Из пяти поколений Климовых…
Пятнадцать лет назад началась первая чеченская война. Сегодня я хочу рассказать об одном из тех парней,
которые первыми закрыли собой Россию в том недоброй памяти 1995 году
Пятнадцать лет назад началась первая чеченская война. Сегодня я хочу рассказать об одном из тех парней,
которые первыми закрыли собой Россию в том недоброй памяти 1995 году
...Тогда я еще не знал, что бывает после того, как его глаза, превращаясь в узкие пулеметные амбразуры, за считанные мгновения превращаются из светло-синих в почти белые, словно лед на стремительно замерзающем озере.
Вроде бы ничего не изменилось: так же монотонно погромыхивал в туннеле поезд метро, так же равнодушно шелестели газетами пассажиры. Но Димка меня уже не слышал.
Оглянувшись, я понял, куда прицелился спаренный пулемет димкиных глаз.
На сиденье за моей спиной, широко, по-хозяйски расставив ноги в лакированных туфлях, расположились двое верзил-кавказцев. Гости столицы, громко гогоча, оживленно обсуждали висящую над ними на поручне действительно нелепо-смешную бабульку в потертом пальто и безразмерных резиновых ботах.
– Встать!..
Это сказанное негромко, почти вполголоса, слово почему-то громыхнуло в переполненном вагоне гулко и раскатисто, как винтовочный выстрел в горном ущелье.
– Э-э, чиво, а?!. – один из верзил начал угрожающе приподниматься.
– Встать, сука, когда с тобой разговаривает русский офицер!.. – уже целая пулеметная очередь.
А дальше все было совсем не так, как в голливудских боевиках, – эффектные стойки, красивые удары... Все началось и закончилось в какие-то три секунды. Что это было – мельница, шаровая молния? Шлепок, еще, короткий хруст. Один бесчувственным кулем распластался на полу, другой, схватившись за стремительно распухавшую челюсть, отполз в угол вагона. Заголосила женщина, кто-то лихорадочно давил кнопку экстренной связи с машинистом...
Из «объективки» гвардии старшего лейтенанта Климова
«Климов Дмитрий Сергеевич, 24 года, русский, холост, детей не имеет, выпускник Рязанского высшего военного командного воздушно-десантного училища. Воинское звание – гвардии старший лейтенант.
Мастер спорта по рукопашному бою, отличный стрелок.
На территории Чеченской Республики находился двадцать месяцев в должности командира разведывательно-диверсионной группы, командира разведывательного взвода. Радиопозывной – «Святогор».
За успешное выполнение ряда боевых заданий награжден двумя орденами Мужества и медалью «За отвагу».
Личный счет – 27 уничтоженных членов незаконных бандформирований, в том числе 3 – с применением холодного оружия. Потери вверенного ему подразделения за указанный период – один убитый, трое раненых, в том числе и сам, – осколочное ранение бедра.
Волевой, требовательный, инициативный, храбрый командир. У подчиненных пользуется непререкаемым авторитетом и уважением. Честен.
Недостатки: излишне вспыльчив, категоричен, в экстремальной ситуации может пойти напролом. Не всегда соблюдает субординацию по отношению к вышестоящему командованию.
Вывод: после реабилитационного периода может быть использован в должности «командир разведроты».
...Двое милиционеров растерянно вертели на платформе метро Димкины военный билет и орденскую книжку.
– Ну ты-то че полез, старшой? – наконец неуверенно протянул один.
– Нарушил, понимаешь, общественный порядок, – поддакнул лейтенант.
Димка угрюмо молчал. Ноги – на ширину плеч, носки развернуты чуть вовнутрь, руки – в нижнем «замке».
Димка не такой, как мы. Самое страшное, что он больше уже никогда не будет таким, как мы. Его можно везти в любые реабилитационные центры, отправлять в увеселительные круизы, пытаться делать все, чтобы вытравить из памяти глинистую грязь в крови и раскаленную докрасна броню догорающего танка. И все равно никогда не поймать той секунды, когда светло-синие озерца Димкиных глаз вновь моментально покроются белесым льдом ненависти.
Он – Воин. Я произношу это слово без всякого пафоса. Просто это такое состояние души, это Крест, который предстоит нести всю оставшуюся жизнь.
...Ротного убили подло. По-шакальи.
Когда пальба возле дымившейся девятиэтажки стихла, с той стороны вдруг ожил мегафон. «Э-э, руськи, давай стволы вверх, с площади убитых уберем, сначала мы, а потом вы!.. Стрелять не будем, клянусь Аллахом!»
Капитан Земцов сплюнул на битый кирпич и, сложив ладони рупором, прокричал в ответ: «Хрен с вами, забирайте, стрелять не будем!»
Витьку Земцова, 27-летнего командира роты спецназа ВДВ, бойцы уважали за храбрость, за справедливость и, самое главное, за то, что людей берег. Солдату можно приказать многое. Одного нельзя – заставить в курилке называть командира «батей». Курилка, она все расставляет по своим местам. Капитан Земцов в свои двадцать семь это высшее солдатское звание заслужил...
Поэтому Батя в тот Богом проклятый день не мог отпустить своих бойцов на площадь одних. «Димон, за старшего», – бросил он Климову и, закинув на плечо автомат, шагнул в пролом.
Все, что было после сухого одиночного выстрела снайпера, Климов помнит, как в туманной пелене. Помнит, как несся через площадь, как справа и слева от него поливали девятиэтажку свинцом Тень, Кабан, Бармалей, Графин... Как тащил к спасительным развалинам обмякшее тело друга и командира...
Пуля снайпера пробила Витьке горло навылет. Он был еще жив, тяжело и хрипло дышал, но жизнь короткими кровавыми толчками уже уходила из могучего Витькиного тела.
Свет в проеме застила двухметровая фигура в разодранном камуфляже. «Командир, девятиэтажка наша! – проорал через грохот очередей ефрейтор Леха по кличке Тень (в спецназе клички-позывные – у всех). В своих пудовых кулаках он сжимал ручной пулемет. «Троих «чичей» взяли живьем и этого... ну который... Батю...»
Кабан и Графин втолкнули худого бритоголового бородача лет сорока. Тень с размаху грохнул на кирпич «эсвэдэшку» с разбитой оптикой.
– Командир, я не хотел, меня заставил Усман, – угрюмо выдавил из себя бородач.
– Мы тебе, тварь, сначала ухи с башки срежем, потом все твои причиндалы повыдергиваем, – начали подзаводить друг друга Бармалей с Кабаном, – а потом...
– Отставить! – глухо перебил взводный.
– Лейтенант, а они, они что с нашими даже ранеными делают?!
– Я сказал – отставить. Мы – не они. А теперь все вон.
Солдаты хмуро разбрелись по местам.
Перед Климовым стоял обезоруженный враг, который полчаса назад подло, нарушив неписаные воинские законы, убил его друга и командира. Он нарушил Слово Воина и стал шакалом.
По инструкции, конечно, было положено доложить комбату. Тот доложит в полк и за этим бородатым приедут особисты. А потом он окажется в высоком штабе, где его уже не кокнешь, – кругом газетчики и телевидение. И какой-нибудь правозащитник отвезет его в Страсбург, где он с удовольствием расскажет по «ящику» о кровавых русских империалистах и гордой борьбе свободолюбивого ичкерийского народа. И тогда лейтенанту Климову нечего будет сказать своим солдатам...
В кармане Димкиного камуфляжа лежали залитые кровью документы капитана Земцова и фотография. На ней – обнявшись, улыбались жена Ира и большеглазый шестилетний мальчик. И на обороте – трогательные детские каракули: «Папи Вити от мамы и Вовы. Мы тибя очень любим и ждем».
Климов нажал на спуск.
– Тень, передай радисту, что мы взяли не троих, а двоих! Двоих, понял?!.
А потом Димка попал «в распоряжение». Есть такая форма в армии. Это когда ты вроде бы не у дел, в таком полуотпуске-полуболтании в ожидании нового назначения. А что делать? Война закончена, пушки зачехлены, маркитантки пудрят носики...
Мы сидели с Димкой в маленькой кафешке на Садовом кольце и допивали уже по третьей чашке кофе.
– Знаешь, Сань, я ведь на войне-то и не был...
– ?!.
– Ага. У нас у всех в документах классная формулировочка: «Находился в районе чрезвычайного положения для наведения конституционного порядка». Я вот сейчас книжки всякие умные читаю, может, разъяснит кто мне, дураку, чем это от войны отличается.
...Хлопнула дверь, и в кафе шумно ввалилась стайка молодых парней и девчонок. Девицы были «еще те». «Ну ты даун! За полкосаря «зеленью» я б тебе сама дала, уау!..» – весело гогоча, компашка рассаживалась за соседним столиком. Прыщавый худосочный отрок с серьгой в ухе двинулся вихляющей походкой к барной стойке.
– Нет, ты скажи, за что погибли ребята? – Димка буравил глазами «продвинутых» соседей, – за что погибли Батя, Бармалей, мотострелки в Грозном?! Чтобы эта сволочь тут веселилась, коктейли жрала?!
Я с опаской взглянул на Климова. Но нет, это была не та ярость, что в вагоне метро. Глаза его оставались прежними, разве что только предательски повлажневшими. Это был огонь, направленный вовнутрь, всепожирающая энергия, испепеляющая самый смысл собственного существования.
Димка зашелестел страничками своего потертого фронтового блокнота. Оказалось – стихи. Никто не знает автора. Просто стихи, которые передаются из роты в роту, из батальона в батальон. Это солдатские стихи, зачастую наивные, почти всегда не отвечающие законам ямба и амфибрахия, но всегда – искренние...
Войско выносило стойко
Груз приказов и гробов.
А в России – перестройка
Аппаратов и штабов.
Реагировали гибко:
«Это что, мол, за война?..»
И кивнули – «Да, ошибка,
Но ошибка ж! Не вина!»
...Друга под Урус-Мартаном
Разыскало письмецо,
А над другом, как лампада,
Друга белое лицо.
Станет зябко, станет зыбко
В отчем доме у ракит...
«Мама! Это не ошибка.
Я – действительно убит...»
– Ты знаешь, какие ребята там погибали?! По возрасту, – он мотнул головой, – не старше этих. И как погибали! Не суди по Москве о всей России. Там Орел, Чита, Курган, Ростов, Ставрополь – вот кто там ложился. А теперь – «ошибочка вышла»?!.
Компашка за соседним столиком весело чокалась коктейлем.
Профессиональный рейнджер, суперсолдат, на подготовку которого ушли долгие годы, гвардии старший лейтенант воздушно-десантных войск Российской армии Дмитрий Климов оказался... никому не нужным. Как, впрочем, и сотни его боевых товарищей.
– Знаешь, – Димка глубоко затягивается сигаретой, – что они нам на «передке» орали? «Обоссанный русский медведь, сдавайся! Аллах акбар!» А в ответ только и оставалось: «Мы… вашего Аллаха! Слава ВДВ!» Вот тут и начиналось...
За время своего «нахождения в распоряжении» Дима Климов успел объехать много своих бывших бойцов. Вернулся подавленным и угнетенным.
Друг, телохранитель и адъютант в одном лице, пулеметчик Леха-Тень спутался с бандитами в родном Липецке – другой работы просто не было. Кабан продолжал в своей ставропольской станице оплакивать погибшего за месяц до дембеля друга Бармалея – пил страшно, по-черному. Графин с Ежом помыкались без работы где-то на своем Дальнем Востоке, а потом подались во Французский иностранный легион.
– Меня с собой звали, говорили, что им поведали, что русский старший лейтенант из Чечни по ихним меркам – минимум майор. А че мне там делать? За их поганые евро под пули подставляться? Я – русский офицер, а не б...дь! Я – солдат Империи, какой хочешь – хоть советской, хоть российской. Главное, чтобы это была Россия, единая и неделимая. Пять поколений Климовых служили ей в погонах верой и правдой. И я буду. Придет мое время, пускай не сейчас, но придет обязательно.
Так говорил один из последних солдат Империи...
Александр ЧУДАКОВ
которые первыми закрыли собой Россию в том недоброй памяти 1995 году
...Тогда я еще не знал, что бывает после того, как его глаза, превращаясь в узкие пулеметные амбразуры, за считанные мгновения превращаются из светло-синих в почти белые, словно лед на стремительно замерзающем озере.
Вроде бы ничего не изменилось: так же монотонно погромыхивал в туннеле поезд метро, так же равнодушно шелестели газетами пассажиры. Но Димка меня уже не слышал.
Оглянувшись, я понял, куда прицелился спаренный пулемет димкиных глаз.
На сиденье за моей спиной, широко, по-хозяйски расставив ноги в лакированных туфлях, расположились двое верзил-кавказцев. Гости столицы, громко гогоча, оживленно обсуждали висящую над ними на поручне действительно нелепо-смешную бабульку в потертом пальто и безразмерных резиновых ботах.
– Встать!..
Это сказанное негромко, почти вполголоса, слово почему-то громыхнуло в переполненном вагоне гулко и раскатисто, как винтовочный выстрел в горном ущелье.
– Э-э, чиво, а?!. – один из верзил начал угрожающе приподниматься.
– Встать, сука, когда с тобой разговаривает русский офицер!.. – уже целая пулеметная очередь.
А дальше все было совсем не так, как в голливудских боевиках, – эффектные стойки, красивые удары... Все началось и закончилось в какие-то три секунды. Что это было – мельница, шаровая молния? Шлепок, еще, короткий хруст. Один бесчувственным кулем распластался на полу, другой, схватившись за стремительно распухавшую челюсть, отполз в угол вагона. Заголосила женщина, кто-то лихорадочно давил кнопку экстренной связи с машинистом...
Из «объективки» гвардии старшего лейтенанта Климова
«Климов Дмитрий Сергеевич, 24 года, русский, холост, детей не имеет, выпускник Рязанского высшего военного командного воздушно-десантного училища. Воинское звание – гвардии старший лейтенант.
Мастер спорта по рукопашному бою, отличный стрелок.
На территории Чеченской Республики находился двадцать месяцев в должности командира разведывательно-диверсионной группы, командира разведывательного взвода. Радиопозывной – «Святогор».
За успешное выполнение ряда боевых заданий награжден двумя орденами Мужества и медалью «За отвагу».
Личный счет – 27 уничтоженных членов незаконных бандформирований, в том числе 3 – с применением холодного оружия. Потери вверенного ему подразделения за указанный период – один убитый, трое раненых, в том числе и сам, – осколочное ранение бедра.
Волевой, требовательный, инициативный, храбрый командир. У подчиненных пользуется непререкаемым авторитетом и уважением. Честен.
Недостатки: излишне вспыльчив, категоричен, в экстремальной ситуации может пойти напролом. Не всегда соблюдает субординацию по отношению к вышестоящему командованию.
Вывод: после реабилитационного периода может быть использован в должности «командир разведроты».
...Двое милиционеров растерянно вертели на платформе метро Димкины военный билет и орденскую книжку.
– Ну ты-то че полез, старшой? – наконец неуверенно протянул один.
– Нарушил, понимаешь, общественный порядок, – поддакнул лейтенант.
Димка угрюмо молчал. Ноги – на ширину плеч, носки развернуты чуть вовнутрь, руки – в нижнем «замке».
Димка не такой, как мы. Самое страшное, что он больше уже никогда не будет таким, как мы. Его можно везти в любые реабилитационные центры, отправлять в увеселительные круизы, пытаться делать все, чтобы вытравить из памяти глинистую грязь в крови и раскаленную докрасна броню догорающего танка. И все равно никогда не поймать той секунды, когда светло-синие озерца Димкиных глаз вновь моментально покроются белесым льдом ненависти.
Он – Воин. Я произношу это слово без всякого пафоса. Просто это такое состояние души, это Крест, который предстоит нести всю оставшуюся жизнь.
...Ротного убили подло. По-шакальи.
Когда пальба возле дымившейся девятиэтажки стихла, с той стороны вдруг ожил мегафон. «Э-э, руськи, давай стволы вверх, с площади убитых уберем, сначала мы, а потом вы!.. Стрелять не будем, клянусь Аллахом!»
Капитан Земцов сплюнул на битый кирпич и, сложив ладони рупором, прокричал в ответ: «Хрен с вами, забирайте, стрелять не будем!»
Витьку Земцова, 27-летнего командира роты спецназа ВДВ, бойцы уважали за храбрость, за справедливость и, самое главное, за то, что людей берег. Солдату можно приказать многое. Одного нельзя – заставить в курилке называть командира «батей». Курилка, она все расставляет по своим местам. Капитан Земцов в свои двадцать семь это высшее солдатское звание заслужил...
Поэтому Батя в тот Богом проклятый день не мог отпустить своих бойцов на площадь одних. «Димон, за старшего», – бросил он Климову и, закинув на плечо автомат, шагнул в пролом.
Все, что было после сухого одиночного выстрела снайпера, Климов помнит, как в туманной пелене. Помнит, как несся через площадь, как справа и слева от него поливали девятиэтажку свинцом Тень, Кабан, Бармалей, Графин... Как тащил к спасительным развалинам обмякшее тело друга и командира...
Пуля снайпера пробила Витьке горло навылет. Он был еще жив, тяжело и хрипло дышал, но жизнь короткими кровавыми толчками уже уходила из могучего Витькиного тела.
Свет в проеме застила двухметровая фигура в разодранном камуфляже. «Командир, девятиэтажка наша! – проорал через грохот очередей ефрейтор Леха по кличке Тень (в спецназе клички-позывные – у всех). В своих пудовых кулаках он сжимал ручной пулемет. «Троих «чичей» взяли живьем и этого... ну который... Батю...»
Кабан и Графин втолкнули худого бритоголового бородача лет сорока. Тень с размаху грохнул на кирпич «эсвэдэшку» с разбитой оптикой.
– Командир, я не хотел, меня заставил Усман, – угрюмо выдавил из себя бородач.
– Мы тебе, тварь, сначала ухи с башки срежем, потом все твои причиндалы повыдергиваем, – начали подзаводить друг друга Бармалей с Кабаном, – а потом...
– Отставить! – глухо перебил взводный.
– Лейтенант, а они, они что с нашими даже ранеными делают?!
– Я сказал – отставить. Мы – не они. А теперь все вон.
Солдаты хмуро разбрелись по местам.
Перед Климовым стоял обезоруженный враг, который полчаса назад подло, нарушив неписаные воинские законы, убил его друга и командира. Он нарушил Слово Воина и стал шакалом.
По инструкции, конечно, было положено доложить комбату. Тот доложит в полк и за этим бородатым приедут особисты. А потом он окажется в высоком штабе, где его уже не кокнешь, – кругом газетчики и телевидение. И какой-нибудь правозащитник отвезет его в Страсбург, где он с удовольствием расскажет по «ящику» о кровавых русских империалистах и гордой борьбе свободолюбивого ичкерийского народа. И тогда лейтенанту Климову нечего будет сказать своим солдатам...
В кармане Димкиного камуфляжа лежали залитые кровью документы капитана Земцова и фотография. На ней – обнявшись, улыбались жена Ира и большеглазый шестилетний мальчик. И на обороте – трогательные детские каракули: «Папи Вити от мамы и Вовы. Мы тибя очень любим и ждем».
Климов нажал на спуск.
– Тень, передай радисту, что мы взяли не троих, а двоих! Двоих, понял?!.
А потом Димка попал «в распоряжение». Есть такая форма в армии. Это когда ты вроде бы не у дел, в таком полуотпуске-полуболтании в ожидании нового назначения. А что делать? Война закончена, пушки зачехлены, маркитантки пудрят носики...
Мы сидели с Димкой в маленькой кафешке на Садовом кольце и допивали уже по третьей чашке кофе.
– Знаешь, Сань, я ведь на войне-то и не был...
– ?!.
– Ага. У нас у всех в документах классная формулировочка: «Находился в районе чрезвычайного положения для наведения конституционного порядка». Я вот сейчас книжки всякие умные читаю, может, разъяснит кто мне, дураку, чем это от войны отличается.
...Хлопнула дверь, и в кафе шумно ввалилась стайка молодых парней и девчонок. Девицы были «еще те». «Ну ты даун! За полкосаря «зеленью» я б тебе сама дала, уау!..» – весело гогоча, компашка рассаживалась за соседним столиком. Прыщавый худосочный отрок с серьгой в ухе двинулся вихляющей походкой к барной стойке.
– Нет, ты скажи, за что погибли ребята? – Димка буравил глазами «продвинутых» соседей, – за что погибли Батя, Бармалей, мотострелки в Грозном?! Чтобы эта сволочь тут веселилась, коктейли жрала?!
Я с опаской взглянул на Климова. Но нет, это была не та ярость, что в вагоне метро. Глаза его оставались прежними, разве что только предательски повлажневшими. Это был огонь, направленный вовнутрь, всепожирающая энергия, испепеляющая самый смысл собственного существования.
Димка зашелестел страничками своего потертого фронтового блокнота. Оказалось – стихи. Никто не знает автора. Просто стихи, которые передаются из роты в роту, из батальона в батальон. Это солдатские стихи, зачастую наивные, почти всегда не отвечающие законам ямба и амфибрахия, но всегда – искренние...
Войско выносило стойко
Груз приказов и гробов.
А в России – перестройка
Аппаратов и штабов.
Реагировали гибко:
«Это что, мол, за война?..»
И кивнули – «Да, ошибка,
Но ошибка ж! Не вина!»
...Друга под Урус-Мартаном
Разыскало письмецо,
А над другом, как лампада,
Друга белое лицо.
Станет зябко, станет зыбко
В отчем доме у ракит...
«Мама! Это не ошибка.
Я – действительно убит...»
– Ты знаешь, какие ребята там погибали?! По возрасту, – он мотнул головой, – не старше этих. И как погибали! Не суди по Москве о всей России. Там Орел, Чита, Курган, Ростов, Ставрополь – вот кто там ложился. А теперь – «ошибочка вышла»?!.
Компашка за соседним столиком весело чокалась коктейлем.
Профессиональный рейнджер, суперсолдат, на подготовку которого ушли долгие годы, гвардии старший лейтенант воздушно-десантных войск Российской армии Дмитрий Климов оказался... никому не нужным. Как, впрочем, и сотни его боевых товарищей.
– Знаешь, – Димка глубоко затягивается сигаретой, – что они нам на «передке» орали? «Обоссанный русский медведь, сдавайся! Аллах акбар!» А в ответ только и оставалось: «Мы… вашего Аллаха! Слава ВДВ!» Вот тут и начиналось...
За время своего «нахождения в распоряжении» Дима Климов успел объехать много своих бывших бойцов. Вернулся подавленным и угнетенным.
Друг, телохранитель и адъютант в одном лице, пулеметчик Леха-Тень спутался с бандитами в родном Липецке – другой работы просто не было. Кабан продолжал в своей ставропольской станице оплакивать погибшего за месяц до дембеля друга Бармалея – пил страшно, по-черному. Графин с Ежом помыкались без работы где-то на своем Дальнем Востоке, а потом подались во Французский иностранный легион.
– Меня с собой звали, говорили, что им поведали, что русский старший лейтенант из Чечни по ихним меркам – минимум майор. А че мне там делать? За их поганые евро под пули подставляться? Я – русский офицер, а не б...дь! Я – солдат Империи, какой хочешь – хоть советской, хоть российской. Главное, чтобы это была Россия, единая и неделимая. Пять поколений Климовых служили ей в погонах верой и правдой. И я буду. Придет мое время, пускай не сейчас, но придет обязательно.
Так говорил один из последних солдат Империи...
Александр ЧУДАКОВ
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
