Владимир Крупин:

Владимир Крупин – один из тех редких писателей, которых не испортила жизнь. Он также верит в добро и любовь, как и в детстве. И не изменил себе ни в чем, когда другие меняли партии и гражданство так же легко, как и рядились перед зеркалами в демократические одежды. Тверд в словах, прям, ни капли лукавства. Это может себе позволить только очень убежденный в своей правоте человек. Верящий в Россию и переживающий за нее.
– Владимир Николаевич, вы как-то сказали, что свое творчество делите на конкретные этапы. Для вас это принципиально?
– Да. Первый этап – это утвердиться, заявить о себе. Это нормально для молодого писателя. В основном в этот период мы эксплуатируем собственную биографию. Потом мне попались слова одного писателя, что на воспоминаниях о прошедшей юности литература далеко не уйдет. По-моему, это Белинский сказал, хотя я его и не люблю.
Второй этап – это «свидетельские показания» об эпохе. Мы же постоянно бродим в море лжи, разной низкопробной литературы, когда пишут ради премий, наград, денег. Меня просто поражала ложь в описании того, чему я был свидетелем. Поэтому я дал свои показания, чтобы они на Страшном суде были учтены. О своей родине, об Отечестве. Где-то даже написал, что жизни не жалко, чтобы рассказать, какая была у нас великая русская философия, величайшая русская словесность.
А потом я понял, что обо всем не расскажешь и писать надо только в одном направлении – во имя воцерковления человека. Другого направления у литературы быть не должно. Надо хотя бы подвести заблудших к церковной ограде, помочь людям на паперть подняться.
– Вот тут, извините, сразу вопрос. Литература не может быть исключительно христианской. Жизнь многогранна…
– Вместе с тем она и только развлекательной быть не имеет права. Мы-то имеем в виду с вами русскую литературу. Это на Западе есть такое понятие, как беллетристика. Никто же не требует от Агаты Кристи, от Сименона каких-то истин, духовных высот и т.д. А наша русская литература – она и философична, и религиозна, и вместе с тем занимательна. «Преступление и наказание» – это же детектив в чистом виде. Почему же он выворачивает душу твою наизнанку, когда читаешь? Потому что и ты так же мог рассуждать, как Раскольников.
– А вот у Чехова, Толстого сложные отношения были с религией, а посмотрите, какие писатели…
– Конечно. Но Толстой – кощунник во многом.
– Но глыба…
– Глыба-то глыба. Но смотрите, «Анна Каренина»… Ведь роман не лучшим образом учит. Муж у нее достойный человек, ее же под пистолетом никто не заставлял изменять. Конечно, с Вронским приятнее по Италии поездить. Причем описание семейной жизни у него отвратное и ужасное. «Крейцерова соната»… Это же даже читать нельзя! Я, например, женился, прочел «Крейцерову сонату», так чуть не развелся. Вот как сила таланта влияет!
– А каждый ли художник чувствует эту ответственность?
– Нет. Пишут, как Бог на душу положит. А если Бога нет в душе? Тут же нечистый сунется и займет это место.
– А куда все-таки ушел тот божественный, в смысле высоты, красоты, ядрености, русский язык, на котором говорили и писали в XIX, XX векаx? И почему так обеднела Россия на «красное словцо»? Ведь раньше литература и жизнь соприкасались очень близко. Говорят, в обморок падали некоторые, когда Достоевский о Пушкине говорил.
– Но и тогда были разные вкусы, разные писатели. Эртеля и Потапенко читали больше, чем Чехова. Мы, русские, так богаты на литературу, на слово, что даже Алексея Толстого хладнокровно вспоминаем, хотя он тоже великий. У нас же такое наследство! А куда все делось? Нас захлестнули пошлость, безвкусица, все эти телеаншлаги, книжные развалы, где уютно себя чувствуют эти «лаковые проститутки» – глянцевые журналы, полные всякой мерзости.
Ведь очень легко пробудить в людях не высокие чувства, а инстинкты. На высокие чувства людей надо еще поднимать, это низкие пробудить легко. Пример: к Сократу пришла блудница и увела часть его учеников. И говорит: «Смотри, Сократ, как легко я их увела». «Так ты же их вниз потащила, я-то вверх тащу!» – ответил он. Вот и появляются все эти Приговы, Сорокины. Пелевин, например, человек одаренный, но циничный. Так же, как Акунин.
А что уж говорить о Дашковой, Марининой, Донцовой! Вот раньше были братья Вайнеры. Но они, к их чести, вместе с Юлианом Семеновым никогда не изображали из себя достоевских. Они знали, что работают в конкретном жанре. А торговцам, издателям, конечно, легче заработать на Марининой, чем на Распутине.
– А может, просто время другое, потому и писатели другие?
– Время всегда божеское. Вот говорят, «день счастливый, день несчастливый». У Господа все дни одинаковые. Вот твой День Спасения – используй его! А мы почему-то надеемся, что кто-то придет и потащит нас к животворному источнику русской речи. Ведь все это болтовня, вранье, что раньше нельзя было ничего сказать. Говорили что хотели, травили анекдоты. Но многие сокрушались: «Вот, сука, цензура!» Или: «Я пишу в стол». Хорошо. Потом я встречаю этого писателя – уже Ельцин залез на БТР, уже хлынула свобода. «Ну где же твои великие произведения»?
А показать-то и нечего. Ничего за душой не оказалось. Поэтому болтать про то, что ты пишешь что-то великое, а мир тебя не понимает, – это все вздор. Великое слово люди благодарные всегда оценят.
– А вот куда оно, это слово, делось у СМИ? Ведь еще совсем недавно они считались эталоном русского литературного языка?
– Когда дьявол машет желтым хвостом дохода, очень легко соблазнить людей. А уж когда начинается криминализация… Большевики ведь тоже воровали, но старались делать это незаметно. Демократы стали воровать с гордостью! Воруют и гордятся капиталами – яхтами, домами, миллиардами.
Сейчас у нас не капитализм, не социализм, а сволочизм. Сегодня время не олигархов даже, а власти криминального капитала.
– А на чем построишь?
– На православии.
– Хорошо, на православии. Но у нас же много конфессий…
– Россия – православная страна.
У нас свыше 90 процентов православных, с небольшим включением других конфессий. Это доли процента.
– Но пойдут ли они под знаменем православия туда, куда мы их поведем?
– Я много ездил по миру, по Ближнему Востоку. И с уважением отношусь и к буддизму, и к мусульманству. Все мы Божьи твари. Но все должны знать, что какие бы ни были конфессии, судить будет Христос. Бог-то един. В чем мы сходимся с исламом, с иудеями? В том, что есть единобожие.
– Вы ведь стояли у истоков праздников славянской письменности.
– Это хорошая страница биографии. Помню, как меня ошеломил размах праздника в Болгарии в 1985-м году. Я был тогда в Пловдиве, Софии, Варне. Потом мы его в России стали проводить. 1986 год – Мурманск, 1987-й – Вологда. Затем были – Нижний Новгород, Киев, Смоленск, Минск. В этом году он пройдет в Московской области. Но у нас этот праздник стал как-то заказениваться. Ну как это Швыдкой будет его открывать, если я ему не верю ни на грош. Сначала он делает передачу о Кирилле и Мефодии, а затем о том, что мат – это норма русского языка. Ну как я могу видеть этого чиновника во главе праздника. Это меня оскорбляет.
И потом, я не знаю, есть у нас президент или нет?! Он же знает отношение народа к Швыдкому, Зурабову, Фурсенко. Последний постоянно говорит: «Я не в курсе». Так его и прозвали Невкурсенко. Об этом надо писать! Как же это так, если министр образования все сокращает и сокращает часы для изучения русского языка и литературы в школе?! Это что? Скоро их вообще не будет?
– Значит, мы уже по-американски живем, где «фунт преданности важнее фунта мозгов»?
– Метко подмечено. Поэтому, когда наши чиновники начинают изображать из себя поборников русского языка, мне смешно становится. Если вы любите русский язык, если объявили Год русского языка, то делайте хоть что-нибудь для него. Вот наш президент много путешествует, он же не может не видеть огромного интереса к нашей культуре. Какие у нас гигантские конкурсы в аспирантуры, докторантуры. Это же все вздор, одни разговоры про Оксфорды, где не учатся, а исследования проводят и «обнюхиваются» для будущего бизнеса.
Учатся-то у нас! Огромный интерес в мире к нашей литературе, к нашим мозгам. Вся эта «силиконовая долина» в Америке, там же сплошь наши ребята работают. Значит, русский язык – это не пустой звук, если позволяет организовать лучшее в мире мышление. И если такой год объявлен, значит, его надо использовать для очищения русского языка от всяких мерзостей, блатных жаргонов и т.д.
Причем на эту кампанию выделены деньги. Так вот, надо бы спросить, как они расходуются. Есть же Счетная палата – значит должен быть контроль. Я вижу много примеров, когда приходят деньги на места, и чиновники, чтобы отчитаться, приглашают пару-тройку столичных знаменитостей, каких-нибудь артистов-разговорников, бабок-хохмачей, и считается, что они истратили эти деньги с пользой. Другие вбухивают эти средства в издание какой-нибудь дорогой книги, чуть ли не в золотом переплете. А их надо тратить на организацию школьных театров, издание былин, легенд, сказок, нашего песенного богатства. И бесплатно снабжать библиотеки детских садов, школ, учебных заведений. Вот на что надо расходовать!
– Вы автор более 30 книг, но основные произведения написали около 20 лет назад...
– Почему? Только что написаны повести «Его приход – не повестка», «Люби меня, как я тебя», «Отец, я еще здесь».
– А почему больших вещей сейчас не пишете? Романы, например?
– Надо, надо… Молодой, исправлюсь.
– О чем это будет? О судьбе России?
– Да. О другом я уже и не думаю.
– Ваш недавний очерк «Время Белой Руси» – из области реализма. Но почему вдруг Беларусь?
– Я просто очень люблю там бывать. Я же переводил и Алеся Кожедуба, и Нила Гилевича, был знаком с Василем Быковым, с Иваном Чигриновым. Люблю белорусов, в них чувствуешь какое-то особое состояние православной славянской души. Мы очень многим обязаны Беларуси. Она всегда стояла на страже наших западных границ. Ведь сначала была Киевская Русь, которая, несомненно, сыграла огромную роль в истории славянства. Она дала нам православную веру, там был апостол Андрей Первозванный. Потом, под напором монголо-татар, она ослабела, передала светоч православия Московской Руси. Ей также достались тяжелейшие испытания, но она выстояла. И вот теперь наступило время Белой Руси.
Почему славянство так важно для мира? Потому что как у тела есть душа, так и у мира есть душа.
А у мира, несомненно, душа славянская, православная. Если что-то случится со славянством, мир остальной погибнет автоматически.
– Не обидится остальной мир на такое заявление?
– Он должен это понять.И именно так к нам относиться.