Дилемма Михаила Шолохова

 

– Именно выставка неизвестного архива документалиста Архипова проходит сейчас в нашем музее. Устроить ее мы решили, увидев одну фотографию – боец подвешивал бомбу к крылу бомбардировщика, а на бомбе было написано – «За отца и мать». Для меня в этом высшее проявление документалистики. Не могу не рассказать и о выставке, которую мы готовили к предыдущему юбилею Победы, она из разряда тех, которые называют знаковыми. Мы решили тогда показать жизнь станицы Вешенской и округи во время войны. Рассказать, что происходило в глубоком тылу с 1941 по 1945 год. А происходило то, что везде: работали все – от мала до велика – на Победу. Немцев здесь почти не было, их стягивали к Сталинграду, а у нас на противоположном берегу Дона стояли румыны и венгры и обстреливали станицу из стрелкового оружия. А потом вешенцы вместе с бойцами, вернувшимися в 1945 году с медалями «За Берлин» и «За Будапешт», восстанавливали страну. Положение фронтовиков я определил для себя тогда так – они оказались в ситуации спринтера, который прибежал к ленточке и выяснил, что бежать-то ему на самом деле марафон. И предстоит одержать еще одну победу – над разрухой в стране. Каким-то чудесным образом собрать силы и строить, вести полуголодный образ жизни, воспитывать детей. Эта победа – может быть, говорю крамолу – была не менее сложной, нежели победа в боевых действиях. И у нас встал вопрос – а каким временным промежутком ограничить выставку, когда эта победа над собой была совершена? И как-то само собой родилось, что это – полет Гагарина (1961), когда разрушенная страна не только возродилась – она запустила человека в космос. 

– Расскажу о тяжелых раздумьях деда во время работы над главами, которые были написаны прямо во время войны. Писались они как раз для того, чтобы бойцы, которые участвовали в военных действиях, не унывали, а, наоборот посмеялись соленой шуткой над самими собой, над тем, чтобы боевой дух у них был, как у Лопахина, который бледнел, скрипел зубами и говорил: «Вот как мы их бить будем!..» Но основная составляющая «Они сражались за Родину», если можно так сказать, – это Григорий Мелехов – Александр Стрельцов, который появляется только в одной из опубликованных глав, и то эта глава была сильно отредактирована. А прототипом Стрельцова был генерал Лукин – царский офицер, принявший сторону революции, герой Гражданской войны, очень популярная личность в Красной армии. Он должным образом проходит через 37-й год, освобождают его в начале войны, и он тут же попадает в знаменитый западный котел и всю войну проводит в концлагере, где его всячески пытаются завербовать на сторону вермахта, в частности, и Краснов, и Власов. Освободили его наши войска и переправили в наш лагерь. Из романа были изъяты те главы, где дед начинал говорить о событиях 30-х и послевоенных годов, в частности, рассказывал, как Александр Стрельцов, брат Николая Стрельцова, придя домой, рассказывает о некоторых событиях, из чего становится ясно, что пришел он из мест не столь отдаленных. В частности, произносит фразу: «Настоящие люди и там людьми остаются», это редактором было изъято, как и тот факт, что во время первомайской демонстрации в Ростове-на-Дону вся тюрьма в центре города пела «Интернационал». «И как пела!.. Какие люди были!..» – дед вкладывал фразу в уста этого человека. В 60-х годах публикация романа была остановлена, и дед говорил: «Я нахожусь в ситуации, когда, с одной стороны, готов рассказывать о таких неприятных вещах, а с другой стороны, вижу всех тех ребят, которые полегли для этой победы, кто защищал родину на самом деле. Я вижу тех, чей подвиг свят, и я нахожусь в состоянии жуткой дилеммы – как ребенок, который должен начать критиковать, а тем более хулить собственную мать, Родину». Думаю, это сложный творческий выбор любого художника. И им, наверное, обусловлены те недостатки хроникальной работы, о которых мы говорили и которые наверняка были и будут всегда. 

– Отношение хроникеров к войне со стороны порой выглядело отстраненным и не обремененным личными чувствами. Но как бы ни старался военный корреспондент быть беспристрастным, все равно нечто субъективное в его работе проскакивало. Думаю, если бы операторы тех лет снимали хронику не осуществившихся побед, а сомневаясь, будет ли эта победа, тем более, возможно ли поражение, вряд ли бы мы выиграли войну. На мой взгляд, снять абсолютно объективную картинку подобных событий невозможно, даже на футбольном матче оператор все равно покажет своего игрока ярче, чем остальных. Что уж говорить о людях, которые были в гуще военных событий, пропуская через себя весь этот ужас, вместе со всеми желали нашей скорейшей победы. 

– Нет, с этим я не готов согласиться, но то, что мы все начали намного меньше читать, действительно правда. Причин тому много, но по возросшему количеству посетителей нашего музея вижу, что общество устало от бездуховности и самостоятельно начало процесс самооздоровления. Мне трудно говорить за издателей или книготорговцев, но что касается музейной деятельности – четко вижу гораздо больше интереса к литературе, нежели 5-6 лет назад. В Гатчине у меня было много встреч с читателями – от школьников до людей, умудренных опытом. Мы говорили на самые разные темы, начиная от творчества Михаила Александровича Шолохова и музейных проблем и заканчивая ситуацией с культурой и литературой в стране. 

– Моя мысль такова: экранизация – это всегда взгляд конкретного человека или группы людей, прочтение ими литературного произведения. Когда читаем книгу, мы тоже являемся режиссерами-постановщиками, только создаем картину у себя в воображении. Без читателя книга мертва, какой бы хорошей ни была, и с этой точки зрения кинематограф – возможность понять, как читает это произведение другой человек, как он его видит. Это может не совпасть с вашим представлением, и это нормально, мы все очень разные, начиная от внешнего вида и заканчивая оценкой происходящих событий. И это не означает, что нужно стремиться к экранизации, которая удовлетворит абсолютно всех. 

– Какой же это бум, вот в позапрошлом году был какой-то юбилей «Анны Карениной», и за один год ее поставили 5 раз по всему миру, вот это, можно сказать, бум. А периодическое возвращение кинематографистов к известному литературному произведению естественно, каждое поколение имеет право на свое прочтение. На сегодняшний момент герасимовская экранизация, безусловно, лучшая, никто не спорит. У Бондарчука значительная часть группы состояла из иностранцев, много было итальянцев. И только что в Вешенской закончились съемки очередной версии «Тихого Дона» Сергеем Владимировичем Урсуляком. Мне нравится, как профессионально и ответственно он работает – мне кажется, это будет очень хорошее кино. А противопоставлять работы режиссеров, говорить, что лучше-хуже, неправильно. У Урсуляка другая экранизация, снятая в другое время, помимо всего прочего, снимая фильм сегодня, режиссер имел возможность говорить о многих вещах, которые не мог затрагивать Герасимов. 

– Это был один из тех счастливых периодов в жизни, которые бывают у всех нас, когда мы оканчиваем школу и нам кажется, что мы можем все. Я тогда только окончил аспирантуру, защитился и передо мной стоял выбор – остаться в Москве, ехать в Ростовский университет, из которого я уходил в аспирантуру, или еще чем-то заняться. В этот момент создавался музей – заповедник в Вешенской, и, учитывая, что в Вешках я и так проводил большую часть свободного времени, обожаю этот край и вообще я не городской житель, станица и деревня мне гораздо ближе, я решил уехать туда работать. 

– Только что закончили строительство потрясающего комплекса в станице Каргинской, закончили реставрацию филиала в Ростове-на-Дону. Постоянно проводим выставки, сейчас открыта экспозиция Исторического музея, в мае в филиале в Ростове-на-Дону откроем выставку из Эрмитажа. К юбилею в октябре планируем большую выставку в Москве. 

– Ничего подобного, если бы в России изменилось отношение к культуре, ее просто бы уже не было. 

– Когда мы пытаемся убедить себя в том, что гражданская война идет где-то там, мы ошибаемся. Я хорошо знаю Испанию и испанцев и уверяю вас, что и там вы найдете людей, которые по-разному смотрят на эти вопросы. В начале 70-х мой дед задавал риторический вопрос моему отцу, преподавателю философии с кафедры истории партии Ростовского университета: «Когда там по вашим учебникам гражданская война закончилась?.. Вот она и сейчас идет и очень не скоро закончится». А дальше шла чисто шолоховская фраза: «Так пересобачить людей, братец мой, еще уметь надо». Штрих к портрету.