Иван Вырыпаев: Дыши! Люби!..
Спектакли по пьесам Ивана Вырыпаева хорошо знают театралы Европы. В Москве они идут на подмостках театра «Практика» и Театрального центра «На Страстном». Популярная пьеса драматурга «Кислород» получила свое кинематографическое рождение. На «Кинотавре-2009» фильму Ивана Вырыпаева с одноименным названием был присужден приз «За лучшую режиссуру» и «За лучшую музыку» – эта картина впоследствии с успехом прошла по экранам столицы.
Спектакли по пьесам Ивана Вырыпаева хорошо знают театралы Европы. В Москве они идут на подмостках театра «Практика» и Театрального центра «На Страстном». Популярная пьеса драматурга «Кислород» получила свое кинематографическое рождение. На «Кинотавре-2009» фильму Ивана Вырыпаева с одноименным названием был присужден приз «За лучшую режиссуру» и «За лучшую музыку» – эта картина впоследствии с успехом прошла по экранам столицы. – Иван, вам не кажется, что режиссеры вашего поколения скоро будут снимать фильмы под названиями – «Купрум», «Аргентум», «Магний», некоторые элементы исчезают из земной коры, планета Земля истощается?
– Думаю, химическая таблица вряд ли имеет отношение к моему фильму, в данном случае это метафора, которая имеет значение необходимости. Но если исчезнет кислород, наше поколение не сможет снять ни одного фильма. По-моему, пьеса «Кислород» появилась в свое время и, что важно, в театре, где проза имеет значение и где на фоне социальных проблем и политики должна быть поэтическая возвышенность. Пьеса устроена в виде музыкальной композиции, с ней можно было выступать в клубе или на сцене, музыкальный клип стал логическим ее продолжением, а со временем мне захотелось сделать визуальный образ слова. Так эта история попала в кино.
– Вы такой любитель новых форм, вас никто не сравнивал с Треплевым из чеховской «Чайки»?
– Вряд ли этот образ применим ко мне, я человек консервативный, видите ли, у Треплева проблема в том, что он думает – вначале нужны только новые формы, а суть в том, что форма – это и есть содержание. Нельзя же было о кислороде рассказать по-другому, линейно, например, у меня есть другой фильм, там обо всем линейно рассказывается.
– В вашем фильме присутствуют глобальные понятия – правды, любви, лжи, ненависти, измены, смерти. Хотелось бы узнать, откуда шел к вам, так сказать, материал?
– У меня все устроено, как у других, мне приходилось переживать и счастливую, и трагическую любовь, как это бывает с любым из нас, когда что-то вдруг вспыхивает в тебе. Это все есть внутри нас, вокруг нас, и это тот материал, с которым мы работаем. То, чему мы в театре и кино придаем форму, чтобы люди эмоционально проживали эти истории и выходили из зала с позитивным состоянием ума.
– Как вы считаете, у вас состоялся диалог со зрителем, вы обратную связь почувствовали?
– Мы делаем показы для людей, не связанных с кино, и, конечно, идет обмен положительными и отрицательными эмоциями. В Екатеринбурге даже провели эксперимент, собрали группу разных людей – от студентов университета до народной публики. И вывод сделали такой – «нашего» зрителя невозможно вычислить по социальной принадлежности и возрасту. Судить надо по тому, «попадает» или «не попадает» в человека то, о чем говорят в фильме. А чтобы «попало», человек должен подключаться к словам, а не к сюжету. Вот в кого «попадает», тем зрителям есть о чем размышлять. Я и сам иногда вижу – фильм хорошо сделан, а «не попадает», а бывает, плохо сделанный – «попадает», то есть меня волнуют те проблемы, о которых там говорят.
– К этому фильму, судя по всему, вы готовились на протяжении всей вашей жизни. Что касается понятия «правды», помните ли себя ребенком, мучимым сомнениями по поводу обмануть – не обмануть родителей?
– Конечно, все черпаем из нашего опыта, но я не помню, какое событие родило именно эту фразу, а какое – другую, фильм все-таки не мой монолог, а моих героев. Я бы отделил героя от себя, потому что я немного другой человек, чем герой, которого показываю. В пьесе он больший максималист, более непримирим, в отличие от меня, все-таки я делал собирательный образ современного молодого человека. В фильме звучат 10 заповедей, часть из Ветхого Завета, часть из Евангелия, которые всем нам известны. Мы пытались их оживить, чтобы они стали актуальными и работали.
– Вы назвали «Кислород» метафорой, имеющей значение необходимости, а формулу кислорода от Вырыпаева можете сформулировать?
– Если исчезнет театр, вы проживете, а вот без любви прожить не сможете. Но представьте, что любовь – это и есть кислород, вот в чем суть. Но только в том случае, когда она становится не чем-то таким, что может быть, а может и не быть, а тем, без чего невозможно жить. А представьте, что для вас тем, без чего невозможно жить, стал Бог, такие люди есть, вот мой герой точно такой.
– Как вы считаете, можно ли победить ненависть в себе?
– Конечно, можно. Ненависти нет в природе человека, ее нет в основе реальности. Это иллюзорная вещь, которая появляется где-то здесь, ближе к внешнему миру, и от которой надо стараться отойти. А для этого, по-моему, следует максимально приблизиться к своей собственной природе, глубже узнавать себя. Мне кажется, природа ненависти кроется в нашем эгоизме, потому что мы делим мир на «свой» и «чужой». А если глубже заглянем внутрь, увидим, что внутри мы все одинаковы, значит, ненависть начинается в нашем уме, там с ней и нужно покончить.
– Что вы думаете о терроризме, этой проблемы тоже касаетесь в фильме?
– Уверен, что терроризм придуман людьми, которые спекулируют на этой теме. Нет никакого терроризма, а есть непримиримость цивилизаций, и в «Кислороде» звучит мысль о том, что люди, прикрываясь идеей Бога, говорят, что убивают «из любви к Аллаху». На самом деле силы, нагнетающие этот страх, подчеркиваю, не мусульманство, просто эксплуатируют вечные истины. Думаю, с идеей терроризма нужно покончить в своей голове, это просто пугалка, а на самом деле идет передел мира. Вопрос в том, что нужно быть открытыми миру, а мы закрываемся, и из-за этого возникают такие проблемы.
– О какой красоте говорят в вашем фильме, цитата из Достоевского до невозможности затерта?
– Когда Достоевский говорит о «красоте, которая спасет мир», думаю, он говорит о Боге. Бог и Красота – разве это не одно и то же? Федор Михайлович был глубочайшим человеком, вряд ли он говорил о красивом глянцевом журнале. А у нас идет речь о том, как приблизить Божьи заповеди к молодому поколению.
– Сейчас церковь открыта, люди идут туда, и первых лиц государства там видим. Что вы думаете о внутреннем движении народа в сторону веры?
– У человека есть потребность в духовности, потому что он создан как духовное, Божие существо. Разве человек – это что-то плохое и темное? Нет, человек почти святой от рождения, он сам по себе несет в себе эту идею, мы просто ее не можем обнаружить. Поэтому и совершаем порой злые поступки. Наша задача – открыть в себе Красоту Бога, найти в себе Любовь.
– Ну, не знаю, Иван – рождены почти святыми… Мы рождены не святыми, мы чистая матрица, а святым, знаете, человек может стать в результате огромного труда души… Как, например, Сергий Радонежский.
– Согласен, неточно выразился, я хотел сказать, что мы рождены с таким же Богом внутри, как у Сергия Радонежского, просто он открыл Его в себе, а мы пока нет. Даже у преступников есть Бог внутри, просто нужно Его открыть. Преступник не думает о себе, он думает о внешнем мире и хочет одного – брать. Он не погружается в себя, а если бы делал это, то перестал бы совершать преступления. Мы все в какой-то мере преступники, все совершаем преступления, кто более, кто – менее тяжкие. Вы, простите, едите мясо, носите мех? Значит, убиваете животных. А в отношении близких мало мы совершаем преступлений? Вот нам и даны эти 10 заповедей, чтобы мы хотя бы формально пробовали их соблюдать. Но лучше, конечно, соблюдать не формально. Мы все время ищем эти заповеди внутри себя, эту «красоту, которая спасет мир».
– Вас волнует чистота русского языка на подмостках и на экране?
– Невероятно волнует. Но мне кажется, русский язык не матами искажается, а нашим отношением к нему в целом. Дело не в том, какое слово ты произносишь, а как ты его произносишь: «позвОним» страшнее, чем любой мат. А что до набора матов в некоторых фильмах, смотрю и понимаю – здесь мат не нужен, а здесь необходим, потому что обостряет момент. Неслучайно и очень интеллигентные люди, великие поэты и музыканты, умели материться, но они не были похабниками, понимаете? Это как в любви и сексе одни и те же позы могут выглядеть и возвышенно, и развратно. Качество русского языка убивается отсутствием длинных периодов, мы глобально сокращаем язык появлением лишних ударных, неправильными ударениями, исчезновением мелодики слова. Фонетика наша, красота слова находятся под угрозой – вот о чем нужно говорить!
Иногда слушаю речи борцов за русский язык, и мне хочется им сказать – вначале научитесь правильно эту речь произносить. Посмотрите, как устроено русское слово, в отличие от английского, оно имеет образный метафорический ряд. Например, что вы усвоите из русского языка, прочитав начало романа – «В аптеке пахло ядом»? Что кто-то находится в аптеке и ощущает запах яда. Фраза передает субъективное настроение этого человека, хотя в романе не написано, что мужчина в плохом настроении стоял в аптеке и ему казалось, что пахнет ядом, вот эта особенность исчезает из русского языка.
– Что нового у вас в театре?
– В театре «Практика» собираюсь поставить новую пьесу «Танец «Дели», веду переговоры с режиссерами. Думаю, в этом театральном сезоне спектакль выйдет. Это красивая пьеса о том, как нам найти мир и покой в своей душе, как обрести гармонию.
– И все-таки где вам интереснее – в театре или в кино?
– Своим домом считаю театр, иногда выхожу из него, открываю квартиру, вхожу туда и снимаю кино. А потом говорю себе – «пошли домой».
– Вы родом из Иркутска, остались ли у вас связи с малой родиной?
– Почти разорвал. Нет, скорее Иркутск порвал со мной, что мне очень обидно и досадно. У меня там живет отец, преподает в колледже туризм и спорт. Мамы уже нет в живых. Сводная сестра там живет. Но в Иркутске меня не принимают, хотя я учился в Иркутском театральном училище. Хотел сыграть спектакль – не дали. Бал правят чиновники, а они совсем не подвижники современного искусства.
– Как вы считаете, до какого года человечеству достанет кислорода? И есть ли сила, которая может помочь нам увеличить его количество на планете?
– Это вопрос к химикам, физикам, экологам, но, думаю, недолго осталось. Проблема кислорода, о которой касательно идет речь в нашем фильме, вечна, он то и дело будет заканчиваться и снова возникать. Важно найти подлинный кислород, который равнозначен любви по большому счету.
Нина КАТАЕВА
Сочи – Москва
– Думаю, химическая таблица вряд ли имеет отношение к моему фильму, в данном случае это метафора, которая имеет значение необходимости. Но если исчезнет кислород, наше поколение не сможет снять ни одного фильма. По-моему, пьеса «Кислород» появилась в свое время и, что важно, в театре, где проза имеет значение и где на фоне социальных проблем и политики должна быть поэтическая возвышенность. Пьеса устроена в виде музыкальной композиции, с ней можно было выступать в клубе или на сцене, музыкальный клип стал логическим ее продолжением, а со временем мне захотелось сделать визуальный образ слова. Так эта история попала в кино.
– Вы такой любитель новых форм, вас никто не сравнивал с Треплевым из чеховской «Чайки»?
– Вряд ли этот образ применим ко мне, я человек консервативный, видите ли, у Треплева проблема в том, что он думает – вначале нужны только новые формы, а суть в том, что форма – это и есть содержание. Нельзя же было о кислороде рассказать по-другому, линейно, например, у меня есть другой фильм, там обо всем линейно рассказывается.
– В вашем фильме присутствуют глобальные понятия – правды, любви, лжи, ненависти, измены, смерти. Хотелось бы узнать, откуда шел к вам, так сказать, материал?
– У меня все устроено, как у других, мне приходилось переживать и счастливую, и трагическую любовь, как это бывает с любым из нас, когда что-то вдруг вспыхивает в тебе. Это все есть внутри нас, вокруг нас, и это тот материал, с которым мы работаем. То, чему мы в театре и кино придаем форму, чтобы люди эмоционально проживали эти истории и выходили из зала с позитивным состоянием ума.
– Как вы считаете, у вас состоялся диалог со зрителем, вы обратную связь почувствовали?
– Мы делаем показы для людей, не связанных с кино, и, конечно, идет обмен положительными и отрицательными эмоциями. В Екатеринбурге даже провели эксперимент, собрали группу разных людей – от студентов университета до народной публики. И вывод сделали такой – «нашего» зрителя невозможно вычислить по социальной принадлежности и возрасту. Судить надо по тому, «попадает» или «не попадает» в человека то, о чем говорят в фильме. А чтобы «попало», человек должен подключаться к словам, а не к сюжету. Вот в кого «попадает», тем зрителям есть о чем размышлять. Я и сам иногда вижу – фильм хорошо сделан, а «не попадает», а бывает, плохо сделанный – «попадает», то есть меня волнуют те проблемы, о которых там говорят.
– К этому фильму, судя по всему, вы готовились на протяжении всей вашей жизни. Что касается понятия «правды», помните ли себя ребенком, мучимым сомнениями по поводу обмануть – не обмануть родителей?
– Конечно, все черпаем из нашего опыта, но я не помню, какое событие родило именно эту фразу, а какое – другую, фильм все-таки не мой монолог, а моих героев. Я бы отделил героя от себя, потому что я немного другой человек, чем герой, которого показываю. В пьесе он больший максималист, более непримирим, в отличие от меня, все-таки я делал собирательный образ современного молодого человека. В фильме звучат 10 заповедей, часть из Ветхого Завета, часть из Евангелия, которые всем нам известны. Мы пытались их оживить, чтобы они стали актуальными и работали.
– Вы назвали «Кислород» метафорой, имеющей значение необходимости, а формулу кислорода от Вырыпаева можете сформулировать?
– Если исчезнет театр, вы проживете, а вот без любви прожить не сможете. Но представьте, что любовь – это и есть кислород, вот в чем суть. Но только в том случае, когда она становится не чем-то таким, что может быть, а может и не быть, а тем, без чего невозможно жить. А представьте, что для вас тем, без чего невозможно жить, стал Бог, такие люди есть, вот мой герой точно такой.
– Как вы считаете, можно ли победить ненависть в себе?
– Конечно, можно. Ненависти нет в природе человека, ее нет в основе реальности. Это иллюзорная вещь, которая появляется где-то здесь, ближе к внешнему миру, и от которой надо стараться отойти. А для этого, по-моему, следует максимально приблизиться к своей собственной природе, глубже узнавать себя. Мне кажется, природа ненависти кроется в нашем эгоизме, потому что мы делим мир на «свой» и «чужой». А если глубже заглянем внутрь, увидим, что внутри мы все одинаковы, значит, ненависть начинается в нашем уме, там с ней и нужно покончить.
– Что вы думаете о терроризме, этой проблемы тоже касаетесь в фильме?
– Уверен, что терроризм придуман людьми, которые спекулируют на этой теме. Нет никакого терроризма, а есть непримиримость цивилизаций, и в «Кислороде» звучит мысль о том, что люди, прикрываясь идеей Бога, говорят, что убивают «из любви к Аллаху». На самом деле силы, нагнетающие этот страх, подчеркиваю, не мусульманство, просто эксплуатируют вечные истины. Думаю, с идеей терроризма нужно покончить в своей голове, это просто пугалка, а на самом деле идет передел мира. Вопрос в том, что нужно быть открытыми миру, а мы закрываемся, и из-за этого возникают такие проблемы.
– О какой красоте говорят в вашем фильме, цитата из Достоевского до невозможности затерта?
– Когда Достоевский говорит о «красоте, которая спасет мир», думаю, он говорит о Боге. Бог и Красота – разве это не одно и то же? Федор Михайлович был глубочайшим человеком, вряд ли он говорил о красивом глянцевом журнале. А у нас идет речь о том, как приблизить Божьи заповеди к молодому поколению.
– Сейчас церковь открыта, люди идут туда, и первых лиц государства там видим. Что вы думаете о внутреннем движении народа в сторону веры?
– У человека есть потребность в духовности, потому что он создан как духовное, Божие существо. Разве человек – это что-то плохое и темное? Нет, человек почти святой от рождения, он сам по себе несет в себе эту идею, мы просто ее не можем обнаружить. Поэтому и совершаем порой злые поступки. Наша задача – открыть в себе Красоту Бога, найти в себе Любовь.
– Ну, не знаю, Иван – рождены почти святыми… Мы рождены не святыми, мы чистая матрица, а святым, знаете, человек может стать в результате огромного труда души… Как, например, Сергий Радонежский.
– Согласен, неточно выразился, я хотел сказать, что мы рождены с таким же Богом внутри, как у Сергия Радонежского, просто он открыл Его в себе, а мы пока нет. Даже у преступников есть Бог внутри, просто нужно Его открыть. Преступник не думает о себе, он думает о внешнем мире и хочет одного – брать. Он не погружается в себя, а если бы делал это, то перестал бы совершать преступления. Мы все в какой-то мере преступники, все совершаем преступления, кто более, кто – менее тяжкие. Вы, простите, едите мясо, носите мех? Значит, убиваете животных. А в отношении близких мало мы совершаем преступлений? Вот нам и даны эти 10 заповедей, чтобы мы хотя бы формально пробовали их соблюдать. Но лучше, конечно, соблюдать не формально. Мы все время ищем эти заповеди внутри себя, эту «красоту, которая спасет мир».
– Вас волнует чистота русского языка на подмостках и на экране?
– Невероятно волнует. Но мне кажется, русский язык не матами искажается, а нашим отношением к нему в целом. Дело не в том, какое слово ты произносишь, а как ты его произносишь: «позвОним» страшнее, чем любой мат. А что до набора матов в некоторых фильмах, смотрю и понимаю – здесь мат не нужен, а здесь необходим, потому что обостряет момент. Неслучайно и очень интеллигентные люди, великие поэты и музыканты, умели материться, но они не были похабниками, понимаете? Это как в любви и сексе одни и те же позы могут выглядеть и возвышенно, и развратно. Качество русского языка убивается отсутствием длинных периодов, мы глобально сокращаем язык появлением лишних ударных, неправильными ударениями, исчезновением мелодики слова. Фонетика наша, красота слова находятся под угрозой – вот о чем нужно говорить!
Иногда слушаю речи борцов за русский язык, и мне хочется им сказать – вначале научитесь правильно эту речь произносить. Посмотрите, как устроено русское слово, в отличие от английского, оно имеет образный метафорический ряд. Например, что вы усвоите из русского языка, прочитав начало романа – «В аптеке пахло ядом»? Что кто-то находится в аптеке и ощущает запах яда. Фраза передает субъективное настроение этого человека, хотя в романе не написано, что мужчина в плохом настроении стоял в аптеке и ему казалось, что пахнет ядом, вот эта особенность исчезает из русского языка.
– Что нового у вас в театре?
– В театре «Практика» собираюсь поставить новую пьесу «Танец «Дели», веду переговоры с режиссерами. Думаю, в этом театральном сезоне спектакль выйдет. Это красивая пьеса о том, как нам найти мир и покой в своей душе, как обрести гармонию.
– И все-таки где вам интереснее – в театре или в кино?
– Своим домом считаю театр, иногда выхожу из него, открываю квартиру, вхожу туда и снимаю кино. А потом говорю себе – «пошли домой».
– Вы родом из Иркутска, остались ли у вас связи с малой родиной?
– Почти разорвал. Нет, скорее Иркутск порвал со мной, что мне очень обидно и досадно. У меня там живет отец, преподает в колледже туризм и спорт. Мамы уже нет в живых. Сводная сестра там живет. Но в Иркутске меня не принимают, хотя я учился в Иркутском театральном училище. Хотел сыграть спектакль – не дали. Бал правят чиновники, а они совсем не подвижники современного искусства.
– Как вы считаете, до какого года человечеству достанет кислорода? И есть ли сила, которая может помочь нам увеличить его количество на планете?
– Это вопрос к химикам, физикам, экологам, но, думаю, недолго осталось. Проблема кислорода, о которой касательно идет речь в нашем фильме, вечна, он то и дело будет заканчиваться и снова возникать. Важно найти подлинный кислород, который равнозначен любви по большому счету.
Нина КАТАЕВА
Сочи – Москва
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
