Боевые снега Ветмицы
Гляжу на высокие снега, на столбы печных дымков над крышами хат, на серую ленту Ветьмы, выбеленную по берегам березняком, – да ты ли это, та самая деревня Ветмица, которую народная молва за подвиг в войне объявила «партизанской столицей»? Сворачиваю с большака, прямо по сугробам подбираюсь к первой хате у росстани и думаю про себя: «А может, это я через переметы лет пробиваюсь в твою память, Ветмица?»
Гляжу на высокие снега, на столбы печных дымков над крышами хат, на серую ленту Ветьмы, выбеленную по берегам березняком, – да ты ли это, та самая деревня Ветмица, которую народная молва за подвиг в войне объявила «партизанской столицей»? Сворачиваю с большака, прямо по сугробам подбираюсь к первой хате у росстани и думаю про себя: «А может, это я через переметы лет пробиваюсь в твою память, Ветмица?»
...Жила на земле деревенька Ветмица, домами ладная, людьми добрая. Завидовали ей по-хорошему все селения в округе. Местный колхоз «Искра» в предвоенные годы за высокие урожаи зерновых был представлен на Сельскохозяйственной выставке в Москве. Авторитет деревни в районе был таков, что даже невест себе окрестные женихи не иначе как в Ветмице норовили высмотреть – того, наверное, не знали, что здешние красавицы во все времена почему-то только по ветмицким парням и сохли. Так и поживала деревня, колхозом богатая, невестами приметная, нравом веселая. Одних лишь гармонистов здесь до полутора десятков набиралось – так что и музыки ей было не занимать: самой хватало и другим доставалось...
Первый раз в Ветмицу Калужской области я наехал вместе с председателем Куйбышевского райисполкома Александром Матвеевичем Ефимкиным. Сам он родом как раз из Ветмицы. Его отец Матвей Яковлевич в годы войны председательствовал здесь в сельсовете, был одним из организаторов партизанской борьбы в деревне, а он, Санька Ефимкин, тогда совсем еще подросток, партизанил, как, впрочем, и все его деревенские сверстники. Так что мы с ним в этой поездке были, можно сказать, попутчиками. С той лишь разницей, что я впервые открывал для себя «партизанскую столицу», а он как бы возвращался в свою далекую юность.
– Трудно даже представить себе: вот была деревня – и больше нет ее, – скажет с болью в голосе Александр Матвеевич, когда мы остановимся на высоком холме, откуда послевоенная Ветмица видна как на ладони.
Именно такой запомнил Санька Ефимкин горькую, как безутешный бабий плач, правду родной деревни осенью 1943 года, вернувшись вместе с односельчанами из партизанских лесов в освобожденную Ветмицу: куда девались сто пятьдесят хат – только пустырь остался да боль.
...Война поначалу как бы обошла Ветмицу стороной: немцы в этот уголок сунулись не сразу. А как только попытались овладеть деревней, то получили отпор. Созданный председателем сельсовета Матвеем Ефимкиным отряд самообороны (35 мужчин и подростков) с винтовками да охотничьими ружьями разгромил на подходе к Ветмице взвод автоматчиков, уничтожив семерых гитлеровцев. Своим первым боем деревня столько шуму наделала, что враг всерьез уверовал в наличие у нее крепкого партизанского гарнизона.
А в это самое время председатель сельсовета, сидя у себя в кабинете с приставленной к столу винтовкой, думал трудную думу: как дальше защищать деревню с теми, что под его началом, вооруженными силами? Надеяться на помощь со стороны не приходилось: партизанских отрядов поблизости еще не было. Оставалось одно – самим держаться сколько хватит духу, а там, если совсем уж невмочь станет, всей деревней сняться и уйти в леса.
Сельский сход в тот день затянулся надолго – много надо было дел обговорить. Завершение сева озимых, заготовка на зиму дров для семей красноармейцев, распределение среди жителей на сохранение до прихода Красной армии запасов колхозного хлеба, организация обороны Ветмицы...
С тех пор, как война вплотную подступила к родному порогу, решением исполкома сельсовета Ветмица была объявлена на осадном положении, а все мужчины и подростки считались призванными в отряд самообороны. Днем и ночью, сменяясь, охраняли деревню два заслона: один – на берегу Ветьмы, другой – у росстани, в ближней к большаку хате. Под этим прикрытием вершила Ветмица свои извечные крестьянские дела: докашивала поздние овсы, копала картошку, озимые сеяла…
Фронт горел уже где-то под Москвой, а здесь, в глубоком тылу врага, одна на всю округу жила с красным флагом над сельсоветом непокорная русская деревня.
Зима в тот год выдалась суровая. Снегу навалило под самые крыши хат. Морозы жали так, что деревья по ночам «стреляли». Дошло до того, что однажды заслон принял этот резкий звук в ночи за хлопок винтовочного выстрела и с перепугу поднял тревогу. Мужиков нетрудно было понять: кругом немцы, нервы постоянно в напряжении.
Спасибо родным снегам – перед самым Новым годом гитлеровцы предприняли второе наступление на Ветмицу, но, пробарахтавшись с полчаса в сугробах на подступах к деревне, так и не смогли подобраться к хатам. Мужики, каждый из-за своего плетня и все вместе, такой дружный огонь из винтовок и ружей повели, что немцы тут же откатились назад.
Выходит, не просто присловьем пришлись тогда к Ветмице слова «партизанская столица» – этим самым народная молва как бы возвела в пример всей оккупированной врагом округе подвиг деревни, оставшейся советской.
Впервые за войну Ветмица с облегчением вздохнула, когда услышала гул канонады: в январе 1942-го линия фронта после разгрома немцев под Москвой придвинулась к городу Кирову, что в каких-то сорока километрах от деревни. В небе над хатами уже летали на бомбежку вражеских тылов самолеты с красными звездами на крыльях. Деревня жила ожиданием прихода Красной армии, того не предполагая, что фронт простоит под Кировом полтора года.
Собралась деревня на сход и под гул не близкой еще канонады повела разговор о делах насущных. Наши, мол, совсем рядом – надо им чем-то помочь. Всем миром постановили: послать через линию фронта обоз с продовольствием для Красной армии – мясом, салом. С обозом отрядили председателя сельсовета Ефимкина: сам он надумал на фронт податься и еще семерых парней, кому подоспел срок призыва, с собой увел.
Глухими лесными дорогами, обходя боевые порядки немцев, пробрались обозники в Киров, передали продовольствие по назначению, получили соответствующую расписку. Семерых ветмицких добровольцев сразу же определили в армию. Ефимкину же командование рекомендовало вернуться в свою деревню для организации дальнейшей партизанской борьбы, выделив ему оружие, патроны, листовки.
Покамест Матвей Яковлевич ходил с обозом в Киров, к деревне неожиданно прибились трое бойцов-окруженцев: Гусаров, Кузнецов, Гурин, все при оружии. Известно, слухом земля полнится. Прослышав, что где-то совсем рядом в одиночку сражается с немцами деревня Ветмица, красноармейцы тут же поспешили на помощь.
Домой председатель вернулся как нельзя кстати. Метельным днем 21 февраля противник силою до роты в третий раз попытался овладеть Ветмицей. Постовые заслона, что в хате у росстани, а ими в тот час были Иван Иванцов и сын председателя Санька Ефимкин, за пургой не заметили, как во дворе объявились гитлеровцы в белых маскхалатах, человек пятьдесят, все на лыжах. В этой аховой ситуации быстрее всех сообразили, что надо делать, женщины: спрятали винтовки под пол, выставили на стол кое-какую снедь и уселись вместе с постовыми – вроде как собрались обедать. Немцы на порог и сразу к Ивану – с допросом. На Саньку же – ноль внимания: худой, росточка маленького, совсем на партизана не похож. А Санька, пока Ивана допрашивали, незаметно выскользнул из хаты и был таков – словно пропал за сугробами.
Вовремя паренек дал знать мужикам о налете немцев – со всех сторон по хате у росстани ударили из винтовок. Гитлеровцам стало не до Ивана – повыскакивали из дома и, беспорядочно отстреливаясь, пустились наутек.
Затишье после перестрелки оказалось недолгим. Со стороны Синявки застрочил пулемет, над хатами заслышался треск разрывных пуль. Следом в обстрел включилась пушка: снаряды рвались на самых задворках. Разгоряченные боем мужики уже готовы были броситься в погоню за немцами, да Матвей Ефимкин отговорил – так можно, мол, и под огонь пулемета угодить. Сошлись на том, как предложил Кузнецов: двинуть в обход Синявки и ударить с тыла.
Братья Сенькины, братья Ефимкины, Кузнецов, Иванцов, Гусаров и другие, всего человек двадцать, держась берега Ветьмы, под завесой метели за считанные минуты отмахали на лыжах километра три, зашли немцам в тыл и с криком «ура!» налетели на позиции врага. Гитлеровцы в панике бросили пушку и пулемет и бежали с раненым полковником на руках в Бетлицу.
Пушку – примерно такая же, как наша «сорокапятка», – после боя мужики дружно погрузили на сани и, помогая выбившимся из сил на глубоком снегу лошадям, торжественно провезли через всю Ветмицу. Боевой трофей установили на бугре в центре селения, стволом развернув в сторону Бетлицы.
Так вот и продержалась целых полгода Ветмица – крохотная советская территория в тылу врага.
Председатель понимал: оккупанты ни за что не оставят деревню в покое – рано или поздно постараются свести с ней счеты сразу за все, а потому наказал жителям на всякий случай припрятать свои пожитки и съестное, заодно и розданное по дворам на хранение колхозное зерно зарыть в снег. Если немцы и придут, то вряд ли станут копаться – сугробы-то кругом вон какие!
Ветмица тем временем снарядила еще один санный обоз из тринадцати подвод с продовольствием для Красной армии. Командование дивизии, в расположение которой пробился обоз, в знак благодарности показало обозникам фильм «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой». Припозднились тогда хлопцы в Кирове, в обратный путь тронулись уже за полночь и на рассвете напоролись на засаду. Домой вернулись только на второй день и с тяжелыми потерями: трое ранены, один, пятнадцатилетний Семен Сенькин, убит. Ко всему еще и лишились нескольких лошадей.
Сколько же горя и страданий достанется тебе, Ветмица, от войны за святую твою веру в победу!
Прав оказался Матвей Яковлевич: немцы не оставили деревню в покое. Враг готовил операцию по уничтожению «партизанской столицы» округи. Днем «икс» гитлеровцы назначили 5 апреля, на которое в том году пришлась Пасха. Утром, часов в девять с присланного из Рославля на станцию Бетлица бронепоезда ударили гаубицы. С аэродрома в Сеще были подняты пять «юнкерсов» – в тот день они совершили десять вылетов, буквально засыпав деревню бомбами. После артобстрела и бомбардировки с воздуха немецкое командование бросило на Ветмицу пехотный батальон. Несколько семей в панике кинулись бежать в соседнюю Синявку, да тут же повернули назад: оказалось, и с той стороны немцы наступают. Скоро выяснилось, что они движутся и со стороны Зловодки. Да, крепко, чувствуется, Ветмица насолила оккупантам, если те развернули против нее общевойсковую операцию!
Ефимкин отдает приказ: всем уходить в леса, а сам с отрядом самообороны остается в Ветмице, рассчитывая хоть как-то придержать немцев и тем самым прикрыть эвакуацию жителей.
Деревня уже вся полыхала огнем.
Гитлеровцы, все в белых маскхалатах, замешкались – никак не могут пробиться через сугробы, потом принялись прокапывать проходы к хатам.
– Где наша пушка? – нервничал Ефимкин. – Почему молчит?
Пушкари, как выяснилось, просто не знали, куда стрелять: дым кругом, ничего не видно. Выстрелили наугад – снаряд разорвался среди поля, взметнув черный столб. Немцы явно не ожидали такого оборота событий и на время приостановили продвижение, затоптались на месте. Рано порадовался Матвей за свою артиллерию: на четвертом снаряде затвор пушки заклинило.
Когда немцы подобрались к деревенским окраинам, Ефимкин скомандовал бойцам «отход». Прицепили к саням пушку – не оставлять же врагу! – и двинулись в сторону Раменного. Отход прикрывали огнем своего пулемета Сергей Зверев и Константин Гурин. «Юнкерсы» сделали последний заход, отбомбились и легли на обратный курс. Пилот же пятого самолета отвернул машину в сторону, сбросил высоту и так низко пронесся над землей, словно решил проутюжить дорогу вместе с санями и пушкой. Оглушенные ревом самолета мужики бросились врассыпную, а едва придя в себя, открыли пальбу из винтовок вслед «юнкерсу». Да куда там!
Уже в лесах Ефимкин с ужасом узнает, что не все жители успели покинуть деревню (остались человек сто пятьдесят – женщины, дети, старики, которые прятались от бомб по погребам), и втайне еще будет надеяться, что на них-то у немцев рука не поднимется.
Оккупанты же не пощадили никого. Стариков, двенадцать человек, сперва заставили разуться, отобрали у них валенки и потом всех расстреляли. Раненых, в их числе и двенадцатилетнюю Аленку Кирееву, прикончили штыками прямо на месте. А женщин с детьми загнали в здание школы, забили досками дверь и забросали бутылками с зажигательной смесью. Какую же силу нашли в себе крестьянки, если, навалившись на дверь, буквально вынесли ее на своих плечах наружу и, выхватив малышей из огня, убежали в лес!
В праздник праздников, каким считается Христово Воскресение, деревня потеряла только убитыми более пятидесяти мирных жителей.
Так и не покорилась Ветмица врагу – всем миром ушла в родные леса, чтобы продолжить борьбу с оккупантами.
Застоялась в тот год в этих краях зима. Только в середине апреля – от солнца ли, от пламени ли Ветмицы – обмякли и осели сугробы, и как-то разом за все дела взялась весна. Добрыми вышли из зимовки посевы – высокие снега, видать, хорошо укрыли от морозов, для жизни сберегли.
– Расскажи мне, Ветмица, как ты дожила до победы?
– Жила по шалашам да землянкам на дальних лесных кордонах, партизанила, погибших мужиков своих хоронила, в лаптях ходила, детей растила, тайком от немца рожь на полях сеяла – себя и партизан кормила, ждала Красную армию, потом деревню поднимала, колхоз на ноги ставила… Долгая моя повесть – всего не пересказать.
Гляжу на высокие снега, на столбы печных дымков, которые, кажется, держат над крышами хат небо, на серую ленту Ветьмы с белой бахромой заиндевелых берез по берегам – спасибо тебе за то, что ты есть, Ветмица, и низкий поклон тебе, «партизанская столица», за твой подвиг на войне.
Да будут всегда высоки твои снега, что заслоняли тебя в войну от врага и что теперь укрывают от невзгод твои озими! А вместе с ними будь всегда благословенна ты сама, Ветмица, вся как есть – от первого вскрика петухов перед новым твоим рассветом до перезвона снегирей на березе у росстани, откуда я сейчас гляжу на тебя!
Анатолий ВОРОБЬЕВ
деревня Ветмица, Калужская область
...Жила на земле деревенька Ветмица, домами ладная, людьми добрая. Завидовали ей по-хорошему все селения в округе. Местный колхоз «Искра» в предвоенные годы за высокие урожаи зерновых был представлен на Сельскохозяйственной выставке в Москве. Авторитет деревни в районе был таков, что даже невест себе окрестные женихи не иначе как в Ветмице норовили высмотреть – того, наверное, не знали, что здешние красавицы во все времена почему-то только по ветмицким парням и сохли. Так и поживала деревня, колхозом богатая, невестами приметная, нравом веселая. Одних лишь гармонистов здесь до полутора десятков набиралось – так что и музыки ей было не занимать: самой хватало и другим доставалось...
Первый раз в Ветмицу Калужской области я наехал вместе с председателем Куйбышевского райисполкома Александром Матвеевичем Ефимкиным. Сам он родом как раз из Ветмицы. Его отец Матвей Яковлевич в годы войны председательствовал здесь в сельсовете, был одним из организаторов партизанской борьбы в деревне, а он, Санька Ефимкин, тогда совсем еще подросток, партизанил, как, впрочем, и все его деревенские сверстники. Так что мы с ним в этой поездке были, можно сказать, попутчиками. С той лишь разницей, что я впервые открывал для себя «партизанскую столицу», а он как бы возвращался в свою далекую юность.
– Трудно даже представить себе: вот была деревня – и больше нет ее, – скажет с болью в голосе Александр Матвеевич, когда мы остановимся на высоком холме, откуда послевоенная Ветмица видна как на ладони.
Именно такой запомнил Санька Ефимкин горькую, как безутешный бабий плач, правду родной деревни осенью 1943 года, вернувшись вместе с односельчанами из партизанских лесов в освобожденную Ветмицу: куда девались сто пятьдесят хат – только пустырь остался да боль.
...Война поначалу как бы обошла Ветмицу стороной: немцы в этот уголок сунулись не сразу. А как только попытались овладеть деревней, то получили отпор. Созданный председателем сельсовета Матвеем Ефимкиным отряд самообороны (35 мужчин и подростков) с винтовками да охотничьими ружьями разгромил на подходе к Ветмице взвод автоматчиков, уничтожив семерых гитлеровцев. Своим первым боем деревня столько шуму наделала, что враг всерьез уверовал в наличие у нее крепкого партизанского гарнизона.
А в это самое время председатель сельсовета, сидя у себя в кабинете с приставленной к столу винтовкой, думал трудную думу: как дальше защищать деревню с теми, что под его началом, вооруженными силами? Надеяться на помощь со стороны не приходилось: партизанских отрядов поблизости еще не было. Оставалось одно – самим держаться сколько хватит духу, а там, если совсем уж невмочь станет, всей деревней сняться и уйти в леса.
Сельский сход в тот день затянулся надолго – много надо было дел обговорить. Завершение сева озимых, заготовка на зиму дров для семей красноармейцев, распределение среди жителей на сохранение до прихода Красной армии запасов колхозного хлеба, организация обороны Ветмицы...
С тех пор, как война вплотную подступила к родному порогу, решением исполкома сельсовета Ветмица была объявлена на осадном положении, а все мужчины и подростки считались призванными в отряд самообороны. Днем и ночью, сменяясь, охраняли деревню два заслона: один – на берегу Ветьмы, другой – у росстани, в ближней к большаку хате. Под этим прикрытием вершила Ветмица свои извечные крестьянские дела: докашивала поздние овсы, копала картошку, озимые сеяла…
Фронт горел уже где-то под Москвой, а здесь, в глубоком тылу врага, одна на всю округу жила с красным флагом над сельсоветом непокорная русская деревня.
Зима в тот год выдалась суровая. Снегу навалило под самые крыши хат. Морозы жали так, что деревья по ночам «стреляли». Дошло до того, что однажды заслон принял этот резкий звук в ночи за хлопок винтовочного выстрела и с перепугу поднял тревогу. Мужиков нетрудно было понять: кругом немцы, нервы постоянно в напряжении.
Спасибо родным снегам – перед самым Новым годом гитлеровцы предприняли второе наступление на Ветмицу, но, пробарахтавшись с полчаса в сугробах на подступах к деревне, так и не смогли подобраться к хатам. Мужики, каждый из-за своего плетня и все вместе, такой дружный огонь из винтовок и ружей повели, что немцы тут же откатились назад.
Выходит, не просто присловьем пришлись тогда к Ветмице слова «партизанская столица» – этим самым народная молва как бы возвела в пример всей оккупированной врагом округе подвиг деревни, оставшейся советской.
Впервые за войну Ветмица с облегчением вздохнула, когда услышала гул канонады: в январе 1942-го линия фронта после разгрома немцев под Москвой придвинулась к городу Кирову, что в каких-то сорока километрах от деревни. В небе над хатами уже летали на бомбежку вражеских тылов самолеты с красными звездами на крыльях. Деревня жила ожиданием прихода Красной армии, того не предполагая, что фронт простоит под Кировом полтора года.
Собралась деревня на сход и под гул не близкой еще канонады повела разговор о делах насущных. Наши, мол, совсем рядом – надо им чем-то помочь. Всем миром постановили: послать через линию фронта обоз с продовольствием для Красной армии – мясом, салом. С обозом отрядили председателя сельсовета Ефимкина: сам он надумал на фронт податься и еще семерых парней, кому подоспел срок призыва, с собой увел.
Глухими лесными дорогами, обходя боевые порядки немцев, пробрались обозники в Киров, передали продовольствие по назначению, получили соответствующую расписку. Семерых ветмицких добровольцев сразу же определили в армию. Ефимкину же командование рекомендовало вернуться в свою деревню для организации дальнейшей партизанской борьбы, выделив ему оружие, патроны, листовки.
Покамест Матвей Яковлевич ходил с обозом в Киров, к деревне неожиданно прибились трое бойцов-окруженцев: Гусаров, Кузнецов, Гурин, все при оружии. Известно, слухом земля полнится. Прослышав, что где-то совсем рядом в одиночку сражается с немцами деревня Ветмица, красноармейцы тут же поспешили на помощь.
Домой председатель вернулся как нельзя кстати. Метельным днем 21 февраля противник силою до роты в третий раз попытался овладеть Ветмицей. Постовые заслона, что в хате у росстани, а ими в тот час были Иван Иванцов и сын председателя Санька Ефимкин, за пургой не заметили, как во дворе объявились гитлеровцы в белых маскхалатах, человек пятьдесят, все на лыжах. В этой аховой ситуации быстрее всех сообразили, что надо делать, женщины: спрятали винтовки под пол, выставили на стол кое-какую снедь и уселись вместе с постовыми – вроде как собрались обедать. Немцы на порог и сразу к Ивану – с допросом. На Саньку же – ноль внимания: худой, росточка маленького, совсем на партизана не похож. А Санька, пока Ивана допрашивали, незаметно выскользнул из хаты и был таков – словно пропал за сугробами.
Вовремя паренек дал знать мужикам о налете немцев – со всех сторон по хате у росстани ударили из винтовок. Гитлеровцам стало не до Ивана – повыскакивали из дома и, беспорядочно отстреливаясь, пустились наутек.
Затишье после перестрелки оказалось недолгим. Со стороны Синявки застрочил пулемет, над хатами заслышался треск разрывных пуль. Следом в обстрел включилась пушка: снаряды рвались на самых задворках. Разгоряченные боем мужики уже готовы были броситься в погоню за немцами, да Матвей Ефимкин отговорил – так можно, мол, и под огонь пулемета угодить. Сошлись на том, как предложил Кузнецов: двинуть в обход Синявки и ударить с тыла.
Братья Сенькины, братья Ефимкины, Кузнецов, Иванцов, Гусаров и другие, всего человек двадцать, держась берега Ветьмы, под завесой метели за считанные минуты отмахали на лыжах километра три, зашли немцам в тыл и с криком «ура!» налетели на позиции врага. Гитлеровцы в панике бросили пушку и пулемет и бежали с раненым полковником на руках в Бетлицу.
Пушку – примерно такая же, как наша «сорокапятка», – после боя мужики дружно погрузили на сани и, помогая выбившимся из сил на глубоком снегу лошадям, торжественно провезли через всю Ветмицу. Боевой трофей установили на бугре в центре селения, стволом развернув в сторону Бетлицы.
Так вот и продержалась целых полгода Ветмица – крохотная советская территория в тылу врага.
Председатель понимал: оккупанты ни за что не оставят деревню в покое – рано или поздно постараются свести с ней счеты сразу за все, а потому наказал жителям на всякий случай припрятать свои пожитки и съестное, заодно и розданное по дворам на хранение колхозное зерно зарыть в снег. Если немцы и придут, то вряд ли станут копаться – сугробы-то кругом вон какие!
Ветмица тем временем снарядила еще один санный обоз из тринадцати подвод с продовольствием для Красной армии. Командование дивизии, в расположение которой пробился обоз, в знак благодарности показало обозникам фильм «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой». Припозднились тогда хлопцы в Кирове, в обратный путь тронулись уже за полночь и на рассвете напоролись на засаду. Домой вернулись только на второй день и с тяжелыми потерями: трое ранены, один, пятнадцатилетний Семен Сенькин, убит. Ко всему еще и лишились нескольких лошадей.
Сколько же горя и страданий достанется тебе, Ветмица, от войны за святую твою веру в победу!
Прав оказался Матвей Яковлевич: немцы не оставили деревню в покое. Враг готовил операцию по уничтожению «партизанской столицы» округи. Днем «икс» гитлеровцы назначили 5 апреля, на которое в том году пришлась Пасха. Утром, часов в девять с присланного из Рославля на станцию Бетлица бронепоезда ударили гаубицы. С аэродрома в Сеще были подняты пять «юнкерсов» – в тот день они совершили десять вылетов, буквально засыпав деревню бомбами. После артобстрела и бомбардировки с воздуха немецкое командование бросило на Ветмицу пехотный батальон. Несколько семей в панике кинулись бежать в соседнюю Синявку, да тут же повернули назад: оказалось, и с той стороны немцы наступают. Скоро выяснилось, что они движутся и со стороны Зловодки. Да, крепко, чувствуется, Ветмица насолила оккупантам, если те развернули против нее общевойсковую операцию!
Ефимкин отдает приказ: всем уходить в леса, а сам с отрядом самообороны остается в Ветмице, рассчитывая хоть как-то придержать немцев и тем самым прикрыть эвакуацию жителей.
Деревня уже вся полыхала огнем.
Гитлеровцы, все в белых маскхалатах, замешкались – никак не могут пробиться через сугробы, потом принялись прокапывать проходы к хатам.
– Где наша пушка? – нервничал Ефимкин. – Почему молчит?
Пушкари, как выяснилось, просто не знали, куда стрелять: дым кругом, ничего не видно. Выстрелили наугад – снаряд разорвался среди поля, взметнув черный столб. Немцы явно не ожидали такого оборота событий и на время приостановили продвижение, затоптались на месте. Рано порадовался Матвей за свою артиллерию: на четвертом снаряде затвор пушки заклинило.
Когда немцы подобрались к деревенским окраинам, Ефимкин скомандовал бойцам «отход». Прицепили к саням пушку – не оставлять же врагу! – и двинулись в сторону Раменного. Отход прикрывали огнем своего пулемета Сергей Зверев и Константин Гурин. «Юнкерсы» сделали последний заход, отбомбились и легли на обратный курс. Пилот же пятого самолета отвернул машину в сторону, сбросил высоту и так низко пронесся над землей, словно решил проутюжить дорогу вместе с санями и пушкой. Оглушенные ревом самолета мужики бросились врассыпную, а едва придя в себя, открыли пальбу из винтовок вслед «юнкерсу». Да куда там!
Уже в лесах Ефимкин с ужасом узнает, что не все жители успели покинуть деревню (остались человек сто пятьдесят – женщины, дети, старики, которые прятались от бомб по погребам), и втайне еще будет надеяться, что на них-то у немцев рука не поднимется.
Оккупанты же не пощадили никого. Стариков, двенадцать человек, сперва заставили разуться, отобрали у них валенки и потом всех расстреляли. Раненых, в их числе и двенадцатилетнюю Аленку Кирееву, прикончили штыками прямо на месте. А женщин с детьми загнали в здание школы, забили досками дверь и забросали бутылками с зажигательной смесью. Какую же силу нашли в себе крестьянки, если, навалившись на дверь, буквально вынесли ее на своих плечах наружу и, выхватив малышей из огня, убежали в лес!
В праздник праздников, каким считается Христово Воскресение, деревня потеряла только убитыми более пятидесяти мирных жителей.
Так и не покорилась Ветмица врагу – всем миром ушла в родные леса, чтобы продолжить борьбу с оккупантами.
Застоялась в тот год в этих краях зима. Только в середине апреля – от солнца ли, от пламени ли Ветмицы – обмякли и осели сугробы, и как-то разом за все дела взялась весна. Добрыми вышли из зимовки посевы – высокие снега, видать, хорошо укрыли от морозов, для жизни сберегли.
– Расскажи мне, Ветмица, как ты дожила до победы?
– Жила по шалашам да землянкам на дальних лесных кордонах, партизанила, погибших мужиков своих хоронила, в лаптях ходила, детей растила, тайком от немца рожь на полях сеяла – себя и партизан кормила, ждала Красную армию, потом деревню поднимала, колхоз на ноги ставила… Долгая моя повесть – всего не пересказать.
Гляжу на высокие снега, на столбы печных дымков, которые, кажется, держат над крышами хат небо, на серую ленту Ветьмы с белой бахромой заиндевелых берез по берегам – спасибо тебе за то, что ты есть, Ветмица, и низкий поклон тебе, «партизанская столица», за твой подвиг на войне.
Да будут всегда высоки твои снега, что заслоняли тебя в войну от врага и что теперь укрывают от невзгод твои озими! А вместе с ними будь всегда благословенна ты сама, Ветмица, вся как есть – от первого вскрика петухов перед новым твоим рассветом до перезвона снегирей на березе у росстани, откуда я сейчас гляжу на тебя!
Анатолий ВОРОБЬЕВ
деревня Ветмица, Калужская область
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
