Лирик из морской пехоты
В этом году исполнилось бы 95 лет замечательному поэту, переводчику, журналисту, воину и просто человеку, в чьем сердце Россия и Беларусь слились воедино, – Дмитрию Михайловичу Ковалеву.
В этом году исполнилось бы 95 лет замечательному поэту, переводчику, журналисту, воину и просто человеку, в чьем сердце Россия и Беларусь слились воедино, – Дмитрию Михайловичу Ковалеву.
...Кем он был по национальности? Русским? Белорусом? Да какая разница!..
Дмитрий Ковалев не делал различия между нашими народами, о чем и писал в своем стихотворении «Родословная»:
Мать – русская,
отец мой – белорус.
Я вновь,
Как в Киевской Руси, един,
Как та вода, что пьем,
Хлеб, что едим...
Он родился на Гомельщине, в маленьком городке Ветке, что раскинулся над сонной речкой Сож, в самый разгар Первой мировой – в 1915 году. Мама была из русской старообрядческой семьи, и большую часть своей жизни Дмитрий Михайлович прожил в России, служа ей и радея за нее. При этом никогда не забывая родную Белую Русь, ветлу над задумчивыми водоворотами тихого Сожа, васильки в волнующейся спелой ржи, песчаные шляхи Гомельщины... Все это оставалось родным, бесхитростным и добрым, что отразилось в его простых и вместе с тем мудрых и философских стихах. Стихам Ковалева свойственна аллитерация, гармоничное сочетание звуков и интонаций: «Дрожащий жаворонок над жарою хлеба. Сверкая, грозы навернулись на леса. В селеньях детские, как всплески, голоса, поющее и плачущее небо...»
Дмитрий Ковалев стал сельским учителем, человеком профессии, которая во всей Руси, Великой, Белой и Малой, испокон веку наравне с профессией, наверное, только земского врача почиталась в селах самой уважаемой. Он уже давно писал стихи и в августе 1939-го приехал в Минск на конференцию молодых поэтов. Молодость, максимализм, споры до утра до хрипоты, маяковское «планов громадье». Все, конечно, чувствовали, что страшная беда уже ходит где-то рядом, но как-то не хотелось в это верить...
И наступил черный день
22 июня. Гитлеровцы просчитались, собираясь покончить с нашей страной за три недели. Не помог даже дух возведенного в культ «Рыжей бороды» – «Барбароссы», чьим именем был назван план войны против Советского Союза. За растерзанной, замученной, выжженной Русью Белой поднялась бронированными волнами уральских «тридцатьчетверок» и сибирскими штыками родная сестра, Русь Великая. В ряды этого воинства, застегнув черный флотский бушлат, встал и белорусский сельский учитель Дмитрий Ковалев. «Враги называли нас черною тучей, друзья называли – гвардией Флота. А мы назывались короче и лучше. Яснее и проще – морская пехота...»
Северный флот. Закушенные по-морпеховски ленточки бескозырок. Воротники гимнастерок – на разрыв, как сами души, чтобы видели гады сине-белые тельняшки. «Вперед, братишки, за нами – Мурманск, за ним для нас земли нет!» И – лязг примыкаемых штыков, и – «полундра!..», и – дымный след отступающего врага.
До сих пор места тех ожесточенных боев под Мурманском, где наши воины остановили, а потом и отбросили назад, на Петсамо, не какую-нибудь, извините, румынскую шелупонь, а элитные немецкие части, любимцев самого Гитлера – дивизию «героев Крита» и горных егерей фон Дитля, называют Долиной смерти.
Рты словно бы еще «Ура!»
кричали...
Что смерть?!
Что орудийные клыки?!
Что лед, колючкой ржавою
поросший?!
Скорбящий залп долину огласил.
Какой-то не своею волей брошен
Был батальон
сверхчеловечьих сил.
Армию, где морские пехотинцы пишут такие стихи, победить невозможно. Нашу морскую пехоту, к которой имел честь принадлежать молодой сельский учитель и поэт Дмитрий Ковалев, Черчилль назвал «лучшими воинами в мире», а, например, командира разведчиков-морпехов Северного флота, легендарного «Полярного лиса», дважды Героя Советского Союза Виктора Леонова сам Гитлер объявил своим личным врагом.
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет.
И летят шрапнели,
словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
Но воистину верно и свято
Дело величавое войны.
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны...
Это уже – прапорщик Русского экспедиционного корпуса во Франции в Первую мировую Николай Гумилев. Правда перекликается?..
Сормово и Северодвинск сбрасывали со стапелей все новые и новые подводные лодки. Вот только где набирать экипажи? Где же, как не в «гвардии флота»! Морских пехотинцев срочно переучивали на специальности подплава – гидроакустиков, торпедистов, трюмных машинистов. Баренцево море – суровая ледяная стихия, это не расслабляющие на солнышке южные широты. И после короткой подготовки – прощайте, красотки, прощай, небосвод, подводная лодка уходит под лед. Подводная лодка – морская гроза, под черной пилоткой – стальные глаза... Так морской пехотинец Дмитрий Ковалев стал матросом-подводником на бригаде подводных лодок славного Северного флота...
Война никогда и никуда не уходит из памяти. Это я знаю и по себе. Наверное, поэтому у поэтов-воинов самые проникновенные стихи – это именно стихи о войне. Просто война обостряет чувства до самых нервов, до самых костей. Да, отношения на войне категоричны, такая черно-белая палитра антагонистических противовесов – доблесть и трусость, шкурничество и великодушие, злоба и доброта. На войне очень редко можно встретить полутона. Вот и у Дмитрия Ковалева до самых последних его дней в сердце остались соленые волны Баренцева моря, Долина смерти с полегшими на ней ребятами в тельняшках и пронзительные крики чаек над седыми скалами. Знавшие Дмитрия Михайловича люди вспоминают, что долгие годы после войны его можно было увидеть в Минске в полинявшей североморской тельняшке. Морпеховской, ставшей потом подплавской...
...При том, что ушел из жизни Дмитрий Ковалев до обидного рано – в неполных 62 года, он был счастливым человеком. Почему? Потому что у него были две матери – Россия и Беларусь. И он, как достойный сын, любил их одинаково. Это выразилось и в его переводческой деятельности. Именно во многом благодаря Дмитрию Михайловичу российский читатель познакомился с творчеством многих белорусских поэтов, которых он перевел на русский язык, – Аркадия Кулешова, Максима Танка, Петруся Бровки, Владимира Жилки, Пимена Панченко, Алеся Жаврука, Кастуся Киреенко, Миколы Аврамчика, Рыгора Семашкевича.
Дмитрий Ковалев служил народу. И в морпеховском бушлате в снегах Заполярья, и за столом сельского учителя, и в редакционном кабинете. Служил честно, не за страх, а за совесть. И свидетельство этому – его замечательные стихи и переводы. Потому что в стихах обмануть невозможно. Стихи – это слепок души...
Александр ЧУДАКОВ
...Кем он был по национальности? Русским? Белорусом? Да какая разница!..
Дмитрий Ковалев не делал различия между нашими народами, о чем и писал в своем стихотворении «Родословная»:
Мать – русская,
отец мой – белорус.
Я вновь,
Как в Киевской Руси, един,
Как та вода, что пьем,
Хлеб, что едим...
Он родился на Гомельщине, в маленьком городке Ветке, что раскинулся над сонной речкой Сож, в самый разгар Первой мировой – в 1915 году. Мама была из русской старообрядческой семьи, и большую часть своей жизни Дмитрий Михайлович прожил в России, служа ей и радея за нее. При этом никогда не забывая родную Белую Русь, ветлу над задумчивыми водоворотами тихого Сожа, васильки в волнующейся спелой ржи, песчаные шляхи Гомельщины... Все это оставалось родным, бесхитростным и добрым, что отразилось в его простых и вместе с тем мудрых и философских стихах. Стихам Ковалева свойственна аллитерация, гармоничное сочетание звуков и интонаций: «Дрожащий жаворонок над жарою хлеба. Сверкая, грозы навернулись на леса. В селеньях детские, как всплески, голоса, поющее и плачущее небо...»
Дмитрий Ковалев стал сельским учителем, человеком профессии, которая во всей Руси, Великой, Белой и Малой, испокон веку наравне с профессией, наверное, только земского врача почиталась в селах самой уважаемой. Он уже давно писал стихи и в августе 1939-го приехал в Минск на конференцию молодых поэтов. Молодость, максимализм, споры до утра до хрипоты, маяковское «планов громадье». Все, конечно, чувствовали, что страшная беда уже ходит где-то рядом, но как-то не хотелось в это верить...
И наступил черный день
22 июня. Гитлеровцы просчитались, собираясь покончить с нашей страной за три недели. Не помог даже дух возведенного в культ «Рыжей бороды» – «Барбароссы», чьим именем был назван план войны против Советского Союза. За растерзанной, замученной, выжженной Русью Белой поднялась бронированными волнами уральских «тридцатьчетверок» и сибирскими штыками родная сестра, Русь Великая. В ряды этого воинства, застегнув черный флотский бушлат, встал и белорусский сельский учитель Дмитрий Ковалев. «Враги называли нас черною тучей, друзья называли – гвардией Флота. А мы назывались короче и лучше. Яснее и проще – морская пехота...»
Северный флот. Закушенные по-морпеховски ленточки бескозырок. Воротники гимнастерок – на разрыв, как сами души, чтобы видели гады сине-белые тельняшки. «Вперед, братишки, за нами – Мурманск, за ним для нас земли нет!» И – лязг примыкаемых штыков, и – «полундра!..», и – дымный след отступающего врага.
До сих пор места тех ожесточенных боев под Мурманском, где наши воины остановили, а потом и отбросили назад, на Петсамо, не какую-нибудь, извините, румынскую шелупонь, а элитные немецкие части, любимцев самого Гитлера – дивизию «героев Крита» и горных егерей фон Дитля, называют Долиной смерти.
Рты словно бы еще «Ура!»
кричали...
Что смерть?!
Что орудийные клыки?!
Что лед, колючкой ржавою
поросший?!
Скорбящий залп долину огласил.
Какой-то не своею волей брошен
Был батальон
сверхчеловечьих сил.
Армию, где морские пехотинцы пишут такие стихи, победить невозможно. Нашу морскую пехоту, к которой имел честь принадлежать молодой сельский учитель и поэт Дмитрий Ковалев, Черчилль назвал «лучшими воинами в мире», а, например, командира разведчиков-морпехов Северного флота, легендарного «Полярного лиса», дважды Героя Советского Союза Виктора Леонова сам Гитлер объявил своим личным врагом.
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет.
И летят шрапнели,
словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
Но воистину верно и свято
Дело величавое войны.
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны...
Это уже – прапорщик Русского экспедиционного корпуса во Франции в Первую мировую Николай Гумилев. Правда перекликается?..
Сормово и Северодвинск сбрасывали со стапелей все новые и новые подводные лодки. Вот только где набирать экипажи? Где же, как не в «гвардии флота»! Морских пехотинцев срочно переучивали на специальности подплава – гидроакустиков, торпедистов, трюмных машинистов. Баренцево море – суровая ледяная стихия, это не расслабляющие на солнышке южные широты. И после короткой подготовки – прощайте, красотки, прощай, небосвод, подводная лодка уходит под лед. Подводная лодка – морская гроза, под черной пилоткой – стальные глаза... Так морской пехотинец Дмитрий Ковалев стал матросом-подводником на бригаде подводных лодок славного Северного флота...
Война никогда и никуда не уходит из памяти. Это я знаю и по себе. Наверное, поэтому у поэтов-воинов самые проникновенные стихи – это именно стихи о войне. Просто война обостряет чувства до самых нервов, до самых костей. Да, отношения на войне категоричны, такая черно-белая палитра антагонистических противовесов – доблесть и трусость, шкурничество и великодушие, злоба и доброта. На войне очень редко можно встретить полутона. Вот и у Дмитрия Ковалева до самых последних его дней в сердце остались соленые волны Баренцева моря, Долина смерти с полегшими на ней ребятами в тельняшках и пронзительные крики чаек над седыми скалами. Знавшие Дмитрия Михайловича люди вспоминают, что долгие годы после войны его можно было увидеть в Минске в полинявшей североморской тельняшке. Морпеховской, ставшей потом подплавской...
...При том, что ушел из жизни Дмитрий Ковалев до обидного рано – в неполных 62 года, он был счастливым человеком. Почему? Потому что у него были две матери – Россия и Беларусь. И он, как достойный сын, любил их одинаково. Это выразилось и в его переводческой деятельности. Именно во многом благодаря Дмитрию Михайловичу российский читатель познакомился с творчеством многих белорусских поэтов, которых он перевел на русский язык, – Аркадия Кулешова, Максима Танка, Петруся Бровки, Владимира Жилки, Пимена Панченко, Алеся Жаврука, Кастуся Киреенко, Миколы Аврамчика, Рыгора Семашкевича.
Дмитрий Ковалев служил народу. И в морпеховском бушлате в снегах Заполярья, и за столом сельского учителя, и в редакционном кабинете. Служил честно, не за страх, а за совесть. И свидетельство этому – его замечательные стихи и переводы. Потому что в стихах обмануть невозможно. Стихи – это слепок души...
Александр ЧУДАКОВ
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
