...Родиться актрисой
Зинаида Кириенко – из обоймы советских актрис, которые были первыми звездами российского экрана, и дотянуться до них в нынешних временах вряд ли кому удалось. В своих лучших киноролях – Натальи из «Тихого Дона», Ирины из «Судьбы человека», Ефросиньи Дерюгиной из «Любви земной» – актриса сумела передать силу и величие характера русской женщины.
Зинаида Кириенко – из обоймы советских актрис, которые были первыми звездами российского экрана, и дотянуться до них в нынешних временах вряд ли кому удалось. В своих лучших киноролях – Натальи из «Тихого Дона», Ирины из «Судьбы человека», Ефросиньи Дерюгиной из «Любви земной» – актриса сумела передать силу и величие характера русской женщины. – Зинаида Михайловна, некоторые сцены в военных фильмах требуют высочайшего эмоционального накала, как удается достичь правдоподобия людям, не знавшим войны?
– Когда-то подобный вопрос задала нашему мастеру Герасимову студентка из Латвии Гуна Милевич. Она спросила: «Сергей Апполинарьевич, вот вы скажите, как мне нужно играть по Станиславскому: вот я вошла, как я должна двигаться, говорить, что это такое? И то, что ответил ей Сергей Апполинарьевич, я на всю жизнь запомнила. «Гуна, дорогая, – сказал он, – системы существующие надо знать, тем более они заявлены для общего образования, но сыграть по системе невозможно, для этого надо родиться актрисой».
В моем представлении это способность к сочувствию, сопереживанию, к глубокому проникновению в какие-то события. На этом основана так называемая система переживания, свойственная русской школе игры, и ярчайшим представителем этой школы был русский актер Мочалов. В Х1Х веке была известна система представления, основанная Каратыгиным в Петербурге. Там особых переживаний не было, а существовали приемы виртуозной игры, способной увлечь зрителя.
В станицу Новопавловскую на Ставрополье мы приехали из Махачкалы после войны. Мою маму направили туда директором элеватора – восстанавливать разруху в хозяйстве. В станице этой пережила я, пожалуй, самый большой кошмар в своей жизни. Случилось это погожим летним днем, когда мы играли на выгоне в лапту или «третьего лишнего». Тишина, солнце, мирные звуки деревни. И вдруг раздался оглушительный взрыв, залаяли собаки, и земля в ряду станичных домов взлетела в воздух. Как раз в том месте, где вместо дома с войны зияла огромная воронка. Примерно такая, какую обнаружил на месте своего жилища Андрей Соколов в «Судьбе человека», вернувшись с войны. Оказалось, что мой одноклассник с двоюродным братишкой нашли снаряд и попытались его разрядить – мальчишек разнесло на части…
– Хотите сказать, между этим случаем в Новопавловской и вашими съемками в «Судьбе человека» существует прямая связь?
– Наверное, хотя я никогда не думала об этом. Скажу одно: по силе эмоционального накала мне трудно отыскать в моей памяти какой-либо эпизод, который я могла бы поставить рядом со сценой проводов Андрея Соколова на фронт. Помню, как Бондарчук мне сказал: «Давай, Зина, вспомни, как ты Григория неистово проклинала, давай в этой же степени». Конечно, я готовилась к этому моменту и с рыданием бросилась на шею Андрею. И когда я кричала ему свои слова, это, знаете, как током передалось массовке, и люди, заразившись этой эмоцией, словно забыли, что они на съемке, и погрузились в свои воспоминания. Если бы кто-то со стороны увидел эту сцену, не зная, что идут съемки, несомненно, подумал бы, что происходит что-то страшное.
– Повезло вам – «неистовствовали» в двух картинах по произведениям Шолохова.
– Была и третья, короткометражка, по его рассказу… Там мы с Любой Соколовой играли. Помню, как на пути из Ростова в Вешенскую, где проходили съемки, проезжали мы не то хутор, не то поселок, не то станицу маленькую и видели заколоченные окна домов. Это было время укрупнения районов и гибели «неперспективных» деревень. Брошенные деревни на Дону – это в голове не укладывалось!..
– Скажите, что более всего вам помогло войти в образ казачки?
– Наталья удивительно написана Шолоховым. Между прочим, Сергей Апполинарьевич как-то спросил меня: «Зина, а ты хотела бы Аксинью играть?» «Нет, – ответила я, – она мне не нравится». – «Почему?» – «Потому что она нецельная натура, она изменяет». Мне показалось, что Герасимову понравился мой ответ. Аксинья была не способна на то, что сделала Наталья. Она не хочет больше иметь детей от Григория, потому что он предал ее, и идет к бабке. Заметьте, это делает женщина, воспитанная в домострое, глубоко религиозная, живущая по христианским правилам. И – такая страсть в неприятии измены. Она видит в этом коварство Григория, ее сжигают два чувства – любовь и ненависть, оттого и звучат в адрес мужа слова проклятия. По-моему, это написано на уровне шекспировских страстей. Именно этого добивался от нас Герасимов.
– Когда появился телесериал по «Тихому Дону», у вас не было ревностных чувств?
– Видите ли, Бондарчук носился с этой идеей давно, еще при Герасимове, причем он был учеником Сергея Апполинарьевича. Когда он приступил к съемкам «Тихого Дона» в 1990 году, наша картина считалась классикой, хотя не получила ни одной премии. Думаю, дело было в том, что тогда многие чиновники противостояли казачеству. И слава Богу, что Государственная Дума приняла закон, по которому будет возобновлена казачья служба.
А понять истоки замысла Бондарчука мне сложно, Сергей Федорович был человеком замкнутым. Знаете, новый фильм меня не убедил, и вначале я думала – может, пристрастна, но потом увидела, что не одинока в такой оценке. Как-то во ВГИКе мы встретились с Элиной Быстрицкой. С тех пор как прошла первая серия, нам не было покоя, совершенно сторонние люди – и среди них было немало понимающих толк в кино – затевали разговор о «Тихом Доне». Всех всколыхнуло до личной обиды – зачем это делал Бондарчук?! Лине звонили с Дона, мне – из Краснодара: где это было, спрашивали, чтобы казачка косматая выбежала на улицу, чтобы она так открыто, как сегодняшние путаны, демонстрировала свои прелести?! Да не было этого, если и кокетничали, то женственно, как это делала Люся Хитяева в нашей картине. Но вопрос даже не в этом. Шолохов показывает, как рушится крепкая казачья семья. Недавно я посмотрела наш фильм и еще раз убедилась, насколько скрупулезно мы проникали в суть вещей. Посмотрите, как Шолохов, а вслед за ним Герасимов, видит хутор Татарский – вначале он полон жизни, звуков, изобилия, если хотите. Казаки – это трудяги с мозолистыми руками, которые сами сеют, пашут, косят, вкалывают побольше своих батраков. И постепенно, на наших глазах хутор превращается во враждебный лагерь.
Всего этого в новом «Тихом Доне» мы не увидели, по-моему, там и не ставилось этой цели. Для меня «Тихий Дон» – прежде всего крушение человеческой жизни, любви, это разруха, которую несет за собой Гражданская война. Вспомните полный жизни хутор, и скот, и лавки с товарами – в начале фильма. И чем кончается роман? Пустой двор, никого не осталось, уже и Аксинья убита, и один Григорий бредет… Новый «Тихий Дон» я назвала бы неудачной иллюстрацией к роману.
Никогда не забуду, как снималась сцена свадьбы Натальи и Григория. В Москву привезли 150 человек из хутора, где мы снимали картину. Казаки достали из сундуков казачью форму и радовались, что могут, как в молодости, надеть ее, казачки достали одежду старых времен. Все они изображали гостей на свадьбе Натальи и Григория. Там сидели такие деды, один, помню, полный кавалер Георгиевских орденов, такие бабули, настоящие казачки – разве это возможно повторить?! Сцена эта сродни сцене проводов Андрея Соколова на фронт в «Судьбе человека», и таких сцен, от земли, у Герасимова в «Тихом Доне» было немало.
– Зинаида Михайловна, когда вам приходится выступать в бывших союзных республиках, разницу по сравнению с советскими временами в отношении зрителей ощущаете?
– Мы-то еще не ощущаем, потому что нас знают и помнят. И везде встречают с тем же радушием, что и раньше, и на Украине, и в Казахстане, и в Туркмении. Раздражает, конечно, когда тебя посреди ночи будят пограничники или таможенники. А в Беларуси я вообще не ощущаю себя посторонним человеком. Села на поезд, приехала – и никаких тебе проверок. Встречают, как прежде, говорят на русском языке, мы понимаем друг друга. Хорошо бы еще деньги единые были, а то однажды я приехала на один день, деньги не поменяла и отправилась по магазинам. Хотела что-то купить, а мне говорят: «У нас рубли не ходят». Конечно, хотелось бы, чтобы поскорее было создано Союзное государство, и мы жили бы в едином экономическом пространстве и горя не знали!..
Беседовала
– Когда-то подобный вопрос задала нашему мастеру Герасимову студентка из Латвии Гуна Милевич. Она спросила: «Сергей Апполинарьевич, вот вы скажите, как мне нужно играть по Станиславскому: вот я вошла, как я должна двигаться, говорить, что это такое? И то, что ответил ей Сергей Апполинарьевич, я на всю жизнь запомнила. «Гуна, дорогая, – сказал он, – системы существующие надо знать, тем более они заявлены для общего образования, но сыграть по системе невозможно, для этого надо родиться актрисой».
В моем представлении это способность к сочувствию, сопереживанию, к глубокому проникновению в какие-то события. На этом основана так называемая система переживания, свойственная русской школе игры, и ярчайшим представителем этой школы был русский актер Мочалов. В Х1Х веке была известна система представления, основанная Каратыгиным в Петербурге. Там особых переживаний не было, а существовали приемы виртуозной игры, способной увлечь зрителя.
В станицу Новопавловскую на Ставрополье мы приехали из Махачкалы после войны. Мою маму направили туда директором элеватора – восстанавливать разруху в хозяйстве. В станице этой пережила я, пожалуй, самый большой кошмар в своей жизни. Случилось это погожим летним днем, когда мы играли на выгоне в лапту или «третьего лишнего». Тишина, солнце, мирные звуки деревни. И вдруг раздался оглушительный взрыв, залаяли собаки, и земля в ряду станичных домов взлетела в воздух. Как раз в том месте, где вместо дома с войны зияла огромная воронка. Примерно такая, какую обнаружил на месте своего жилища Андрей Соколов в «Судьбе человека», вернувшись с войны. Оказалось, что мой одноклассник с двоюродным братишкой нашли снаряд и попытались его разрядить – мальчишек разнесло на части…
– Хотите сказать, между этим случаем в Новопавловской и вашими съемками в «Судьбе человека» существует прямая связь?
– Наверное, хотя я никогда не думала об этом. Скажу одно: по силе эмоционального накала мне трудно отыскать в моей памяти какой-либо эпизод, который я могла бы поставить рядом со сценой проводов Андрея Соколова на фронт. Помню, как Бондарчук мне сказал: «Давай, Зина, вспомни, как ты Григория неистово проклинала, давай в этой же степени». Конечно, я готовилась к этому моменту и с рыданием бросилась на шею Андрею. И когда я кричала ему свои слова, это, знаете, как током передалось массовке, и люди, заразившись этой эмоцией, словно забыли, что они на съемке, и погрузились в свои воспоминания. Если бы кто-то со стороны увидел эту сцену, не зная, что идут съемки, несомненно, подумал бы, что происходит что-то страшное.
– Повезло вам – «неистовствовали» в двух картинах по произведениям Шолохова.
– Была и третья, короткометражка, по его рассказу… Там мы с Любой Соколовой играли. Помню, как на пути из Ростова в Вешенскую, где проходили съемки, проезжали мы не то хутор, не то поселок, не то станицу маленькую и видели заколоченные окна домов. Это было время укрупнения районов и гибели «неперспективных» деревень. Брошенные деревни на Дону – это в голове не укладывалось!..
– Скажите, что более всего вам помогло войти в образ казачки?
– Наталья удивительно написана Шолоховым. Между прочим, Сергей Апполинарьевич как-то спросил меня: «Зина, а ты хотела бы Аксинью играть?» «Нет, – ответила я, – она мне не нравится». – «Почему?» – «Потому что она нецельная натура, она изменяет». Мне показалось, что Герасимову понравился мой ответ. Аксинья была не способна на то, что сделала Наталья. Она не хочет больше иметь детей от Григория, потому что он предал ее, и идет к бабке. Заметьте, это делает женщина, воспитанная в домострое, глубоко религиозная, живущая по христианским правилам. И – такая страсть в неприятии измены. Она видит в этом коварство Григория, ее сжигают два чувства – любовь и ненависть, оттого и звучат в адрес мужа слова проклятия. По-моему, это написано на уровне шекспировских страстей. Именно этого добивался от нас Герасимов.
– Когда появился телесериал по «Тихому Дону», у вас не было ревностных чувств?
– Видите ли, Бондарчук носился с этой идеей давно, еще при Герасимове, причем он был учеником Сергея Апполинарьевича. Когда он приступил к съемкам «Тихого Дона» в 1990 году, наша картина считалась классикой, хотя не получила ни одной премии. Думаю, дело было в том, что тогда многие чиновники противостояли казачеству. И слава Богу, что Государственная Дума приняла закон, по которому будет возобновлена казачья служба.
А понять истоки замысла Бондарчука мне сложно, Сергей Федорович был человеком замкнутым. Знаете, новый фильм меня не убедил, и вначале я думала – может, пристрастна, но потом увидела, что не одинока в такой оценке. Как-то во ВГИКе мы встретились с Элиной Быстрицкой. С тех пор как прошла первая серия, нам не было покоя, совершенно сторонние люди – и среди них было немало понимающих толк в кино – затевали разговор о «Тихом Доне». Всех всколыхнуло до личной обиды – зачем это делал Бондарчук?! Лине звонили с Дона, мне – из Краснодара: где это было, спрашивали, чтобы казачка косматая выбежала на улицу, чтобы она так открыто, как сегодняшние путаны, демонстрировала свои прелести?! Да не было этого, если и кокетничали, то женственно, как это делала Люся Хитяева в нашей картине. Но вопрос даже не в этом. Шолохов показывает, как рушится крепкая казачья семья. Недавно я посмотрела наш фильм и еще раз убедилась, насколько скрупулезно мы проникали в суть вещей. Посмотрите, как Шолохов, а вслед за ним Герасимов, видит хутор Татарский – вначале он полон жизни, звуков, изобилия, если хотите. Казаки – это трудяги с мозолистыми руками, которые сами сеют, пашут, косят, вкалывают побольше своих батраков. И постепенно, на наших глазах хутор превращается во враждебный лагерь.
Всего этого в новом «Тихом Доне» мы не увидели, по-моему, там и не ставилось этой цели. Для меня «Тихий Дон» – прежде всего крушение человеческой жизни, любви, это разруха, которую несет за собой Гражданская война. Вспомните полный жизни хутор, и скот, и лавки с товарами – в начале фильма. И чем кончается роман? Пустой двор, никого не осталось, уже и Аксинья убита, и один Григорий бредет… Новый «Тихий Дон» я назвала бы неудачной иллюстрацией к роману.
Никогда не забуду, как снималась сцена свадьбы Натальи и Григория. В Москву привезли 150 человек из хутора, где мы снимали картину. Казаки достали из сундуков казачью форму и радовались, что могут, как в молодости, надеть ее, казачки достали одежду старых времен. Все они изображали гостей на свадьбе Натальи и Григория. Там сидели такие деды, один, помню, полный кавалер Георгиевских орденов, такие бабули, настоящие казачки – разве это возможно повторить?! Сцена эта сродни сцене проводов Андрея Соколова на фронт в «Судьбе человека», и таких сцен, от земли, у Герасимова в «Тихом Доне» было немало.
– Зинаида Михайловна, когда вам приходится выступать в бывших союзных республиках, разницу по сравнению с советскими временами в отношении зрителей ощущаете?
– Мы-то еще не ощущаем, потому что нас знают и помнят. И везде встречают с тем же радушием, что и раньше, и на Украине, и в Казахстане, и в Туркмении. Раздражает, конечно, когда тебя посреди ночи будят пограничники или таможенники. А в Беларуси я вообще не ощущаю себя посторонним человеком. Села на поезд, приехала – и никаких тебе проверок. Встречают, как прежде, говорят на русском языке, мы понимаем друг друга. Хорошо бы еще деньги единые были, а то однажды я приехала на один день, деньги не поменяла и отправилась по магазинам. Хотела что-то купить, а мне говорят: «У нас рубли не ходят». Конечно, хотелось бы, чтобы поскорее было создано Союзное государство, и мы жили бы в едином экономическом пространстве и горя не знали!..
Беседовала
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
