Сергей ТРАХИМЁНОК:
Города моего сердца Доктор юридических наук, профессор, член Союзов писателей России и Беларуси, секретарь Правления Союза писателей Беларуси Сергей Трахимёнок – автор более чем десятка книг, изданных как в российских, так и в белорусских издательствах. Неудивительно, что его романы, как, например, «Заказ на двадцать пятого» и «Диалектика игры», недавно вышедшие в издательстве «Колос» в Москве, часто представляют собой исследования таких ситуаций, где в тугой узел завязаны политические, криминальные, оперативные интересы героев.
Города моего сердца
Доктор юридических наук, профессор, член Союзов писателей России и Беларуси, секретарь Правления Союза писателей Беларуси Сергей Трахимёнок – автор более чем десятка книг, изданных как в российских, так и в белорусских издательствах. Неудивительно, что его романы, как, например, «Заказ на двадцать пятого» и «Диалектика игры», недавно вышедшие в издательстве «Колос» в Москве, часто представляют собой исследования таких ситуаций, где в тугой узел завязаны политические, криминальные, оперативные интересы героев. Свое 60-летие Сергей Александрович отмечал в двух столицах – в Минске и Москве. Иначе и быть не могло – столь тесно переплетены российско-белорусские мотивы в судьбе литератора. По деду с отцовской стороны он родом с Витебщины, и фамилия его на белорусский манер должна звучать как Атрахимёнок (от белорусского имени Атрахим – аналог русских Митрофана и Трофима). Но родился писатель в Карасуке Новосибирской области, учился в Минске и Свердловске, в Новосибирске работал опером и следователем, а с 1990 года он минчанин.
– Сергей Александрович, вы представляетесь мне держателем трех разных миров – Новосибирска, Минска, Москвы. Расскажите, что каждый из них дал вам? Как вы возрастали в них?
– Что интересно, города эти для меня несравнимы. Помню, во время одного интервью ответил, что Минск обладает преимуществом столицы и обаянием провинции. Есть в нем что-то неспешное, провинциально-неторопливое, несуетное. Когда я жил в Карасуке, конечно, ездил в Москву, которую ощущал родным городом, потому что отслужил здесь срочную службу. А первое ощущение большого города дал мне, конечно, Новосибирск, но, при всей его огромности, это был город рабочих и ученых, и там был всего один толстый журнал – «Сибирские огни». Москва же была моим культурным центром, а главное, там были сосредоточены издательства и журналы. Работу в столице мне предоставляли, но вряд ли я мог рассчитывать на жилье. И когда мне поступили предложения из Киева и Минска, конечно, я выбрал Минск, в котором после Свердловского юридического института окончил Высшие курсы КГБ СССР. Потом в Белорусском госуниверситете мне довелось защищать две диссертации. Ну а с 90-го я сам стал обучать юристов.
– Прочитав ваши романы «Заказ на двадцать пятого» и «Диалектика игры», я вспомнила, как в начале 90-х один философ предрекал: «Вы еще будете жить во времена бандократии».
– Не знаю, что имелось в виду под «бандократией», но любая перестройка общественных связей проходит через криминал, преступность и некую атомизацию общества, которое начинает жить по законам банды. Особенно опасно это на огромном пространстве России, где всегда требовалась жесткая централизация, чтобы регулировать эти процессы. Как только централизация исчезает, все сразу распадается на регионы. Мы проходили это в начале XX века. Тогда этот процесс прошел быстрее, но и пассионарность была повыше, и происходило все на волне демографического взрыва. Сейчас славянские народы находятся в демографической яме, и это может долго продлиться.
А на бумаге все может получить отклик, если это больно не только тебе, а всем. Тогда это и считается работой в рамках соцзаказа, хотя его не любят ни государство, ни рыночники. Писатель, сам того не понимая, участвует в социальном регулировании. Иногда его используют, как это было с разрушителями Советского Союза. Они видели, что публикации такого рода оплачиваются, и шли пинать бедный Союз, не понимая, что потом сами получат по носу от его развала.
– Газеты пестрят сообщениями о беспределе милиции. В откликах читателей то и дело видишь – «Чем отличаются они от бандитов?!» .
– Это очень опасная тенденция. И опять же обратимся к истории, почему-то никто не вспоминает о том, что в 30-е годы НЭП, даже не будучи у кормила власти, фактически скупил всех чиновников – до наркомов и содержал их. Когда государство не содержит на должном уровне армию, правоохранительные структуры, чиновников, они, естественно, начинают кормиться сами.
– Вы могли бы сформулировать миссию литературы в наши дни, вот я Пушкина не представляю среди нашей реальности?
– А я даже очень представляю. Вот меня называют детективщиком, но попробуйте описать ситуацию в России без криминала. И Пушкин, если бы жил в наше время, тоже реагировал бы на все эти вещи. Я вот слышал от одного писателя, что Пушкин с его задатками мог стать вторым Сурковым. А литература – это один из ненормативных социальных регуляторов, отвечу вам как ученый.
– Возможно ли, по-вашему, в наше время заниматься «чистым искусством»?
– В 1978 году в Новосибирске я познакомился с Колей Шипиловым. Пришел за гонораром в «молодежку» и попал на день рождения к сотруднице. «Поехали с нами, – пригласили меня, – Коля Шипилов приедет». Я его не знал, ну Коля так Коля. Приехали домой к имениннице, поздравляем ее, и наконец появляется Коля. В пуловере с отложным воротничком, с гитарой. И когда он начал петь, все забыли, к сожалению, про именинницу, и я забыл про все, настолько сильным было первое впечатление. Это был настоящий «эстетический шок» – так определили свое впечатление от выступления Шипилова на семинаре спустя пять лет московские критики. Бардовская магнитофонная культура в те времена была довольно развита, все знали московских бардов, но здесь было что-то свое, такое откровение и такая боль, и шло это откуда-то из глубины души, словно из самого нутра земли. Вот так мы познакомились. Я и сам баловался гитарой-семистрункой, а после этой встречи перешел на 6 струн и стал собирать коллекцию такого рода болевых стихов. Критерий был один – если литература выступала в роли социального регулирования и показывала какой-то социальный перекос и напряженность, эти стихи становились предметом моей коллекции.
Когда несколько лет назад Николая Шипилова не стало, я написал монопьесу для поющего актера по его поэме «Прощайте, дворяне!» и пушкинскому «Графу Нулину». Эти вещи написаны в одном размере и исполнены в одной ернической тональности. Я взял фрагменты из двух произведений, перемежив их песнями русских поэтов. Три года я предлагал минским актерам сделать камерный спектакль, но отклика не встретил. Проконсультировался у преподавателя театральной режиссуры в Университете культуры, и она порекомендовала мне поставить спектакль самому. Потрудиться тут нужно, сказала, основательно. И 5 декабря на сцене Театра киноактера у нас состоялась премьера. Приезжали коллеги из Москвы. И меня немало позабавило то, что меня спросили, почему шипиловского текста у меня больше, чем пушкинского. Мол, классика должна преобладать. А у меня Шипилова было ровно столько, сколько было нужно по замыслу, как же властвуют над нами стереотипы.
– Последнее двадцатилетие жизни в России ознаменовано всякого рода борьбой, литературной в том числе. А как обстоит с этим в Беларуси, писательских союзов и у вас два?
– Когда происходил распад Советского Союза, новая элита, приходя к власти, использовала сепаратистские тенденции. По сути, она способствовала становлению националистических тенденций. Писатели не могли находиться вне этого процесса, и они примкнули к разным группировкам. На Украине о тех, кто откололся, говорят – «самостийщики», а в Беларуси их называют «самостойщиками».
– Вы пишете киносценарии и снимаете документальные фильмы, кроме того, снялись в картинах «Леди на день» и «Охота на пиранью». Что вас приблизило к кино?
– Мое участие в съемках – не более чем попытка посмотреть, что это такое. Актер обязан выполнить любую режиссерскую задачу, меня же используют как типаж. Причем, когда звонят с «Беларусьфильма» – «вы прошли кастинг на эпизод», я уже знаю, что буду либо бандитом, либо сыщиком. Моя физиономия на большее не тянет.
– Скажите, после того, как написан тяжелый роман, у автора возникает потребность написать что-то легкое?
– У меня нет потребности «просто писать». Я пишу о том, что меня задевает. Полагаю, что знаю обстановку и могу показать это явление людям. И когда явление описано, надеюсь, у читателя возникнет то, что называется тоской по другой жизни, где не стреляют ни в депутатов, ни в обычных людей, где царят нормальные отношения.
– А можете выдать прогноз, как долго все это продлится?
– По инерции еще некоторое время. Потом обстановка будет ухудшаться, и мне очень хотелось бы, чтобы к следующей смене элит мы сменили парадигму общественного развития на противоположную. То есть учли бы опыт развития нашего общества до 1989 года. И рынок устроили, но – строго в нормах ценностей нашей цивилизации.
– От кого из родителей вам достался в наследство такой веселый характер?
– Скорее не от родителей, а от деда по отцу, который родился в Витебской губернии в 1897 году, а 14-летним, во времена столыпинского переселения, переехал в Енисейскую губернию. Дед окончил духовное училище для преподавателей церковно-приходских школ, воевал на Первой мировой, был начальником лазарета для партизан Красноярского края, завздравотделом, редактором районной газеты, начальником райзо. Коммунист с 20-го года. В честь моего рождения он заложил фруктовый сад.
– Как вы считаете, почему так долго Россия и Беларусь не могут построить Союзное государство?
– Во-первых, элиты, которые пришли к власти, не заинтересованы в том, чтобы отдать часть ее, а также часть собственности в федеральное управление. Но жизнь заставит их это сделать. Глобализация приведет к тому, что выжить смогут только большие социально-политические или государственные образования. Неслучайно сейчас прорабатывается вопрос о создании кольца Турция – Украина – Россия – Казахстан. Вот это пространство будет самодостаточным. Посмотрите, как в рамках цивилизации для защиты своих ценностей объединяется Европа. Фактически уже нет сильных государств – Франции, Англии, Германии. Объединяясь, они не просто защищают свои экономические и политические интересы, этим они тормозят процессы геополитических конкурентов. И так было всегда.
Между прочим, с Советским Союзом мы имели лучший в мире опыт глобализационного строительства. И Союзное государство будет построено. Я даже знаю когда, но называть дату не стану.
Нина КАТАЕВА
Доктор юридических наук, профессор, член Союзов писателей России и Беларуси, секретарь Правления Союза писателей Беларуси Сергей Трахимёнок – автор более чем десятка книг, изданных как в российских, так и в белорусских издательствах. Неудивительно, что его романы, как, например, «Заказ на двадцать пятого» и «Диалектика игры», недавно вышедшие в издательстве «Колос» в Москве, часто представляют собой исследования таких ситуаций, где в тугой узел завязаны политические, криминальные, оперативные интересы героев. Свое 60-летие Сергей Александрович отмечал в двух столицах – в Минске и Москве. Иначе и быть не могло – столь тесно переплетены российско-белорусские мотивы в судьбе литератора. По деду с отцовской стороны он родом с Витебщины, и фамилия его на белорусский манер должна звучать как Атрахимёнок (от белорусского имени Атрахим – аналог русских Митрофана и Трофима). Но родился писатель в Карасуке Новосибирской области, учился в Минске и Свердловске, в Новосибирске работал опером и следователем, а с 1990 года он минчанин.
– Сергей Александрович, вы представляетесь мне держателем трех разных миров – Новосибирска, Минска, Москвы. Расскажите, что каждый из них дал вам? Как вы возрастали в них?
– Что интересно, города эти для меня несравнимы. Помню, во время одного интервью ответил, что Минск обладает преимуществом столицы и обаянием провинции. Есть в нем что-то неспешное, провинциально-неторопливое, несуетное. Когда я жил в Карасуке, конечно, ездил в Москву, которую ощущал родным городом, потому что отслужил здесь срочную службу. А первое ощущение большого города дал мне, конечно, Новосибирск, но, при всей его огромности, это был город рабочих и ученых, и там был всего один толстый журнал – «Сибирские огни». Москва же была моим культурным центром, а главное, там были сосредоточены издательства и журналы. Работу в столице мне предоставляли, но вряд ли я мог рассчитывать на жилье. И когда мне поступили предложения из Киева и Минска, конечно, я выбрал Минск, в котором после Свердловского юридического института окончил Высшие курсы КГБ СССР. Потом в Белорусском госуниверситете мне довелось защищать две диссертации. Ну а с 90-го я сам стал обучать юристов.
– Прочитав ваши романы «Заказ на двадцать пятого» и «Диалектика игры», я вспомнила, как в начале 90-х один философ предрекал: «Вы еще будете жить во времена бандократии».
– Не знаю, что имелось в виду под «бандократией», но любая перестройка общественных связей проходит через криминал, преступность и некую атомизацию общества, которое начинает жить по законам банды. Особенно опасно это на огромном пространстве России, где всегда требовалась жесткая централизация, чтобы регулировать эти процессы. Как только централизация исчезает, все сразу распадается на регионы. Мы проходили это в начале XX века. Тогда этот процесс прошел быстрее, но и пассионарность была повыше, и происходило все на волне демографического взрыва. Сейчас славянские народы находятся в демографической яме, и это может долго продлиться.
А на бумаге все может получить отклик, если это больно не только тебе, а всем. Тогда это и считается работой в рамках соцзаказа, хотя его не любят ни государство, ни рыночники. Писатель, сам того не понимая, участвует в социальном регулировании. Иногда его используют, как это было с разрушителями Советского Союза. Они видели, что публикации такого рода оплачиваются, и шли пинать бедный Союз, не понимая, что потом сами получат по носу от его развала.
– Газеты пестрят сообщениями о беспределе милиции. В откликах читателей то и дело видишь – «Чем отличаются они от бандитов?!» .
– Это очень опасная тенденция. И опять же обратимся к истории, почему-то никто не вспоминает о том, что в 30-е годы НЭП, даже не будучи у кормила власти, фактически скупил всех чиновников – до наркомов и содержал их. Когда государство не содержит на должном уровне армию, правоохранительные структуры, чиновников, они, естественно, начинают кормиться сами.
– Вы могли бы сформулировать миссию литературы в наши дни, вот я Пушкина не представляю среди нашей реальности?
– А я даже очень представляю. Вот меня называют детективщиком, но попробуйте описать ситуацию в России без криминала. И Пушкин, если бы жил в наше время, тоже реагировал бы на все эти вещи. Я вот слышал от одного писателя, что Пушкин с его задатками мог стать вторым Сурковым. А литература – это один из ненормативных социальных регуляторов, отвечу вам как ученый.
– Возможно ли, по-вашему, в наше время заниматься «чистым искусством»?
– В 1978 году в Новосибирске я познакомился с Колей Шипиловым. Пришел за гонораром в «молодежку» и попал на день рождения к сотруднице. «Поехали с нами, – пригласили меня, – Коля Шипилов приедет». Я его не знал, ну Коля так Коля. Приехали домой к имениннице, поздравляем ее, и наконец появляется Коля. В пуловере с отложным воротничком, с гитарой. И когда он начал петь, все забыли, к сожалению, про именинницу, и я забыл про все, настолько сильным было первое впечатление. Это был настоящий «эстетический шок» – так определили свое впечатление от выступления Шипилова на семинаре спустя пять лет московские критики. Бардовская магнитофонная культура в те времена была довольно развита, все знали московских бардов, но здесь было что-то свое, такое откровение и такая боль, и шло это откуда-то из глубины души, словно из самого нутра земли. Вот так мы познакомились. Я и сам баловался гитарой-семистрункой, а после этой встречи перешел на 6 струн и стал собирать коллекцию такого рода болевых стихов. Критерий был один – если литература выступала в роли социального регулирования и показывала какой-то социальный перекос и напряженность, эти стихи становились предметом моей коллекции.
Когда несколько лет назад Николая Шипилова не стало, я написал монопьесу для поющего актера по его поэме «Прощайте, дворяне!» и пушкинскому «Графу Нулину». Эти вещи написаны в одном размере и исполнены в одной ернической тональности. Я взял фрагменты из двух произведений, перемежив их песнями русских поэтов. Три года я предлагал минским актерам сделать камерный спектакль, но отклика не встретил. Проконсультировался у преподавателя театральной режиссуры в Университете культуры, и она порекомендовала мне поставить спектакль самому. Потрудиться тут нужно, сказала, основательно. И 5 декабря на сцене Театра киноактера у нас состоялась премьера. Приезжали коллеги из Москвы. И меня немало позабавило то, что меня спросили, почему шипиловского текста у меня больше, чем пушкинского. Мол, классика должна преобладать. А у меня Шипилова было ровно столько, сколько было нужно по замыслу, как же властвуют над нами стереотипы.
– Последнее двадцатилетие жизни в России ознаменовано всякого рода борьбой, литературной в том числе. А как обстоит с этим в Беларуси, писательских союзов и у вас два?
– Когда происходил распад Советского Союза, новая элита, приходя к власти, использовала сепаратистские тенденции. По сути, она способствовала становлению националистических тенденций. Писатели не могли находиться вне этого процесса, и они примкнули к разным группировкам. На Украине о тех, кто откололся, говорят – «самостийщики», а в Беларуси их называют «самостойщиками».
– Вы пишете киносценарии и снимаете документальные фильмы, кроме того, снялись в картинах «Леди на день» и «Охота на пиранью». Что вас приблизило к кино?
– Мое участие в съемках – не более чем попытка посмотреть, что это такое. Актер обязан выполнить любую режиссерскую задачу, меня же используют как типаж. Причем, когда звонят с «Беларусьфильма» – «вы прошли кастинг на эпизод», я уже знаю, что буду либо бандитом, либо сыщиком. Моя физиономия на большее не тянет.
– Скажите, после того, как написан тяжелый роман, у автора возникает потребность написать что-то легкое?
– У меня нет потребности «просто писать». Я пишу о том, что меня задевает. Полагаю, что знаю обстановку и могу показать это явление людям. И когда явление описано, надеюсь, у читателя возникнет то, что называется тоской по другой жизни, где не стреляют ни в депутатов, ни в обычных людей, где царят нормальные отношения.
– А можете выдать прогноз, как долго все это продлится?
– По инерции еще некоторое время. Потом обстановка будет ухудшаться, и мне очень хотелось бы, чтобы к следующей смене элит мы сменили парадигму общественного развития на противоположную. То есть учли бы опыт развития нашего общества до 1989 года. И рынок устроили, но – строго в нормах ценностей нашей цивилизации.
– От кого из родителей вам достался в наследство такой веселый характер?
– Скорее не от родителей, а от деда по отцу, который родился в Витебской губернии в 1897 году, а 14-летним, во времена столыпинского переселения, переехал в Енисейскую губернию. Дед окончил духовное училище для преподавателей церковно-приходских школ, воевал на Первой мировой, был начальником лазарета для партизан Красноярского края, завздравотделом, редактором районной газеты, начальником райзо. Коммунист с 20-го года. В честь моего рождения он заложил фруктовый сад.
– Как вы считаете, почему так долго Россия и Беларусь не могут построить Союзное государство?
– Во-первых, элиты, которые пришли к власти, не заинтересованы в том, чтобы отдать часть ее, а также часть собственности в федеральное управление. Но жизнь заставит их это сделать. Глобализация приведет к тому, что выжить смогут только большие социально-политические или государственные образования. Неслучайно сейчас прорабатывается вопрос о создании кольца Турция – Украина – Россия – Казахстан. Вот это пространство будет самодостаточным. Посмотрите, как в рамках цивилизации для защиты своих ценностей объединяется Европа. Фактически уже нет сильных государств – Франции, Англии, Германии. Объединяясь, они не просто защищают свои экономические и политические интересы, этим они тормозят процессы геополитических конкурентов. И так было всегда.
Между прочим, с Советским Союзом мы имели лучший в мире опыт глобализационного строительства. И Союзное государство будет построено. Я даже знаю когда, но называть дату не стану.
Нина КАТАЕВА
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
