Современный художник в современной России

 «Современное искусство в России – это такой эксперимент по экстремальному выживанию», – заметил в эксклюзивном интервью «СВ» известный российский медиахудожник Аристарх Чернышев.

- Расскажите, как давно Вы занимаетесь искусством? С чего начинали?
Я всегда интересовался современным искусством. Если быть точнее, когда учился в 9 классе, еще в 1983 году, в руки мне попалась советская книжка «Искусство 20-го века» (пер. с венгерского 1979 г.) и, несмотря на то, что она была довольно тоненькая, в ней были иллюстрации выдающихся картин, в частности, Пабло Пикассо, Ле Корбюзье, Сони Делоне, Виктора Вазарели и кое-что из 60-х – то есть такой уже, исторический к тому моменту авангард, о котором мне мало что было известно в то время. Я рос на фоне советской эстетики, и когда узнал, что, оказывается, уже в начале ХХ века были совсем другие вещи, это стало для меня своеобразным открытием. Книга меня потрясла. Будучи взрослым, я нашел ее в букинистическом магазине, и теперь она хранится у меня дома.
Во время учебы в университете им. Баумана на факультете машиностроения, я активно тусовался в художественной среде, даже в первой выставке поучаствовал, когда на 6 курсе делал диплом. А как только закончил учебу, сразу отправился к Петлюре в сквот на Петровском бульваре – это было самое пламя перестройки. Неповторимое время.

- Вы делаете проекты обычно в дуэте с другими художниками, к примеру, раньше с Владиславом Ефимовым, сейчас с Алексеем Шульгиным. А когда начинали, были ли у вас собственные проекты?
На самом деле я постоянно делал и делаю что-то самостоятельно, просто на выставках не всегда упоминается, чья именно это работа, они у нас с Алексеем Шульгиным сейчас идут под общим лейблом (названием) арт-группы «Электробутик». В персональном творчестве я вижу меньше перспектив: чтобы сделать проект, нужно потратить деньги, время, и что в результате? Куда и кому потом это нести? Для меня это пройденный этап и никаких иллюзий не возникает. Если появляются идеи новых проектов, то реализуем мы только самые интересные, а поскольку работы достаточно сложные, всегда резонно делать их коллективом.

- Совместные работы с Ефимовым и Шульгиным заметно отличаются между собой.
Естественно, мы с Владиславом начинали работать в 1990-х, когда мобильная связь была еще в зачатке – пользовались пейджерами, а про модемный интернет слышали не все. Интерактивность (взаимодействие между субъектом - объектом) только-только появилась и вызывала большой интерес, как у публики, так и у критиков. И мы десять лет вполне успешно создавали интерактивные и просто инсталляции, а потом у меня появились другие идеи, которые Владик не очень разделял, а делать то же самое еще десять лет мне уже надоело. Это как рок-н-ролл – его нельзя остановить. У каждого проекта – свой жизненный цикл, как в музыкальной группе: сперва есть драйв, потом, если группа чего-то достигла – она держится за счёт своей популярности несколько лет. Если в будущем она ничего нового не придумывает, волна популярности идет на спад, и коллектив распадается. Есть определенное время жизни коллектива – потом его либо забывают, либо он сам прекращает деятельность, за исключением тех, кто становится за это время классиками, как the Rolling Stones. В нашем случае, уже к 1998 году все так раскачалось, что по интернету можно было пачками пересылать гигантские файлы, а к нулевым годам все забыли про проблему интернета. Помню, написал такой текст к нашей с Ефимовым инсталляции «Генетическая гимнастика»: “Нужно пользоваться всем, что изобрело человечество. Изобрели телефон – срочно пользуйся, расшифровали ген – срочно изменяйся”, -  это норма времени. Как можно стоять на месте? Технология предоставляет художнику новые инструменты – новое время, новые средства.

- Как, по-вашему, обстоят дела в России с художественным процессом?
К нему нет никаких предпосылок. Этой системе не нужны образованные люди – требуется только серое большинство, которое будет бездумно выполнять то, что транслируют из телеящика. Кроме этого экономика России сырьевая, люди которые ее обслуживают составляют около 20% от общего населения страны. Все остальные люди в этой экономике просто не нужны, основная головная боль правительства – чем бы занять людей, чтоб они не буянили. Вот и вся формула. Неудивительно, что отрасли, связанные с творческим содержанием, полностью игнорируются. Ставка делается только на традиционное, на якобы высокодуховное – на балет, Большой театр, Михалкова и прочее в этом духе. Остальное этому обществу не нужно. На самом деле этот загончик в виде современного искусства держится только по одной причине, чтоб играть роль «жупела», на который можно указать: «Вот, это они – наркоманы, пидарасы, лесбиянки, они во всем виноваты – пляшут в храмах, на стенах рисуют. Это из-за них мы так плохо живем», а заграницей те же самые люди скажут: «Вот посмотрите, мы поддерживаем современное искусство! Оно же у нас есть».

- Вы, как состоявшийся художник имеете какую-либо поддержку со стороны государства?
Нет, я не состою ни в каком союзе художников, хотя занят в сфере искусства уже 22 года. Единственные, из государственных структур, которые как-то поддерживают – это музеи, например МАММ Свибловой и музей Церетели на Петровке. Они иногда покупают работы у современных художников и тем самым оказывают финансовую поддержку, не давая им умереть.

- Еще раз в год вручается премия Кандинского..
Хорошо, конечно, что она есть, но по большому счету – это все пиар, популяризация. Поддержка подразумевает ситуацию, когда художник может сосредоточиться на своей работе, а не отвлекаться постоянно на вопросы о том, как выжить в ближайшие месяцы – прокормить себя, семью и оплатить мастерскую. Такой ситуации нет.

- Как Вам живется в качестве художника в современной России?
Современное искусство в России – это такой эксперимент по экстремальному выживанию, выживут – посмотрим, что с этим делать, нет – ну и ладно, но мне, кстати сказать, неплохо живется: у нас много выставок, мы ездим в Европу, наши работы пользуются спросом: несмотря на кризис, они потихонечку, но продаются. Действуем на свой страх и риск.

- То есть, нет нужды заниматься сторонними проектами?
Раньше я занимался дизайном и производством веб-продукции, даже в 2000-х открыл фирму с компаньоном. Мы производили сайты, но мне это быстро надоело: не люблю рутинную деятельность. Сейчас я уже давно ничем таким не занимаюсь, с 2006 могу жить на те средства, которые зарабатываю своим художественным трудом.

- Хорошо, что не приходится сильно отвлекаться. Но помимо творческой деятельности Вы еще преподаете в школе Родченко. Какое у Вас впечатление от студентов?
Да, преподаю и, надо сказать, молодежь пребывает в шоке от того, что совершенно непонятно, что потом им делать с этими знаниями и куда с ними бежать. Поэтому нужно очень серьезно подумать, прежде чем начать заниматься современным искусством – им нужно заниматься все время. Я так и говорю своим студентам: нельзя танцевать в Большом балет, а по вечерам разгружать ящики. Сейчас люди воспринимают зону искусства довольно легкомысленно, но это неправильно.

- Как Вы думаете, почему за последние 2-3 года появилось так много новых арт-школ?
Это все говорит о кризисе – институции растут как грибы, а художников как не было, так и нет. Появляется один-два человека, хотя должны бы - десятки.

- Как бы Вы определили, что такое современное искусство? Возможна ли точная формулировка?
Не существует жесткого определения – каждый трактует по-своему. Мы с Алексеем Шульгиным, например, для себя определили, что современное искусство – это авангардный институт современного капиталистического общества, который призван внедрять в общественное сознание новейшие достижения – будь то технологические, технические, социальные, коммуникационные или какие-либо еще изменения, которые происходят в обществе. Еще мне понравилось определение, которое я недавно где-то вычитал, смысл его в том, что современное искусство – это реализованная утопия в неутопическом мире. То есть, это такое утопическое пространство в рациональном и жестком мире, где присутствует иллюзия свободы, но это не конкретное место, поэтому на карте мира его нет. Однако это место сосредоточено в зоне базирования современного искусства – в музеях, и прочих институциях, где действуют художники. Искусство притягивает людей, но одновременно вызывает негативные эмоции. Людям хочется чего-то утопического, несбыточного, но они видят, что не могут жить этим.

- О чем сейчас говорит современное искусство?
Современное искусство задевает нервы времени, расширяет кругозор. Трудно сказать точно, но очевидно, что сейчас происходит какая-то очередная переходная ситуация с уклоном в социальные аспекты. Постмодерн как таковой закончился.

- Но в Вашей новой работе «Артомат», как раз используются основные постмодернистские приемы, такие как цитирование, переосмысление, рефлексия.
На самом деле «Артомат» просто наглядно демонстрирует идею художественного кризиса. Если раньше люди говорили, что «мы можем сделать то же самое», то сейчас так даже говорить не нужно – то же самое может сделать робот. «Артомат» это вещь, которая конвейерно может производить такое искусство, то есть «арток».

- Как Вы оцениваете спрос на медиа-арт в России?
Людям нужна современность, ее следует внедрять в общественное пространство: выставочные залы, парки, холлы – неважно куда, всюду требуются современное искусство и медиа-инсталляции. Нельзя завалить Манеж шубами и другим хламом. Не может быть в центре столицы такой ерунды. Представьте себе: приезжаете вы в Берлин, а там, в центральном выставочном зале – ярмарка меда, крестьяне шнапс продают. Это смешно. Актуальные и интересные объекты можно получить одним-единственным способом – с использованием современных технологий и современных идей. Взять и слепить скульптуру Давида – это будет не современно, если и лепить что-то, то с использованием новейших технологий.
Медиа-арт – это достаточно открытая категория в современном искусстве, у нас широкие возможности: с помощью программного обеспечения мы можем манипулировать формой на качественно новом уровне. Положительная тенденция в сторону современного искусства наблюдается, но мы никуда не придем, если будем двигаться маленькими шажками. Нужно двигаться нормальным шагом, в стабильном режиме и в полную силу.