн коллективизации: критика и литературоведение по известным причинам акцентировали свое внимание на позитивных сторонах в изображении Т. «великого перелома». Но содержание поэмы было более сложным, исполненным внутреннего драматизма и трагедийности. Достаточно отметить, что строки из первой редакции поэмы: «Их не били, не вязали,/ Не пытали пытками,/ Их везли, везли возами/ С детьми и пожитками./ А кто сам не шел из хаты, /Кто кидался в обмороки – /Милицейские ребята/ Выводили под руки…» – Т. смог опубликовать лишь в 1966 году».
Но та же самая перестройка, сместив акценты в оценке «Муравии» (и оставив за поэмой вполне почтенное, достойное место в истории нашей литературы), пополнила «золотой фонд» Твардовского двумя новыми поэмами – «Теркин на том свете» (1954-1963) и «По праву памяти» (1966-1969), причем у каждого произведения была своя особая история. Сатирический «Теркин на том свете», опубликованный в период хрущевской оттепели, после нее как бы перестал существовать и решительно не включался в последующие однотомники, избранные «Поэмы и стихи» и т.д. А вот поэма «По праву памяти», «подытоживавшая и во многом переосмысливавшая все пережитое страной и автором» (А. Турков), впервые была опубликована в СССР лишь в 1987 году. Причем, кажется, в последний раз вызвав в обществе бурную полемику вокруг имени великого поэта.
Так, революционер А. Солженицын, рассматривавший современные ему художественные тексты прежде всего с позиций степени неприятия советской власти, в своих воспоминаниях «Бодался теленок с дубом» эту поэму оценил весьма низко. А его во многом бесспорный единомышленник Виктор Астафьев главным своим литературным открытием конца 80-х (заметьте, в эпоху, когда журналы переполняли лучшие произведения скопленной за десятилетия советской власти «потаенной литературы») назвал поэму «По праву памяти».
Сейчас, в преддверии юбилея, с любопытством полез в справочники – узнать о последующей постсоветской (теперь уже почти двадцатилетней) судьбе творческого наследия писателя – и убедился, что все беды и проблемы нашего времени он по-прежнему честно делит с остальной литературой России.
Естественно, нет академического собрания сочинений Твардовского. А у кого из наших крупных писателей второй половины ХХ века оно нынче есть? Поэтому в плюсе имеем советское собрание сочинений в 6 томах (М., 1976-1983) с серьезным справочным аппаратом, но без ряда важнейших, главных его произведений. И перестроечные избранные произведения в 3 томах (М., 1990), куда вышеупомянутые произведения таки вошли, но зато утеряны другие, пусть и не столь важные, но без которых его художественное наследие тоже невозможно оценить в полном объеме.
Из книг же о жизни и творчестве последними значатся издания еще перестроечные: В. Лакшин «Новый мир во времена Хрущева. Дневник и попутное. 1953-1964» (М., 1991) и А. Кондратович «Новомирский дневник 1967-1970» (опять-таки от 1991 года). Существенный недостаток последней книги в том, что представленный в ней текст неполон – сюда попало чуть более половины из подневных записей критика, ближайшего сподвижника Твардовского по журналу. Потому что, как объясняет составитель, «1500 страниц – при нынешнем дефиците бумаги ни одно издательство не поднимет такого объема». Представляете, и это – в самое благословенное для отечественного книгоиздания время, в 1991 году! Что уж тогда говорить о дне сегодняшнем?!
А вот с чисто мемуарной составляющей о Твардовском дело обстоит совсем не плохо. Разумеется, речь идет не о таких обыденных реалиях советского времени, как обязательный сборник «Воспоминания об А. Твардовском», но если любознательный читатель займется сейчас поиском самостоятельно, то среди множества мемуарных книг, вышедших за последнее время, ему нетрудно будет найти и те, в которых отдельная часть, отдельная главка посвящена Александру Трифоновичу. Упомяну лишь некоторых, кого отыскал сам: Бакланов, Рыбаков, Войнович, Буртин, Ваншенкин, Лазарев. Посмертно доизданы и наконец увидели свет целиком воспоминания о Твардовском Юрия Трифонова «Записки соседа». Вышли, правда, очень небольшим тиражом зарисовки Наталии Бианки «К. Симонов, А. Твардовский» в «Новом мире». В общем, грех жаловаться.
Дело в том, что место, которое занимал Твардовский в нашей литературе не только как поэт, но и как главный редактор «Нового мира» (шестнадцать с лишним лет: с начала 1950-го и до середины 1954 года и с июня 1958-го по март 1970-го), было совершенно исключительным. Возглавляя лучший в СССР «толстый» журнал (а в принципе, создав его), Твардовский на протяжении 50-60-х годов целенаправленно собирал и группировал вокруг себя ведущие литературные силы стран.
И этот новомирский опыт приобрел сейчас, подозреваю, совсем не академическую значимость. Ощущение, что последнее десятилетие в истории отечественной литературы – худшее за последние 200-250 лет, является не только моим. Но…
Мы уже забыли, что 50-е годы (их первая половина) были тоже далеко не лучшей порой для нашей словесности. Если не считать «военного направления», где еще случались отдельные успехи, то все остальные многопудовые труды тогдашних классиков соцреализма читать без содрогания (да и с ним тоже) практически невозможно. Начинал свой журнал Твардовский, понятно, не с пустого места, но в условиях, весьма далеких от идеала.
И весь этот неожиданный «литературный ренессанс» 60-х годов – как он произошел? Откуда вдруг эти десятки новых имен прозаиков, поэтов, критиков, очеркистов, ставших подлинными властителями дум нескольких поколений самых разных народов одной огромной страны? Смогли бы все они прорваться к тогдашнему читателю, если бы не существовал «Новый мир» Твардовского? И главное, можно ли, исследуя этот «взрыв», найти какие-то спасительные рецепты для нашей эпохи? Кажется, именно сейчас, как ни странно это звучит, появилась возможность оценить жизнь и деятельность Твардовского по самому большому гамбургскому счету.
После августа 1991-го в стране в сфере идеологии победила доктрина сугубо революционная, диссидентская – минимум на десятилетие. Согласно оной революционной убежденности – исправлять, изменять к лучшему, развивать дальше социалистический строй было невозможно и все попытки реформ были заведомо обречены на провал. Более того, так называемые реформаторы были даже в чем-то хуже обычных врагов, поскольку отвлекали потенциальных противников режима от принципиальной и бескомпромиссной борьбы.
С этих позиций реформатор Твардовский, постоянно пытающийся улучшить и исправить положение дел в стране («социализм с человеческим лицом» – это и к его взглядам относится), причем не только в сфере духовной, но и социальной, и экономической (напомню, знаменитые экономические статьи в «Новом мире» публиковали многие ведущие специалисты в своей области), выглядел в лучшем случае искренне заблуждавшимся, а в худшем – еще одним либеральным адептом тоталитарного коммунистического режима.
Но в конце концов, на дворе 2010 год…
Согласно достаточно распространенной точке зрения, именно «Новый мир» был в 50-60-е годы тем реформаторским центром в обществе, вокруг которого группировались, объединялись все силы, стремящиеся кардинально изменить жизнь к лучшему. Наверное, это и был наш последний реальный шанс – дальнейшего цивилизованного, спокойного, нереволюционного развития страны. С падением «Нового мира» этот шанс если и не исчез полностью, то сократился до самого минимума.
Тем, кому кажется, что я слишком преувеличиваю роль литературы в тогдашней жизни страны, напоминаю, что экономические реформы Хрущева на селе, которые худо-бедно, но вытащили нашу деревню из состояния полной нищеты и разрухи, были предварены публикацией знаменитых «Районных будней» Валентина Овечкина в «Новом мире» в начале пятидесятых, что, кстати, и послужило одной из причин первого ухода Твардовского с поста главного редактора.
Александр Трифонович Твардовский и как великий поэт, и как главный редактор «Нового мира», ставшего одновременно феноменом нашей культуры и непровозглашенной реформаторской «партией» в СССР, явно еще не оценен до конца. И для понимания масштаба всего им сделанного требуется и академическое полное собрание сочинений, и более широкое знакомство с его прозой, критикой, публицистикой, и издание всех тех уже написанных воспоминаний, исследований о нем, которые ранее не выходили или были изуродованы советской цензурой.
P.S. Кстати, чтобы не откладывать дела в долгий ящик – приобщиться к пока совершенно неизвестному нам Твардовскому сейчас достаточно просто: по книжным развалам лежат все еще не распроданные экземпляры изданной в 2005 году его книжки «Я в свою ходил атаку…», которую составили впервые публикуемые дневники и письма писателя 1941-1945 годов. А специально к столетию со дня рождения в серии ЖЗЛ вышла его биография, написанная известным критиком Андреем Турковым.
Павел НУЙКИН,
член Союза писателей Москвы
Заблаговременно начав готовиться к юбилею поэта, мною не только глубоко уважаемого, но и любимого, закончил свою подготовку я с одной-единственной мыслью: из всего мною сейчас прочитанного и перечитанного (а поверьте, не поленился) бесспорно следует только то, что Твардовский – классик русской литературы ХХ века. Остальное – либо спорно, либо не утвердилось, либо не устоялось. Включая и то, что же считать классикой в его творческом наследии. Когда я был школьником, с этим было значительно проще. Четыре его поэмы: «Страна Муравия» (1934-1936), «Василий Теркин» (1942-1945), «Дом у дороги» (1942-1946), «За далью – даль» (1950-1960) – и где-то приблизительно на том лирики, включающей такие шедевры, как «Две строчки», «Я убит подо Ржевом», «В тот день, когда закончилась война», «Я знаю, никакой моей вины» и т.д. И первое крупное произведение поэта – поэма о коллективизации «Страна Муравия» была тогда не менее, а пожалуй, что и более обязательна (для вдумчивого изучения под присмотром педагога), чем, допустим, главная его вещь – «Василий Теркин». Но в том-то и дело, что даже мы, школьники, чувствовали несопоставимость этих двух явлений литературы. Существовало в «Муравии» что-то, царапавшее душу и вызывавшее, скажем деликатно, не полное приятие. В подтверждение справедливости той своей давней оценки сошлюсь на один из современных справочников. «В советскую эпоху «С.М.» трактовалась как гимн коллективизации: критика и литературоведение по известным причинам акцентировали свое внимание на позитивных сторонах в изображении Т. «великого перелома». Но содержание поэмы было более сложным, исполненным внутреннего драматизма и трагедийности. Достаточно отметить, что строки из первой редакции поэмы: «Их не били, не вязали,/ Не пытали пытками,/ Их везли, везли возами/ С детьми и пожитками./ А кто сам не шел из хаты, /Кто кидался в обмороки – /Милицейские ребята/ Выводили под руки…» – Т. смог опубликовать лишь в 1966 году».
Но та же самая перестройка, сместив акценты в оценке «Муравии» (и оставив за поэмой вполне почтенное, достойное место в истории нашей литературы), пополнила «золотой фонд» Твардовского двумя новыми поэмами – «Теркин на том свете» (1954-1963) и «По праву памяти» (1966-1969), причем у каждого произведения была своя особая история. Сатирический «Теркин на том свете», опубликованный в период хрущевской оттепели, после нее как бы перестал существовать и решительно не включался в последующие однотомники, избранные «Поэмы и стихи» и т.д. А вот поэма «По праву памяти», «подытоживавшая и во многом переосмысливавшая все пережитое страной и автором» (А. Турков), впервые была опубликована в СССР лишь в 1987 году. Причем, кажется, в последний раз вызвав в обществе бурную полемику вокруг имени великого поэта.
Так, революционер А. Солженицын, рассматривавший современные ему художественные тексты прежде всего с позиций степени неприятия советской власти, в своих воспоминаниях «Бодался теленок с дубом» эту поэму оценил весьма низко. А его во многом бесспорный единомышленник Виктор Астафьев главным своим литературным открытием конца 80-х (заметьте, в эпоху, когда журналы переполняли лучшие произведения скопленной за десятилетия советской власти «потаенной литературы») назвал поэму «По праву памяти».
Сейчас, в преддверии юбилея, с любопытством полез в справочники – узнать о последующей постсоветской (теперь уже почти двадцатилетней) судьбе творческого наследия писателя – и убедился, что все беды и проблемы нашего времени он по-прежнему честно делит с остальной литературой России.
Естественно, нет академического собрания сочинений Твардовского. А у кого из наших крупных писателей второй половины ХХ века оно нынче есть? Поэтому в плюсе имеем советское собрание сочинений в 6 томах (М., 1976-1983) с серьезным справочным аппаратом, но без ряда важнейших, главных его произведений. И перестроечные избранные произведения в 3 томах (М., 1990), куда вышеупомянутые произведения таки вошли, но зато утеряны другие, пусть и не столь важные, но без которых его художественное наследие тоже невозможно оценить в полном объеме.
Из книг же о жизни и творчестве последними значатся издания еще перестроечные: В. Лакшин «Новый мир во времена Хрущева. Дневник и попутное. 1953-1964» (М., 1991) и А. Кондратович «Новомирский дневник 1967-1970» (опять-таки от 1991 года). Существенный недостаток последней книги в том, что представленный в ней текст неполон – сюда попало чуть более половины из подневных записей критика, ближайшего сподвижника Твардовского по журналу. Потому что, как объясняет составитель, «1500 страниц – при нынешнем дефиците бумаги ни одно издательство не поднимет такого объема». Представляете, и это – в самое благословенное для отечественного книгоиздания время, в 1991 году! Что уж тогда говорить о дне сегодняшнем?!
А вот с чисто мемуарной составляющей о Твардовском дело обстоит совсем не плохо. Разумеется, речь идет не о таких обыденных реалиях советского времени, как обязательный сборник «Воспоминания об А. Твардовском», но если любознательный читатель займется сейчас поиском самостоятельно, то среди множества мемуарных книг, вышедших за последнее время, ему нетрудно будет найти и те, в которых отдельная часть, отдельная главка посвящена Александру Трифоновичу. Упомяну лишь некоторых, кого отыскал сам: Бакланов, Рыбаков, Войнович, Буртин, Ваншенкин, Лазарев. Посмертно доизданы и наконец увидели свет целиком воспоминания о Твардовском Юрия Трифонова «Записки соседа». Вышли, правда, очень небольшим тиражом зарисовки Наталии Бианки «К. Симонов, А. Твардовский» в «Новом мире». В общем, грех жаловаться.
Дело в том, что место, которое занимал Твардовский в нашей литературе не только как поэт, но и как главный редактор «Нового мира» (шестнадцать с лишним лет: с начала 1950-го и до середины 1954 года и с июня 1958-го по март 1970-го), было совершенно исключительным. Возглавляя лучший в СССР «толстый» журнал (а в принципе, создав его), Твардовский на протяжении 50-60-х годов целенаправленно собирал и группировал вокруг себя ведущие литературные силы стран.
И этот новомирский опыт приобрел сейчас, подозреваю, совсем не академическую значимость. Ощущение, что последнее десятилетие в истории отечественной литературы – худшее за последние 200-250 лет, является не только моим. Но…
Мы уже забыли, что 50-е годы (их первая половина) были тоже далеко не лучшей порой для нашей словесности. Если не считать «военного направления», где еще случались отдельные успехи, то все остальные многопудовые труды тогдашних классиков соцреализма читать без содрогания (да и с ним тоже) практически невозможно. Начинал свой журнал Твардовский, понятно, не с пустого места, но в условиях, весьма далеких от идеала.
И весь этот неожиданный «литературный ренессанс» 60-х годов – как он произошел? Откуда вдруг эти десятки новых имен прозаиков, поэтов, критиков, очеркистов, ставших подлинными властителями дум нескольких поколений самых разных народов одной огромной страны? Смогли бы все они прорваться к тогдашнему читателю, если бы не существовал «Новый мир» Твардовского? И главное, можно ли, исследуя этот «взрыв», найти какие-то спасительные рецепты для нашей эпохи? Кажется, именно сейчас, как ни странно это звучит, появилась возможность оценить жизнь и деятельность Твардовского по самому большому гамбургскому счету.
После августа 1991-го в стране в сфере идеологии победила доктрина сугубо революционная, диссидентская – минимум на десятилетие. Согласно оной революционной убежденности – исправлять, изменять к лучшему, развивать дальше социалистический строй было невозможно и все попытки реформ были заведомо обречены на провал. Более того, так называемые реформаторы были даже в чем-то хуже обычных врагов, поскольку отвлекали потенциальных противников режима от принципиальной и бескомпромиссной борьбы.
С этих позиций реформатор Твардовский, постоянно пытающийся улучшить и исправить положение дел в стране («социализм с человеческим лицом» – это и к его взглядам относится), причем не только в сфере духовной, но и социальной, и экономической (напомню, знаменитые экономические статьи в «Новом мире» публиковали многие ведущие специалисты в своей области), выглядел в лучшем случае искренне заблуждавшимся, а в худшем – еще одним либеральным адептом тоталитарного коммунистического режима.
Но в конце концов, на дворе 2010 год…
Согласно достаточно распространенной точке зрения, именно «Новый мир» был в 50-60-е годы тем реформаторским центром в обществе, вокруг которого группировались, объединялись все силы, стремящиеся кардинально изменить жизнь к лучшему. Наверное, это и был наш последний реальный шанс – дальнейшего цивилизованного, спокойного, нереволюционного развития страны. С падением «Нового мира» этот шанс если и не исчез полностью, то сократился до самого минимума.
Тем, кому кажется, что я слишком преувеличиваю роль литературы в тогдашней жизни страны, напоминаю, что экономические реформы Хрущева на селе, которые худо-бедно, но вытащили нашу деревню из состояния полной нищеты и разрухи, были предварены публикацией знаменитых «Районных будней» Валентина Овечкина в «Новом мире» в начале пятидесятых, что, кстати, и послужило одной из причин первого ухода Твардовского с поста главного редактора.
Александр Трифонович Твардовский и как великий поэт, и как главный редактор «Нового мира», ставшего одновременно феноменом нашей культуры и непровозглашенной реформаторской «партией» в СССР, явно еще не оценен до конца. И для понимания масштаба всего им сделанного требуется и академическое полное собрание сочинений, и более широкое знакомство с его прозой, критикой, публицистикой, и издание всех тех уже написанных воспоминаний, исследований о нем, которые ранее не выходили или были изуродованы советской цензурой.
P.S. Кстати, чтобы не откладывать дела в долгий ящик – приобщиться к пока совершенно неизвестному нам Твардовскому сейчас достаточно просто: по книжным развалам лежат все еще не распроданные экземпляры изданной в 2005 году его книжки «Я в свою ходил атаку…», которую составили впервые публикуемые дневники и письма писателя 1941-1945 годов. А специально к столетию со дня рождения в серии ЖЗЛ вышла его биография, написанная известным критиком Андреем Турковым.
Павел НУЙКИН,
член Союза писателей Москвы
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
