Кино со вкусом попкорна
Кинофестивалей в разных городах России проводится не один десяток. Появился даже термин – «фестивальное кино», и есть немало режиссеров, которые снимают фильмы специально для фестивалей. Здесь и возникает вопрос: что же это за явление такое? И всегда ли «фестивальное кино» праздник для зрителей? Своими мыслями на эту тему мы попросили поделиться всенародно любимого режиссера Станислава Говорухина, автора фильмов «Десять негритят», «Место встречи изменить нельзя», «Ворошиловский стрелок», «Не хлебом единым», «Артистка». А также документальной трилогии о «России, которую мы потеряли».
Кинофестивалей в разных городах России проводится не один десяток. Появился даже термин – «фестивальное кино», и есть немало режиссеров, которые снимают фильмы специально для фестивалей. Здесь и возникает вопрос: что же это за явление такое? И всегда ли «фестивальное кино» праздник для зрителей?
Своими мыслями на эту тему мы попросили поделиться всенародно любимого режиссера Станислава Говорухина, автора фильмов «Десять негритят», «Место встречи изменить нельзя», «Ворошиловский стрелок», «Не хлебом единым», «Артистка». А также документальной трилогии о «России, которую мы потеряли». – Станислав Сергеевич, опираясь на свежие впечатления от программы «Кинотавра», как бы вы ответили на вопрос, что происходит сегодня в российском кино? По каким направлениям оно развивается?
– В основном по двум. Одно – это фестивальное кино, в котором признаком высокого искусства является какой-нибудь длинный, затянутый кадр и тому подобные вещи, – в общем, то, что я ненавижу. В то время как задача всякого искусства одна – пробуждать добрые, благородные чувства в человеке. Фестивальное кино в целом пробуждает чувства низкие, обнажает животные инстинкты.
Программу «Кинотавра» я смотрел с друзьями-некинематографистами, и впечатление удручающее. Особенно «Юрьев день» Серебренникова – вот чисто фестивальная картина, рассчитанная на критиков. Мне кажется, ни один здоровый человек это кино воспринимать не будет: идет оно два с лишним часа, а в конце уже бред какой-то – и обмывание тела Христа, и молодая девка заходит в камеру к уголовникам, где какой-то дед в очках сидит с ружьем… В тюрьмах охранники не ходят с оружием, нельзя, могут отобрать, и девку тут же изнасилуют в камере, а не будут жрать хлеб, который она принесла. Всему этому нельзя сочувствовать, потому что это неправда.
– А как насчет жанра притчи? Аплодисментов после показа?
– Какая это притча, это издевательство над нормальным зрителем, больное кино, снятое для больных людей. Из 140 миллионов зрителей всегда найдется миллион больных людей, вот и здесь в зале на 800 человек сто аплодировали, а среди нормальной публики, образованного, благородного советского зрителя, как я его называю, аплодисментов не раздастся.
– Вы посмотрели фильмы Валерии Гай Германики «Все умрут, а я останусь», отмеченный в Канне, и Виталия Манского «Девственность» – все их живо обсуждают?
– Нет, но, думаю, что это та же чернуха о России, которая так нужна Западу. Ведь что Запад больше всего любит в наших фильмах? Когда показывают такую поганую Россию, жуткие морды, вырождение – все это наше с вами фестивальное кино в полной мере предоставляет западному зрителю. И чем хуже Россия, тем больше шансов у режиссера получить приз.
Сегодня и театр такой, а литература – как жила в мясе: пожевал, пожевал и выплюнул. В театре сидишь и все время смотришь на часы – когда же будет антракт, а в кино – когда же оно закончится. Вот вам впечатления зрителя о программе «Кинотавра». Была, конечно, светлая страничка – фильм «Плюс один» Оксаны Бычковой. Здоровое кино для здоровых людей, с массой фантазии, остротой, сделано талантливым человеком. Но один фильм из всей программы, все остальное – какая-то жуть, тоска. Рассчитано, в общем, на тонкий вкус критиков.
– На фестивале прошел круглый стол «Актуальное кино не снимать», где очень много говорилось о развлекательности, которая, можно сделать вывод, только и нужна современному зрителю…
– Да, это второе направление современного кино, назовем его развлекательным или коммерческим. Кино, которое удовлетворяет вкус потребителя. Сидят в кинотеатре тинейджеры, которым рано что-либо понимать по возрасту, процентов 20 образованных, воспитанных молодых людей, так сказать, светская молодежь, которая, может, лучше нас, умнее и образованнее, и 70 процентов абсолютных дебилов.
Вы когда-нибудь сидели в кинотеатре? Видели, как они смотрят кино? Он жрет попкорн, посылает эсэмэски, разговаривает по мобильнику, уходит за пивом, возвращается. Он не воспринимает остроумную вязь диалогов, он не способен даже следить за сюжетом, не понимает никакой мелодии, никакой музыки, потому что живет ритмом, как туземец. Он и есть туземец, он понимает только ритм.
Вот вы слышите ночью «музыку» с пляжной эстрады? Разве это музыка?! Ух-ух-ух – причем электрическое звучание. Этому зрителю нужно кино, в котором бы все двигалось, взрывалось, именно на него рассчитан кинематограф – и наш, и американский, западный.
При этом коммерческий кинематограф глупеет день ото дня, картина может заканчиваться просто маразмом, и уже никто не заботится о логике и сюжете. Если показывают боевик, как, например, на «Кинотавре» – «Тот, кто гасит свет», то отрицательный герой, получив в финале удар арматурной трубой по голове (все, смерть, кома, в лучшем случае, на всю жизнь), в фильме обязательно встает и начинает драться. Потом его топят, так он дерется этой трубой под водой, потом, казалось, все, погиб, но нет, он выскакивает из воды и снова начинается драка. Никакой логики, кино, рассчитанное на дебилов, и снимают его люди, которые не прочли ни одной книги или прочли очень мало.
Ну и между этими двумя направлениями находятся картины, которые и зрители будут смотреть, и на фестивалях их могут оценить, – предположим, фильмы Михалкова, Лунгина и других режиссеров.
– Но как же так, Станислав Сергеевич, ведь на фестивалях показывают лучшее?
– Это неправда. Многое зависит от отборщиков, кто-то же отбирает это кино про больных людей, людоедов и наркоманов. Я уверен, что есть хорошее кино, которое фестивальная критика должна поддерживать. А получается наоборот – критики, подобно раковой опухоли, которая сжирает здоровые клетки, дают дорогу кино, которое будит низменные инстинкты. И в этом смысле фестивальное кино – очень вредное явление.
Но, к счастью, в стране есть фестивали, где главную роль играют зрители, например «Литература и кино» в Гатчине, «Окно в Европу» в Выборге. Это люди среднего возраста, как правило, с высшим, а то и двумя высшими образованиями, они любят и понимают настоящее кино.
– Объясните, откуда берутся эти авторы, фильмы которых так ужасают?
– Во-первых, в кинематограф пришло много необразованных людей, которые знают, как снимать, склеивать, делать звук, но этого мало, режиссер должен быть глубоко образованным человеком. Назовем имена Эйзенштейна, Ромма, других талантливых людей. Это люди энциклопедических знаний.
Ими было прочитано все, что можно прочитать, а современные режиссеры читают очень мало, если вообще что-либо читают. Не имея литературного вкуса, они не могут отличить настоящую литературу от макулатуры, не могут ничего написать, а в основе кинематографа лежит литература. А возьмите режиссеров старшего поколения – Данелия, Рязанов, им уже нечего делать в кино. Они, с точки зрения современных «мастеров», отстой. Их кино, нравственное, остроумное, никто не поймет.
– А ваше кино?
– Мое кино, начиная с «Ворошиловского стрелка», проваливается в кинотеатрах, его никто не смотрит. А критика сказала, что это вообще не кино, а агитка и Говорухин не режиссер. И кинематографической элитой фильм не был принят, а один знаменитый режиссер сказал, что снимать такое кино – «подлый поступок».
«Ворошиловским стрелком» я хотел пробудить совесть нации, и мне неинтересно, что имели в виду те, кто называл мой фильм «провокацией» и «подлым поступком». Да что обо мне, о фильме «Москва слезам не верит» Юлий Райзман говорил так: «Что будем делать с этой картиной, ведь это позор Москвы?!»
– Вы можете словами определить, почему оправдываете героя Михаила Ульянова, ведь он нарушил закон?
– По-моему, это настолько ясно, я же не критик, чтобы рассказывать, чем мне интересен герой и почему я ему симпатизирую. Я дал вам героя, а вы разбирайтесь, кто он и какой закон он нарушил. Знаю, что люди по 10 раз смотрят эту картину. Так что спустя годы мое кино возвращается, и чем больше проходит времени, тем лучше его смотрят.
Недавно закончились съемки «Пассажирки» по рассказу Станюковича, а на экранах мой новый фильм зрители опять не увидят. Но пройдет время, и по ТВ его посмотрит вся страна. Любой моей картине нужно несколько лет, чтобы ее оценили. На российских фестивалях для зрителей мои картины получают много призов. На зарубежные фестивали я ничего не посылаю – что они могут понять в моем кино, я в своей стране снимаю кино для десятков миллионов своих зрителей.
– Вы разделяете зрительскую любовь к фильму «Место встречи изменить нельзя»?
– Нет, лучшими своими фильмами считаю «Десять негритят», «Ворошиловский стрелок», «Не хлебом единым», «Артистка».
– Можно узнать, почему вы взяли для экранизации старый производственный роман Дудинцева «Не хлебом единым»?
– Почитайте Феллини – режиссер часто не может объяснить словами, почему он снимает тот или иной фильм. Но он понимает это сердцем.
– Какое место сегодня занимает политика в вашей жизни?
– Совсем малое. Дума превратилась в законодательный орган, где депутаты отстаивают интересы своих регионов, разных отраслей. В свое время я отстаивал интересы искусства и культуры, кинематографа прежде всего. И горжусь тем, что мы приняли Закон о государственной поддержке кинематографа.
– Остается ли для вас Путин «черным ящиком», как вы назвали его в начале президентства?
– Да, он непредсказуем и в какой-то степени остается для меня человеком-загадкой. Кто мог предположить, что он станет лидером партии и председателем правительства? Что у него там творится в голове, не знает никто.
– Два года назад в интервью нашей газете вы говорили о том, что объединение России и Белоруссии давно состоялось бы, если первые люди государств действительно этого хотели.
– Сегодня, думаю, не особо заинтересован в этом в первую очередь А. Лукашенко. Я очень уважаю батьку Лукашенко, и, думаю, он прекрасно понимает, чем грозит Белоруссии объединение с Россией. Сравните уровень преступности у нас и в Белоруссии. Там нет бездомных детей. Там сегодня не совсем спилась деревня. Опасно объединяться с коррумпированным государством с большой преступностью. А вообще-то я всей душой за объединение двух наших государств.
Своими мыслями на эту тему мы попросили поделиться всенародно любимого режиссера Станислава Говорухина, автора фильмов «Десять негритят», «Место встречи изменить нельзя», «Ворошиловский стрелок», «Не хлебом единым», «Артистка». А также документальной трилогии о «России, которую мы потеряли». – Станислав Сергеевич, опираясь на свежие впечатления от программы «Кинотавра», как бы вы ответили на вопрос, что происходит сегодня в российском кино? По каким направлениям оно развивается?
– В основном по двум. Одно – это фестивальное кино, в котором признаком высокого искусства является какой-нибудь длинный, затянутый кадр и тому подобные вещи, – в общем, то, что я ненавижу. В то время как задача всякого искусства одна – пробуждать добрые, благородные чувства в человеке. Фестивальное кино в целом пробуждает чувства низкие, обнажает животные инстинкты.
Программу «Кинотавра» я смотрел с друзьями-некинематографистами, и впечатление удручающее. Особенно «Юрьев день» Серебренникова – вот чисто фестивальная картина, рассчитанная на критиков. Мне кажется, ни один здоровый человек это кино воспринимать не будет: идет оно два с лишним часа, а в конце уже бред какой-то – и обмывание тела Христа, и молодая девка заходит в камеру к уголовникам, где какой-то дед в очках сидит с ружьем… В тюрьмах охранники не ходят с оружием, нельзя, могут отобрать, и девку тут же изнасилуют в камере, а не будут жрать хлеб, который она принесла. Всему этому нельзя сочувствовать, потому что это неправда.
– А как насчет жанра притчи? Аплодисментов после показа?
– Какая это притча, это издевательство над нормальным зрителем, больное кино, снятое для больных людей. Из 140 миллионов зрителей всегда найдется миллион больных людей, вот и здесь в зале на 800 человек сто аплодировали, а среди нормальной публики, образованного, благородного советского зрителя, как я его называю, аплодисментов не раздастся.
– Вы посмотрели фильмы Валерии Гай Германики «Все умрут, а я останусь», отмеченный в Канне, и Виталия Манского «Девственность» – все их живо обсуждают?
– Нет, но, думаю, что это та же чернуха о России, которая так нужна Западу. Ведь что Запад больше всего любит в наших фильмах? Когда показывают такую поганую Россию, жуткие морды, вырождение – все это наше с вами фестивальное кино в полной мере предоставляет западному зрителю. И чем хуже Россия, тем больше шансов у режиссера получить приз.
Сегодня и театр такой, а литература – как жила в мясе: пожевал, пожевал и выплюнул. В театре сидишь и все время смотришь на часы – когда же будет антракт, а в кино – когда же оно закончится. Вот вам впечатления зрителя о программе «Кинотавра». Была, конечно, светлая страничка – фильм «Плюс один» Оксаны Бычковой. Здоровое кино для здоровых людей, с массой фантазии, остротой, сделано талантливым человеком. Но один фильм из всей программы, все остальное – какая-то жуть, тоска. Рассчитано, в общем, на тонкий вкус критиков.
– На фестивале прошел круглый стол «Актуальное кино не снимать», где очень много говорилось о развлекательности, которая, можно сделать вывод, только и нужна современному зрителю…
– Да, это второе направление современного кино, назовем его развлекательным или коммерческим. Кино, которое удовлетворяет вкус потребителя. Сидят в кинотеатре тинейджеры, которым рано что-либо понимать по возрасту, процентов 20 образованных, воспитанных молодых людей, так сказать, светская молодежь, которая, может, лучше нас, умнее и образованнее, и 70 процентов абсолютных дебилов.
Вы когда-нибудь сидели в кинотеатре? Видели, как они смотрят кино? Он жрет попкорн, посылает эсэмэски, разговаривает по мобильнику, уходит за пивом, возвращается. Он не воспринимает остроумную вязь диалогов, он не способен даже следить за сюжетом, не понимает никакой мелодии, никакой музыки, потому что живет ритмом, как туземец. Он и есть туземец, он понимает только ритм.
Вот вы слышите ночью «музыку» с пляжной эстрады? Разве это музыка?! Ух-ух-ух – причем электрическое звучание. Этому зрителю нужно кино, в котором бы все двигалось, взрывалось, именно на него рассчитан кинематограф – и наш, и американский, западный.
При этом коммерческий кинематограф глупеет день ото дня, картина может заканчиваться просто маразмом, и уже никто не заботится о логике и сюжете. Если показывают боевик, как, например, на «Кинотавре» – «Тот, кто гасит свет», то отрицательный герой, получив в финале удар арматурной трубой по голове (все, смерть, кома, в лучшем случае, на всю жизнь), в фильме обязательно встает и начинает драться. Потом его топят, так он дерется этой трубой под водой, потом, казалось, все, погиб, но нет, он выскакивает из воды и снова начинается драка. Никакой логики, кино, рассчитанное на дебилов, и снимают его люди, которые не прочли ни одной книги или прочли очень мало.
Ну и между этими двумя направлениями находятся картины, которые и зрители будут смотреть, и на фестивалях их могут оценить, – предположим, фильмы Михалкова, Лунгина и других режиссеров.
– Но как же так, Станислав Сергеевич, ведь на фестивалях показывают лучшее?
– Это неправда. Многое зависит от отборщиков, кто-то же отбирает это кино про больных людей, людоедов и наркоманов. Я уверен, что есть хорошее кино, которое фестивальная критика должна поддерживать. А получается наоборот – критики, подобно раковой опухоли, которая сжирает здоровые клетки, дают дорогу кино, которое будит низменные инстинкты. И в этом смысле фестивальное кино – очень вредное явление.
Но, к счастью, в стране есть фестивали, где главную роль играют зрители, например «Литература и кино» в Гатчине, «Окно в Европу» в Выборге. Это люди среднего возраста, как правило, с высшим, а то и двумя высшими образованиями, они любят и понимают настоящее кино.
– Объясните, откуда берутся эти авторы, фильмы которых так ужасают?
– Во-первых, в кинематограф пришло много необразованных людей, которые знают, как снимать, склеивать, делать звук, но этого мало, режиссер должен быть глубоко образованным человеком. Назовем имена Эйзенштейна, Ромма, других талантливых людей. Это люди энциклопедических знаний.
Ими было прочитано все, что можно прочитать, а современные режиссеры читают очень мало, если вообще что-либо читают. Не имея литературного вкуса, они не могут отличить настоящую литературу от макулатуры, не могут ничего написать, а в основе кинематографа лежит литература. А возьмите режиссеров старшего поколения – Данелия, Рязанов, им уже нечего делать в кино. Они, с точки зрения современных «мастеров», отстой. Их кино, нравственное, остроумное, никто не поймет.
– А ваше кино?
– Мое кино, начиная с «Ворошиловского стрелка», проваливается в кинотеатрах, его никто не смотрит. А критика сказала, что это вообще не кино, а агитка и Говорухин не режиссер. И кинематографической элитой фильм не был принят, а один знаменитый режиссер сказал, что снимать такое кино – «подлый поступок».
«Ворошиловским стрелком» я хотел пробудить совесть нации, и мне неинтересно, что имели в виду те, кто называл мой фильм «провокацией» и «подлым поступком». Да что обо мне, о фильме «Москва слезам не верит» Юлий Райзман говорил так: «Что будем делать с этой картиной, ведь это позор Москвы?!»
– Вы можете словами определить, почему оправдываете героя Михаила Ульянова, ведь он нарушил закон?
– По-моему, это настолько ясно, я же не критик, чтобы рассказывать, чем мне интересен герой и почему я ему симпатизирую. Я дал вам героя, а вы разбирайтесь, кто он и какой закон он нарушил. Знаю, что люди по 10 раз смотрят эту картину. Так что спустя годы мое кино возвращается, и чем больше проходит времени, тем лучше его смотрят.
Недавно закончились съемки «Пассажирки» по рассказу Станюковича, а на экранах мой новый фильм зрители опять не увидят. Но пройдет время, и по ТВ его посмотрит вся страна. Любой моей картине нужно несколько лет, чтобы ее оценили. На российских фестивалях для зрителей мои картины получают много призов. На зарубежные фестивали я ничего не посылаю – что они могут понять в моем кино, я в своей стране снимаю кино для десятков миллионов своих зрителей.
– Вы разделяете зрительскую любовь к фильму «Место встречи изменить нельзя»?
– Нет, лучшими своими фильмами считаю «Десять негритят», «Ворошиловский стрелок», «Не хлебом единым», «Артистка».
– Можно узнать, почему вы взяли для экранизации старый производственный роман Дудинцева «Не хлебом единым»?
– Почитайте Феллини – режиссер часто не может объяснить словами, почему он снимает тот или иной фильм. Но он понимает это сердцем.
– Какое место сегодня занимает политика в вашей жизни?
– Совсем малое. Дума превратилась в законодательный орган, где депутаты отстаивают интересы своих регионов, разных отраслей. В свое время я отстаивал интересы искусства и культуры, кинематографа прежде всего. И горжусь тем, что мы приняли Закон о государственной поддержке кинематографа.
– Остается ли для вас Путин «черным ящиком», как вы назвали его в начале президентства?
– Да, он непредсказуем и в какой-то степени остается для меня человеком-загадкой. Кто мог предположить, что он станет лидером партии и председателем правительства? Что у него там творится в голове, не знает никто.
– Два года назад в интервью нашей газете вы говорили о том, что объединение России и Белоруссии давно состоялось бы, если первые люди государств действительно этого хотели.
– Сегодня, думаю, не особо заинтересован в этом в первую очередь А. Лукашенко. Я очень уважаю батьку Лукашенко, и, думаю, он прекрасно понимает, чем грозит Белоруссии объединение с Россией. Сравните уровень преступности у нас и в Белоруссии. Там нет бездомных детей. Там сегодня не совсем спилась деревня. Опасно объединяться с коррумпированным государством с большой преступностью. А вообще-то я всей душой за объединение двух наших государств.
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
