«…Если б судьба не толкнула меня в Москву…»
Но что увидишь, что поймешь при беглом осмотре? А есть музеи крошечные – всего несколько комнат, и история их только начинается. Но в этих комнатах царит совершенно неповторимая атмосфера. В них хочется жить, а не просто «осматривать». К их числу относится и недавно открывшийся филиал Центрального государственного музея музыкальной культуры им. Глинки – «Чайковский и Москва».
Маленький двухэтажный флигель на Кудринской площади. Восемь небольших комнат во втором этаже, шесть из которых когда-то занимал Петр Ильич. Он снимал их у одной из внучек князя Голицына, во втором браке ставшей баронессой Мейердорф.
Меблированные комнаты... Чужие кровати, чужие картины, чужие портьеры. В этом доме Чайковского помнят только стены. Казалось бы, какой смысл открывать тут музей, если за пару часов можно добраться до Клина? Музею, созданному по инициативе брата Петра Ильича – Модеста Чайковского, уже более ста лет. Там хранится архив композитора, его личные вещи, его рояль… А о чем расскажут посетителям маленькие комнаты московского флигеля? Возможно, мы найдем ответ на этот вопрос, перелистав, хотя бы бегло, страницы московской жизни великого композитора?
В 1866 году после выпускных экзаменов в Петербургской консерватории ее основатель, Антон Григорьевич Рубинштейн, рекомендовал одаренного юношу своему брату – Николаю Григорьевичу, намеревавшемуся открыть консерваторию в Москве. Тот предложил молодому музыканту место преподавателя – сначала музыкальных классов, а затем и консерватории. Чайковский приглашение принял.
А его самого радушно приняла Москва. И музыкальная, и духовная атмосфера «старой столицы» очень ему импонировала. Здесь он познакомился с Толстым, Одоевским, Островским. Александр Николаевич ввел его в среду актеров Малого театра и даже написал либретто к первой опере Чайковского – «Воевода». В Москве его окружало внимание, понимание и восхищение. Он был в начале пути и неизвестно, что стало бы с его талантом, если бы атмосфера вокруг молодого композитора была иной.
«В первые годы, без преувеличения, для Чайковского вся Москва – это Рубинштейн», – писал его брат Модест. Николай Рубинштейн распахнул перед ним и свое сердце, и двери своего дома. Он дал ему и кров, и стол, что для молодого педагога и начинающего композитора было настоящим спасением.
Но, прожив под гостеприимным кровом Николая Григорьевича более пяти лет, Петр Ильич все же решился покинуть его. Дом этот с утра до вечера был полон народу: кто приходил по делу, а кто и просто так – перекинуться с хозяином в карты или распить бутылку бургундского. И чем больше Чайковский погружался в творчество, тем больше мешала ему эта бесконечная суета. Так он оказался сначала на Спиридоновке, а потом здесь – на Кудринской площади.
«Петр Ильич приехал в Москву в старой облезлой шубе с плеча Апухтина, – рассказывает заведующая нового музея Валерия Александровна Евсеева-Сидорова. – Вид был у него был очень живописный – у нас в экспозиции есть эта фотография. Так что неудивительно, что щедрый от природы Николай Григорьевич, помогавший всем, кому только мог, протянул и ему руку помощи. В определенном смысле наш музей – это еще и знак признательности этому замечательному человеку: многие экспонаты – это вещи, некогда ему принадлежавшие. У нас стоит почти полностью подлинный кабинет Николая Григорьевича, его кресло-качалка – рука Чайковского не раз касалась этих предметов.
Чтобы передать атмосферу этого дома, мы с любовью подбирали мебель той эпохи и особенно инструменты. Петр Ильич любил рояли фирмы «Беккер» – тот, что стоит у нас, изготовлен во времена Чайковского, даже по номеру он близок тому, что был у композитора. Вещей, принадлежавших самому Петру Ильичу, немного – Библия с его пометами, шкаф для клавиров, две тарелки и рюмка, но и они сохранили, как нам кажется, ауру этого удивительного человека.
Москва сыграла значительную роль в судьбе Петра Ильича, и, создавая этот музей, мы хотели донести до тех, кому дороги судьба и творчество одного из величайших русских композиторов, ту неповторимую московскую атмосферу, которая во многом сформировала его и как личность, и как художника».
Из всех домов, что давали в Москве пристанище великому композитору, этот – единственный, которому повезло «дожить» до наших дней. В этих стенах Петр Ильич нашел главное, что было необходимо ему для работы, – уединение и покой. В этих стенах звучали первые аккорды шедевров, которые впоследствии принесли ему мировую славу: Первого концерта для фортепиано с оркестром, «Франчески да Римини», «Лебединого озера», «Евгения Онегина».
Но может быть, ответ на вопрос, стоило ли открывать такой музей, стоит искать у самого Петра Ильича? Через много лет после того, как он уехал из Первопрестольной, он писал: «Нет сомнения, что если б судьба не толкнула меня в Москву, где я прожил 12 с лишним лет, то я бы не сделал всего того, что я сделал».
Маленький двухэтажный флигель на Кудринской площади. Восемь небольших комнат во втором этаже, шесть из которых когда-то занимал Петр Ильич. Он снимал их у одной из внучек князя Голицына, во втором браке ставшей баронессой Мейердорф.
Меблированные комнаты... Чужие кровати, чужие картины, чужие портьеры. В этом доме Чайковского помнят только стены. Казалось бы, какой смысл открывать тут музей, если за пару часов можно добраться до Клина? Музею, созданному по инициативе брата Петра Ильича – Модеста Чайковского, уже более ста лет. Там хранится архив композитора, его личные вещи, его рояль… А о чем расскажут посетителям маленькие комнаты московского флигеля? Возможно, мы найдем ответ на этот вопрос, перелистав, хотя бы бегло, страницы московской жизни великого композитора?
В 1866 году после выпускных экзаменов в Петербургской консерватории ее основатель, Антон Григорьевич Рубинштейн, рекомендовал одаренного юношу своему брату – Николаю Григорьевичу, намеревавшемуся открыть консерваторию в Москве. Тот предложил молодому музыканту место преподавателя – сначала музыкальных классов, а затем и консерватории. Чайковский приглашение принял.
А его самого радушно приняла Москва. И музыкальная, и духовная атмосфера «старой столицы» очень ему импонировала. Здесь он познакомился с Толстым, Одоевским, Островским. Александр Николаевич ввел его в среду актеров Малого театра и даже написал либретто к первой опере Чайковского – «Воевода». В Москве его окружало внимание, понимание и восхищение. Он был в начале пути и неизвестно, что стало бы с его талантом, если бы атмосфера вокруг молодого композитора была иной.
«В первые годы, без преувеличения, для Чайковского вся Москва – это Рубинштейн», – писал его брат Модест. Николай Рубинштейн распахнул перед ним и свое сердце, и двери своего дома. Он дал ему и кров, и стол, что для молодого педагога и начинающего композитора было настоящим спасением.
Но, прожив под гостеприимным кровом Николая Григорьевича более пяти лет, Петр Ильич все же решился покинуть его. Дом этот с утра до вечера был полон народу: кто приходил по делу, а кто и просто так – перекинуться с хозяином в карты или распить бутылку бургундского. И чем больше Чайковский погружался в творчество, тем больше мешала ему эта бесконечная суета. Так он оказался сначала на Спиридоновке, а потом здесь – на Кудринской площади.
«Петр Ильич приехал в Москву в старой облезлой шубе с плеча Апухтина, – рассказывает заведующая нового музея Валерия Александровна Евсеева-Сидорова. – Вид был у него был очень живописный – у нас в экспозиции есть эта фотография. Так что неудивительно, что щедрый от природы Николай Григорьевич, помогавший всем, кому только мог, протянул и ему руку помощи. В определенном смысле наш музей – это еще и знак признательности этому замечательному человеку: многие экспонаты – это вещи, некогда ему принадлежавшие. У нас стоит почти полностью подлинный кабинет Николая Григорьевича, его кресло-качалка – рука Чайковского не раз касалась этих предметов.
Чтобы передать атмосферу этого дома, мы с любовью подбирали мебель той эпохи и особенно инструменты. Петр Ильич любил рояли фирмы «Беккер» – тот, что стоит у нас, изготовлен во времена Чайковского, даже по номеру он близок тому, что был у композитора. Вещей, принадлежавших самому Петру Ильичу, немного – Библия с его пометами, шкаф для клавиров, две тарелки и рюмка, но и они сохранили, как нам кажется, ауру этого удивительного человека.
Москва сыграла значительную роль в судьбе Петра Ильича, и, создавая этот музей, мы хотели донести до тех, кому дороги судьба и творчество одного из величайших русских композиторов, ту неповторимую московскую атмосферу, которая во многом сформировала его и как личность, и как художника».
Из всех домов, что давали в Москве пристанище великому композитору, этот – единственный, которому повезло «дожить» до наших дней. В этих стенах Петр Ильич нашел главное, что было необходимо ему для работы, – уединение и покой. В этих стенах звучали первые аккорды шедевров, которые впоследствии принесли ему мировую славу: Первого концерта для фортепиано с оркестром, «Франчески да Римини», «Лебединого озера», «Евгения Онегина».
Но может быть, ответ на вопрос, стоило ли открывать такой музей, стоит искать у самого Петра Ильича? Через много лет после того, как он уехал из Первопрестольной, он писал: «Нет сомнения, что если б судьба не толкнула меня в Москву, где я прожил 12 с лишним лет, то я бы не сделал всего того, что я сделал».
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
