Александр КОЛБЫШЕВ:
Фильм белорусского режиссера Александра Колбышева «Волки», снятый по одноименной повести Александра Чекменева (Гран-при XVII Российского фестиваля «Литература и кино», а также Национального фестиваля белорусских фильмов в Бресте и Международного кинофестиваля в Бердянске, Украина), поднимает проблему острого нравственного выбора, перед которым любой человек оказывается хотя бы раз в жизни. Окруженец Кирилл Полетаев, совершивший побег из эшелона с зэками во время бурана, оказывается в родной деревне, и вчерашние земляки делятся для него на две категории. Люди и звери, излюбленный образ в искусстве, – кто же из «зверей» окажется страшнее настоящих волков?
Фильм белорусского режиссера Александра Колбышева «Волки», снятый по одноименной повести Александра Чекменева (Гран-при XVII Российского фестиваля «Литература и кино», а также Национального фестиваля белорусских фильмов в Бресте и Международного кинофестиваля в Бердянске, Украина), поднимает проблему острого нравственного выбора, перед которым любой человек оказывается хотя бы раз в жизни. Окруженец Кирилл Полетаев, совершивший побег из эшелона с зэками во время бурана, оказывается в родной деревне, и вчерашние земляки делятся для него на две категории. Люди и звери, излюбленный образ в искусстве, – кто же из «зверей» окажется страшнее настоящих волков?
– Как вы нашли эту повесть? Александр Чекменев – ваш друг?
– Не могу так сказать, но мы настолько тонко и проникновенно друг к другу относились, что он действительно был мне как друг. Александру Михайловичу должно было исполниться 75 лет, но его не стало буквально накануне показа фильма на фестивале в Гатчине. Это были очень тяжелые для нас дни. По образованию Александр Чекменев был режиссером игрового кино, окончил ВГИК, но кино не снимал, так сложилась судьба. В 1963 году написал повесть «Волки», которая была опубликована в белорусском журнале «Немига литературная» только в 2003 году. Чекменев рассказывал, что, когда он пытался опубликовать повесть в советское время, его вызывали в КГБ и говорили, что делать это нельзя. А он сам и был прототипом главного героя – подростка Шурки, и все, что описано, произошло с ним самим, за исключением финала. Повесть «Волки» не оставляет человека равнодушным, меня она захватила с головой с первых же строк.
– Эту повесть можно воспринять как философскую вещь – на разных полюсах люди и люди-волки, от кого чего ждать?
– Меня всегда занимает человек в пограничной ситуации, когда в его поступках наиболее ярко проявляется характер. По первой профессии я актер, и когда снимаю кино, примериваю шкуру каждого персонажа на себя, в этом случае и с актерами работать намного проще. Степень напряжения на площадке была велика, каждый ощущал себя ответственным за происходящее, потому что каждому становилось страшно, как только он вдумывался в суть этой жуткой драмы. И прежде всего я находился под глубоким впечатлением от этого материала, он долго не отпускал меня.
– Когда смотришь ваш фильм, невольно думаешь о том, что на эту тему уже было много написано и снято. Вас не смущал эффект дежавю?
– Да, здесь важно было найти новый поворот. Именно с поиском формы я очень сильно маялся, потому что все персонажи в картине многозначны, и понимаю сейчас, что правильной была моя мысль разбить фильм на главки – «Шурка», «Кузьмич», «Танька». Тогда не возникало бы вопросов. Мне повесть изначально понравилась своей необычностью – как только герой начинает тянуть на себя одеяло, в поле зрения появляется новый, и мы забываем о первом. А потом они соединяются, и мне это очень нравилось, хотя и ломало каноны. Меня это не смущало. Вот вы можете разделить персонажей на тех, кто однозначно не предал бы героя, то есть остался бы в стане «людей», на тех, кто окажется в стане «волков», и кто посредине? На эту тему очень интересно рассуждать, и я на всех обсуждениях говорил, что менее всего хотел бы покрасить персонажей одной краской.
В повести есть эпизод, когда энкавэдэшник (Панин) с Кузьмичом (Гостюхиным) сидят за столом, закусывают огурчиками с чесночком, и поначалу мне хотелось в этой бытовой сцене поиграть с фотографией. В повести было написано, что герой Панина уснул за столом, а из кармана у него торчала фотография, Кузьмич достал ее, а там тот вместе с дочкой, обнимает жену. Но потом мне показалось, что это было бы как дважды два, фотографий и так немало у нас проходит через фильм. А у героя Панина есть своя мера ответственности, его функция – довезти эшелон до места назначения, всех людей по списку. Нет списка – не выполнена задача, не выполнена задача – придется отвечать. Когда люди зацикливаются на каких-то функциях и забывают о том, что они люди, вот это самое страшное, от этого мы и страдаем. У него Орден Красной Звезды, потому что он воевал, в начале войны у нас чуть ли не во всех войсках, я читал у Виктора Суворова, были сотрудники НКВД.
– У вас открытый финал, скажите, что же будет с Анной Захаровной и Шуркой, помогавшими спастись Полетаеву?
– Вы слышали финальную молитву шепелявой девочки, которую она заканчивает своими словами – «потому что мы люди, а не звери»? Вот это и есть свет в конце тоннеля, в отсутствии которого меня обвиняли критики в Беларуси. Потому что есть надежда, что хотя бы это поколение изживет в себе «зверей» в большей степени. А сегодня, посмотрите, нас же, кроме «Комеди клаб», ничто не интересует, к сожалению, нравственная проблематика – огромная редкость и на телеэкране. «Волков» не взяли на Первом канале, сказали – «не их формат, мрачное кино».
– Откровенно говоря, меня поразил гостюхинский Кузьмич, я думала, он самым правильным будет в спасении этого беглеца, пойдет до конца.
– Говорю же вам, нельзя людей одной краской красить, он хотел и односельчан спасти, где оно, то правило, вы тоже сейчас меня склоняете к межеванию – это лево, это право, а где правильно?! А я вам скажу: жизнь – самое правильное, не надо человека жизни лишать. Кузьмич Полетаеву предлагает сдаться. А тот: «Жить хочу». Он же понимает: сдастся – и его просто прикончат. Самое главное право у человека – право на жизнь. Не мешайте человеку жить – вот в чем пафос нашего фильма. Кстати, история у Полетаева, знаете, какая? Он окруженец, поэтому и в эшелоне оказался. «А что же мне было делать, – рассказывает в повести, – у нас на 15 человек одна винтовка была?!» Нашли виноватого. Может, он виноват и в том, что война началась? Обыкновенный парень, до войны, говорят о нем, «зубы скалил да баб щупал», вот и все, и мы не делаем из него героя. Просто есть ситуация: человек совершил побег и вверг в этот водоворот всю деревню. И важно было увидеть, как поведут себя люди.
Моему сыну 22 года, он художник, и я не причисляю его к поколению чипсоедов. Он несколько раз посмотрел фильм и нарисовал мне картину на тему «Волков». Вот это самая высокая оценка для меня, потому что он почувствовал мою боль и воспринял то, что я выразил на экране. Оценка близких людей всегда очень важна для меня. Если им нравится, значит, это будут смотреть и зрители. Тем более, я уверен, пройдет время, чипсоеды уйдут, и появятся люди думающие, мыслящие, способные понять правду друг друга. Скажите, а почему мы должны осуждать партийную активистку Клавдию Ивановну из фильма, которая говорит: «От меня активности требуют». По-своему она тоже права.
– А вы думали о том, что финал мог быть другим в этой истории, они могли его спасти, что-то придумать?
– Тогда не было бы трагедии, уровень и степень сопереживания были бы другими. Знаете, вот я вчера стоял у гроба Александра Михайловича и думал, как несправедлив мир: как бы мы ни переживали за персонажей, для нас это притча, а для него это были родные люди, близкие и понятные. Не будем себя обманывать – жизнь гораздо страшнее и сложнее того, что мы показываем. Знаете, как-то я прочитал криминальную заметку о том, как убивали девушку в подъезде, и на ее крики о помощи никто не открыл дверь. Вот это страшная примета нашего времени. Разве эта история не о том же самом? Но в нашем фильме бабушка с Шуркой не побоялись и впустили Кирилла. А в другой газете меня поразила заметка о том, как Лайма Вайкуле своей собачке брюлики в зубы вставляла. Ну что тут скажешь, кому-то не хватает каких-то тысяч долларов, чтобы ребенка от лейкемии спасти, а мы о брюликах пишем.
Вот и в нашей картине отчасти сказано, что человек – черствое, жуткое создание, и неспроста мы прибегли к такой форме молитвы – «Спаси нас, Господи, помоги нам! Мы же ни во что не верим!» Кстати, молитву эту сочинил Владимир Петрович Заметалин, бывший в то время директором «Беларусьфильма», по сути, он был нашим продюсером. Нет веры внутри – нет Бога в душе, и это самое страшное. А были ли времена более праведные в нашем обозрении, сложно сказать. Меняются декорации, освещение, энергосберегающие лампочки появляются, а человек особо не меняется. Видно, так всегда будет, добро и зло будут в вечном противоборстве. Признаюсь, что мысли обо всем этом страшно мучили меня, не зря я вам о криминальной заметке рассказал. Не дай Бог оказаться в подобной ситуации – открыл бы я дверь или нет?! Наверное, открыл бы все же, чем бы это закончилось, не знаю, но я бы все же открыл дверь, иначе я бы такое кино не снимал. И, конечно, хотелось бы, чтобы люди, которые посмотрели «Волков», тоже смогли бы открыть дверь человеку, который просит о помощи.
Нина КАТАЕВА,
наш собкор
Гатчина Ленинградской области – Москва
– Как вы нашли эту повесть? Александр Чекменев – ваш друг?
– Не могу так сказать, но мы настолько тонко и проникновенно друг к другу относились, что он действительно был мне как друг. Александру Михайловичу должно было исполниться 75 лет, но его не стало буквально накануне показа фильма на фестивале в Гатчине. Это были очень тяжелые для нас дни. По образованию Александр Чекменев был режиссером игрового кино, окончил ВГИК, но кино не снимал, так сложилась судьба. В 1963 году написал повесть «Волки», которая была опубликована в белорусском журнале «Немига литературная» только в 2003 году. Чекменев рассказывал, что, когда он пытался опубликовать повесть в советское время, его вызывали в КГБ и говорили, что делать это нельзя. А он сам и был прототипом главного героя – подростка Шурки, и все, что описано, произошло с ним самим, за исключением финала. Повесть «Волки» не оставляет человека равнодушным, меня она захватила с головой с первых же строк.
– Эту повесть можно воспринять как философскую вещь – на разных полюсах люди и люди-волки, от кого чего ждать?
– Меня всегда занимает человек в пограничной ситуации, когда в его поступках наиболее ярко проявляется характер. По первой профессии я актер, и когда снимаю кино, примериваю шкуру каждого персонажа на себя, в этом случае и с актерами работать намного проще. Степень напряжения на площадке была велика, каждый ощущал себя ответственным за происходящее, потому что каждому становилось страшно, как только он вдумывался в суть этой жуткой драмы. И прежде всего я находился под глубоким впечатлением от этого материала, он долго не отпускал меня.
– Когда смотришь ваш фильм, невольно думаешь о том, что на эту тему уже было много написано и снято. Вас не смущал эффект дежавю?
– Да, здесь важно было найти новый поворот. Именно с поиском формы я очень сильно маялся, потому что все персонажи в картине многозначны, и понимаю сейчас, что правильной была моя мысль разбить фильм на главки – «Шурка», «Кузьмич», «Танька». Тогда не возникало бы вопросов. Мне повесть изначально понравилась своей необычностью – как только герой начинает тянуть на себя одеяло, в поле зрения появляется новый, и мы забываем о первом. А потом они соединяются, и мне это очень нравилось, хотя и ломало каноны. Меня это не смущало. Вот вы можете разделить персонажей на тех, кто однозначно не предал бы героя, то есть остался бы в стане «людей», на тех, кто окажется в стане «волков», и кто посредине? На эту тему очень интересно рассуждать, и я на всех обсуждениях говорил, что менее всего хотел бы покрасить персонажей одной краской.
В повести есть эпизод, когда энкавэдэшник (Панин) с Кузьмичом (Гостюхиным) сидят за столом, закусывают огурчиками с чесночком, и поначалу мне хотелось в этой бытовой сцене поиграть с фотографией. В повести было написано, что герой Панина уснул за столом, а из кармана у него торчала фотография, Кузьмич достал ее, а там тот вместе с дочкой, обнимает жену. Но потом мне показалось, что это было бы как дважды два, фотографий и так немало у нас проходит через фильм. А у героя Панина есть своя мера ответственности, его функция – довезти эшелон до места назначения, всех людей по списку. Нет списка – не выполнена задача, не выполнена задача – придется отвечать. Когда люди зацикливаются на каких-то функциях и забывают о том, что они люди, вот это самое страшное, от этого мы и страдаем. У него Орден Красной Звезды, потому что он воевал, в начале войны у нас чуть ли не во всех войсках, я читал у Виктора Суворова, были сотрудники НКВД.
– У вас открытый финал, скажите, что же будет с Анной Захаровной и Шуркой, помогавшими спастись Полетаеву?
– Вы слышали финальную молитву шепелявой девочки, которую она заканчивает своими словами – «потому что мы люди, а не звери»? Вот это и есть свет в конце тоннеля, в отсутствии которого меня обвиняли критики в Беларуси. Потому что есть надежда, что хотя бы это поколение изживет в себе «зверей» в большей степени. А сегодня, посмотрите, нас же, кроме «Комеди клаб», ничто не интересует, к сожалению, нравственная проблематика – огромная редкость и на телеэкране. «Волков» не взяли на Первом канале, сказали – «не их формат, мрачное кино».
– Откровенно говоря, меня поразил гостюхинский Кузьмич, я думала, он самым правильным будет в спасении этого беглеца, пойдет до конца.
– Говорю же вам, нельзя людей одной краской красить, он хотел и односельчан спасти, где оно, то правило, вы тоже сейчас меня склоняете к межеванию – это лево, это право, а где правильно?! А я вам скажу: жизнь – самое правильное, не надо человека жизни лишать. Кузьмич Полетаеву предлагает сдаться. А тот: «Жить хочу». Он же понимает: сдастся – и его просто прикончат. Самое главное право у человека – право на жизнь. Не мешайте человеку жить – вот в чем пафос нашего фильма. Кстати, история у Полетаева, знаете, какая? Он окруженец, поэтому и в эшелоне оказался. «А что же мне было делать, – рассказывает в повести, – у нас на 15 человек одна винтовка была?!» Нашли виноватого. Может, он виноват и в том, что война началась? Обыкновенный парень, до войны, говорят о нем, «зубы скалил да баб щупал», вот и все, и мы не делаем из него героя. Просто есть ситуация: человек совершил побег и вверг в этот водоворот всю деревню. И важно было увидеть, как поведут себя люди.
Моему сыну 22 года, он художник, и я не причисляю его к поколению чипсоедов. Он несколько раз посмотрел фильм и нарисовал мне картину на тему «Волков». Вот это самая высокая оценка для меня, потому что он почувствовал мою боль и воспринял то, что я выразил на экране. Оценка близких людей всегда очень важна для меня. Если им нравится, значит, это будут смотреть и зрители. Тем более, я уверен, пройдет время, чипсоеды уйдут, и появятся люди думающие, мыслящие, способные понять правду друг друга. Скажите, а почему мы должны осуждать партийную активистку Клавдию Ивановну из фильма, которая говорит: «От меня активности требуют». По-своему она тоже права.
– А вы думали о том, что финал мог быть другим в этой истории, они могли его спасти, что-то придумать?
– Тогда не было бы трагедии, уровень и степень сопереживания были бы другими. Знаете, вот я вчера стоял у гроба Александра Михайловича и думал, как несправедлив мир: как бы мы ни переживали за персонажей, для нас это притча, а для него это были родные люди, близкие и понятные. Не будем себя обманывать – жизнь гораздо страшнее и сложнее того, что мы показываем. Знаете, как-то я прочитал криминальную заметку о том, как убивали девушку в подъезде, и на ее крики о помощи никто не открыл дверь. Вот это страшная примета нашего времени. Разве эта история не о том же самом? Но в нашем фильме бабушка с Шуркой не побоялись и впустили Кирилла. А в другой газете меня поразила заметка о том, как Лайма Вайкуле своей собачке брюлики в зубы вставляла. Ну что тут скажешь, кому-то не хватает каких-то тысяч долларов, чтобы ребенка от лейкемии спасти, а мы о брюликах пишем.
Вот и в нашей картине отчасти сказано, что человек – черствое, жуткое создание, и неспроста мы прибегли к такой форме молитвы – «Спаси нас, Господи, помоги нам! Мы же ни во что не верим!» Кстати, молитву эту сочинил Владимир Петрович Заметалин, бывший в то время директором «Беларусьфильма», по сути, он был нашим продюсером. Нет веры внутри – нет Бога в душе, и это самое страшное. А были ли времена более праведные в нашем обозрении, сложно сказать. Меняются декорации, освещение, энергосберегающие лампочки появляются, а человек особо не меняется. Видно, так всегда будет, добро и зло будут в вечном противоборстве. Признаюсь, что мысли обо всем этом страшно мучили меня, не зря я вам о криминальной заметке рассказал. Не дай Бог оказаться в подобной ситуации – открыл бы я дверь или нет?! Наверное, открыл бы все же, чем бы это закончилось, не знаю, но я бы все же открыл дверь, иначе я бы такое кино не снимал. И, конечно, хотелось бы, чтобы люди, которые посмотрели «Волков», тоже смогли бы открыть дверь человеку, который просит о помощи.
Нина КАТАЕВА,
наш собкор
Гатчина Ленинградской области – Москва
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
