Игра на понижение
«Стиляги» и «Обитаемый остров»: старые песни о главном на сильно новый лад На первый взгляд кажется – ну что общего у «Обитаемого острова» Федора Бондарчука и «Стиляг» Валерия Тодоровского? Что их объединяет, за исключением факта выхода на экраны в дни новогодних каникул, в самое лакомое для кассовых сборов время? Еще к объединяющим моментам можно отнести участие в обеих картинах Сергея Гармаша, без которого сегодня не обходится уже, кажется, ни одно новое российское кино.
«Стиляги» и «Обитаемый остров»:
старые песни о главном на сильно новый лад
На первый взгляд кажется – ну что общего у «Обитаемого острова» Федора Бондарчука и «Стиляг» Валерия Тодоровского? Что их объединяет, за исключением факта выхода на экраны в дни новогодних каникул, в самое лакомое для кассовых сборов время? Еще к объединяющим моментам можно отнести участие в обеих картинах Сергея Гармаша, без которого сегодня не обходится уже, кажется, ни одно новое российское кино. При этом количество, надо отметить, переходит в данном случае в качество с обратным значением: если у Бондарчука актер предстает наполненным, интересным и «живым» персонажем, невзирая на всю его «фантастичность», то в ленте Тодоровского мы видим крепкого профессионала, мастерски обыгрывающего свою богатую внешнюю фактуру...
Кроме того, можно сказать о режиссерском поколении сорокалетних, которое в этих двух новогодних «подарках» высказывается достаточно громко (а если иметь в виду рекламные кампании фильмов, то даже излишне громко, с явным перебором по части навязчивости). О том, что оба постановщика носят славные кинематографические фамилии, являясь представителями профессиональных династий во втором поколении.
А во всем остальном – вроде бы совершенно разные произведения. Научно-фантастическое полотно с элементами боевика, снятое по знаменитому роману братьев Стругацких, и мюзикл, воссоздающий картины жизни одного, как бы сейчас сказали, неформального молодежного движения в СССР середины ХХ века. Вымышленное будущее и реальное прошлое. Лед довольно-таки мрачной антиутопии и пламень ярко кричащих нарядов, разудалого буги-вуги, весьма безмятежного, невзирая на некоторые общественно-социальные сложности существования. Но если посмотреть чуть глубже, абстрагировавшись от жанровых признаков, в обоих случаях, столь сочных и даже жирных, дабы ни малейших сомнений в «родовой принадлежности» не возникало, если вынести за скобки костюмы, прически и окружающие пейзажи, то ясно увидите, что оба художника апеллируют к одним и тем же глубинным установкам, решают одни и те же задачи или, если перейти на киносленг, пытаются переконфигурировать одну и ту же «матрицу». Речь идет прежде всего о советском коде, об оппозиции тоталитаризма и свободы, являвшейся в одно не столь уж отдаленное от нас время в числе главных тем отечественного искусства и шире – культуры, включающей в себя и бытовое поведение тех же стиляг. Базовым элементом и футурологических фантазий Бондарчука и якобы реконструкций Тодоровского служит эпоха «оттепели». Пускай в одном случае мы видим сюжет, ей, строго говоря, предшествующий (хотя, в известном смысле, и провозвещающий, поскольку модные молодые люди 50-х, желавшие слушать и танцевать под заграничную музыку, выступили, может быть, сами того не ведая, в роли первых ласточек надвигающегося общественного потепления). Другой же фильм, напротив, отсылает нас к историческому моменту излета, заката времени «больших надежд» – да, в литературно-опосредованной форме, но при этом куда как четко. Ведь роман Стругацких, написанный в 1969 году, неспроста подвергся жесточайшей цензуре и, хотя был выпущен, согласно подсчетам литературоведов, с 896 правками, они все равно не уберегли авторов от множества нападок и серьезнейших идеологических обвинений. Все понимали: ни о каком ХХII веке и ни о какой далекой планете Саракш повествуют авторы, а в не слишком-то завуалированной аллегории говорят о современном мире, о стране, о ее государственном устройстве.
Но напрасно вы будете искать в киновоплощении «Обитаемого острова» хоть какие-то намеки на социальную критику, хоть какие-то робкие аллюзии и политические метафоры – те, кто писал о них применительно к фильму, как мне кажется, приняли желаемое за действительное либо же вычитали все это на страницах первоисточника. Притом что, как всякий глубокий и выдающийся текст, сочинение Стругацких отнюдь не замыкается и «герметизируется» во времени своего создания, но имеет ярко выраженное стремление к непреходящей актуальности и определенной созвучности всякому из последующих исторических этапов. (Что уж говорить про наше сугубое «сегодня», в котором все эти стругацкие темы мира на изломе истории, бесконечной гражданской войны и специального, подавляющего волю людей гипнотического облучения представляются просто пугающе публицистичными.)
Но Бондарчуку нет решительно никакого дела ни до Политбюро ЦК КПСС, ни до политсоветов современных партий... «Вогнутый мир» романа предстал на кинопленке обидно и удручающе плоским не только вследствие избегания какой бы то ни было аллюзионности. Но и благодаря решительному вытеснению куда-то на периферию всей нравственно-духовной линии первоисточника. Такие узловые для Стругацких темы, как тема власти, тоталитарного сознания, свободы человеческого выбора, – словом, все то, что в традиции классической русской литературы для юношества, достойными продолжателями которой выступают здесь задрапированные в эффектные «космические» плащи братья-писатели, «отброшены и скомканы» ради спецэффектов, экшена и общей «пригламуренности» визуального ряда. Точнее всего будет уподобить картину экранизированной компьютерной игре – этакой стрелялке-бродилке.
«Стиляги», в свою очередь, также представляют собой нечто бодро глянцевое и молодежно-развлекательное. В то время как сам лежащий в основе картины социально-исторический «сюжет» был в реальности куда сложнее и куда драматичнее. Достаточно вспомнить, что казус советских стиляг лег в основу такого замечательного произведения, как драма Виктора Славкина «Взрослая дочь молодого человека», некогда с триумфом шедшая на одной из столичных сцен. Зрители вспоминали, удивлялись, сопереживали и размышляли о судьбах поколения, попавшего под жернова очередного «слома времен» – не самого костедробящего, но все же достаточно жесткого... Никакую из вышеуказанных эмоций фильм Тодоровского не рождает, более того, и не претендует на это. Перед нами произведение, нацеленное в основном на то, чтобы развлечь. Да, некое подобие конфликта здесь, безусловно, присутствует – но как-то все это выглядит одномерно. Бравые «одноклеточные» комсомольцы, мрачная серая масса, одетая едва ли не в униформу, и противостоящий ей пестрый, «радующий глаз» набор ярких индивидуальностей.
Кто-то скажет: да ведь это же, простите, мюзикл! Чего вы хотите от этого жанра, не предполагающего особых глубин? Так-то оно так, но и мюзикл в данном случае более чем странный. Достаточно сказать, что в основе всех музыкальных номеров картины лежат не аутентичные мелодии, под которые лихо отплясывали буги-вуги неформалы 50-х, и даже не специально написанные композиции, а... песни отечественных рок- и поп-коллективов, относящихся совсем к иной эпохе. А именно к 80-90-м годам прошлого века, правда, несколько переаранжированные небезызвестным Константином Меладзе. И если песни групп «Браво» или «Секрет» еще укладываются в канву картины благодаря своей ретро-стилистике, то с какой, собственно, стати звучат в «Стилягах» вариации на тему «Восьмиклассницы» Виктора Цоя или «Скованных одной цепью» группы «Наутилус Помпилиус» – так и остается непонятным.
Хотя нет. Ответ на этот вопрос, кажется, все же существует. Главное, как можно более расширить потенциальную аудиторию, соединяя, с одной стороны, «настоящее искусство», а с другой – «высококлассный товар». Притом что основным и главным потребителем их лент, скорее всего, будет мало что знающее, читавшее и понимающее современное тинейджерство.
После выхода на экраны «Острова» и «Стиляг» в прессе и в Интернете развернулась целая дискуссия по поводу того, какой из фильмов лучше. В этом противостоянии обозначились убежденные «бондарчуковцы» и пламенные «тодоровцы», с жаром доказывающие, что вот «их» картина – это настоящее явление и подлинный прорыв, а противоположная – явная неудача. Я же на вопрос, «какая из лент хуже», могу ответить только так: «Обе хуже, чем могли быть». Поскольку слишком неподъемным оказался «груз» – время «оттепели», бывшее для их родителей порой расцвета, к сожалению, для их детей в этом фильме стало лишь поводом для упражнений, несозвучных с актуальностью времени.
Александр ВИСЛОВ
старые песни о главном на сильно новый лад
На первый взгляд кажется – ну что общего у «Обитаемого острова» Федора Бондарчука и «Стиляг» Валерия Тодоровского? Что их объединяет, за исключением факта выхода на экраны в дни новогодних каникул, в самое лакомое для кассовых сборов время? Еще к объединяющим моментам можно отнести участие в обеих картинах Сергея Гармаша, без которого сегодня не обходится уже, кажется, ни одно новое российское кино. При этом количество, надо отметить, переходит в данном случае в качество с обратным значением: если у Бондарчука актер предстает наполненным, интересным и «живым» персонажем, невзирая на всю его «фантастичность», то в ленте Тодоровского мы видим крепкого профессионала, мастерски обыгрывающего свою богатую внешнюю фактуру...
Кроме того, можно сказать о режиссерском поколении сорокалетних, которое в этих двух новогодних «подарках» высказывается достаточно громко (а если иметь в виду рекламные кампании фильмов, то даже излишне громко, с явным перебором по части навязчивости). О том, что оба постановщика носят славные кинематографические фамилии, являясь представителями профессиональных династий во втором поколении.
А во всем остальном – вроде бы совершенно разные произведения. Научно-фантастическое полотно с элементами боевика, снятое по знаменитому роману братьев Стругацких, и мюзикл, воссоздающий картины жизни одного, как бы сейчас сказали, неформального молодежного движения в СССР середины ХХ века. Вымышленное будущее и реальное прошлое. Лед довольно-таки мрачной антиутопии и пламень ярко кричащих нарядов, разудалого буги-вуги, весьма безмятежного, невзирая на некоторые общественно-социальные сложности существования. Но если посмотреть чуть глубже, абстрагировавшись от жанровых признаков, в обоих случаях, столь сочных и даже жирных, дабы ни малейших сомнений в «родовой принадлежности» не возникало, если вынести за скобки костюмы, прически и окружающие пейзажи, то ясно увидите, что оба художника апеллируют к одним и тем же глубинным установкам, решают одни и те же задачи или, если перейти на киносленг, пытаются переконфигурировать одну и ту же «матрицу». Речь идет прежде всего о советском коде, об оппозиции тоталитаризма и свободы, являвшейся в одно не столь уж отдаленное от нас время в числе главных тем отечественного искусства и шире – культуры, включающей в себя и бытовое поведение тех же стиляг. Базовым элементом и футурологических фантазий Бондарчука и якобы реконструкций Тодоровского служит эпоха «оттепели». Пускай в одном случае мы видим сюжет, ей, строго говоря, предшествующий (хотя, в известном смысле, и провозвещающий, поскольку модные молодые люди 50-х, желавшие слушать и танцевать под заграничную музыку, выступили, может быть, сами того не ведая, в роли первых ласточек надвигающегося общественного потепления). Другой же фильм, напротив, отсылает нас к историческому моменту излета, заката времени «больших надежд» – да, в литературно-опосредованной форме, но при этом куда как четко. Ведь роман Стругацких, написанный в 1969 году, неспроста подвергся жесточайшей цензуре и, хотя был выпущен, согласно подсчетам литературоведов, с 896 правками, они все равно не уберегли авторов от множества нападок и серьезнейших идеологических обвинений. Все понимали: ни о каком ХХII веке и ни о какой далекой планете Саракш повествуют авторы, а в не слишком-то завуалированной аллегории говорят о современном мире, о стране, о ее государственном устройстве.
Но напрасно вы будете искать в киновоплощении «Обитаемого острова» хоть какие-то намеки на социальную критику, хоть какие-то робкие аллюзии и политические метафоры – те, кто писал о них применительно к фильму, как мне кажется, приняли желаемое за действительное либо же вычитали все это на страницах первоисточника. Притом что, как всякий глубокий и выдающийся текст, сочинение Стругацких отнюдь не замыкается и «герметизируется» во времени своего создания, но имеет ярко выраженное стремление к непреходящей актуальности и определенной созвучности всякому из последующих исторических этапов. (Что уж говорить про наше сугубое «сегодня», в котором все эти стругацкие темы мира на изломе истории, бесконечной гражданской войны и специального, подавляющего волю людей гипнотического облучения представляются просто пугающе публицистичными.)
Но Бондарчуку нет решительно никакого дела ни до Политбюро ЦК КПСС, ни до политсоветов современных партий... «Вогнутый мир» романа предстал на кинопленке обидно и удручающе плоским не только вследствие избегания какой бы то ни было аллюзионности. Но и благодаря решительному вытеснению куда-то на периферию всей нравственно-духовной линии первоисточника. Такие узловые для Стругацких темы, как тема власти, тоталитарного сознания, свободы человеческого выбора, – словом, все то, что в традиции классической русской литературы для юношества, достойными продолжателями которой выступают здесь задрапированные в эффектные «космические» плащи братья-писатели, «отброшены и скомканы» ради спецэффектов, экшена и общей «пригламуренности» визуального ряда. Точнее всего будет уподобить картину экранизированной компьютерной игре – этакой стрелялке-бродилке.
«Стиляги», в свою очередь, также представляют собой нечто бодро глянцевое и молодежно-развлекательное. В то время как сам лежащий в основе картины социально-исторический «сюжет» был в реальности куда сложнее и куда драматичнее. Достаточно вспомнить, что казус советских стиляг лег в основу такого замечательного произведения, как драма Виктора Славкина «Взрослая дочь молодого человека», некогда с триумфом шедшая на одной из столичных сцен. Зрители вспоминали, удивлялись, сопереживали и размышляли о судьбах поколения, попавшего под жернова очередного «слома времен» – не самого костедробящего, но все же достаточно жесткого... Никакую из вышеуказанных эмоций фильм Тодоровского не рождает, более того, и не претендует на это. Перед нами произведение, нацеленное в основном на то, чтобы развлечь. Да, некое подобие конфликта здесь, безусловно, присутствует – но как-то все это выглядит одномерно. Бравые «одноклеточные» комсомольцы, мрачная серая масса, одетая едва ли не в униформу, и противостоящий ей пестрый, «радующий глаз» набор ярких индивидуальностей.
Кто-то скажет: да ведь это же, простите, мюзикл! Чего вы хотите от этого жанра, не предполагающего особых глубин? Так-то оно так, но и мюзикл в данном случае более чем странный. Достаточно сказать, что в основе всех музыкальных номеров картины лежат не аутентичные мелодии, под которые лихо отплясывали буги-вуги неформалы 50-х, и даже не специально написанные композиции, а... песни отечественных рок- и поп-коллективов, относящихся совсем к иной эпохе. А именно к 80-90-м годам прошлого века, правда, несколько переаранжированные небезызвестным Константином Меладзе. И если песни групп «Браво» или «Секрет» еще укладываются в канву картины благодаря своей ретро-стилистике, то с какой, собственно, стати звучат в «Стилягах» вариации на тему «Восьмиклассницы» Виктора Цоя или «Скованных одной цепью» группы «Наутилус Помпилиус» – так и остается непонятным.
Хотя нет. Ответ на этот вопрос, кажется, все же существует. Главное, как можно более расширить потенциальную аудиторию, соединяя, с одной стороны, «настоящее искусство», а с другой – «высококлассный товар». Притом что основным и главным потребителем их лент, скорее всего, будет мало что знающее, читавшее и понимающее современное тинейджерство.
После выхода на экраны «Острова» и «Стиляг» в прессе и в Интернете развернулась целая дискуссия по поводу того, какой из фильмов лучше. В этом противостоянии обозначились убежденные «бондарчуковцы» и пламенные «тодоровцы», с жаром доказывающие, что вот «их» картина – это настоящее явление и подлинный прорыв, а противоположная – явная неудача. Я же на вопрос, «какая из лент хуже», могу ответить только так: «Обе хуже, чем могли быть». Поскольку слишком неподъемным оказался «груз» – время «оттепели», бывшее для их родителей порой расцвета, к сожалению, для их детей в этом фильме стало лишь поводом для упражнений, несозвучных с актуальностью времени.
Александр ВИСЛОВ
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
