«С улыбкой горькою…»

На днях одному из «прорабов перестройки», известному критику и публицисту Андрею Нуйкину исполнилось 79. И надо ли удивляться, что в день рождения к нему пришел сын (Павел Нуйкин, член Союза писателей Москвы. – Прим. ред.) и попытался разговорить отца по ряду проблем, близких, хочется верить, не только им двоим.

Павел Нуйкин: 79-летие в категории юбилеев официально не значится. Это освобождает меня как интервьюера от необходимости тратить драгоценную площадь на всякого рода политес и выражение скрытых соболезнований в связи с почтенностью возраста юбиляра. Так что давай с суровой мужской прямотой сосредоточимся на деловой стороне отчетного периода. С какого события мы начнем отсчет? С начала перестройки?
Андрей Нуйкин: Ну если отчитываться не только за себя лично, а за что-то исторически значимое, то есть смысл начинать не с Горбачева, а с Твардовского. Именно вокруг его «Нового мира» начала сплачиваться та когорта единомышленников, которую позже назвали шестидесятниками. Я горд, что имею некоторое отношение к этой славной когорте, хотя вкуса победы ей испытать так и не довелось, а всякого рода Галковские оплевали ее до такой степени, что под иссеченными пулями и осколками новомировскими знаменами в последние годы устало вели оборону считанные единицы, остальные – кто отошел в мир иной, кто бежал от политики, а большая часть, увы, переметнулась к победителям – в стан «ликующих, праздно болтающих», и прежде всего, конечно, – в ряды самых ликующих среди праздно болтающих. Я имею в виду диссидентов перестроечного разлива.
П.Н: А разве диссиденты не вышли из шестидесятничества, явив собой при этом высший, самый радикальный тип и этап борьбы с тоталитаризмом?
А.Н: Ни в коем случае. Разумеется, если шестидесятников не по году рождения вычислять, а диссидентов не по прописке в паспорте. Тут до сущности жизненной и политической позиции каждого надо докапываться. Шестидесятник болеет за свою страну, свой народ, он борец за оздоровление своего общества и государства. Того, в котором он родился и хлеб которого ел. Диссидент же (в типологическом смысле этого слова) не за их возрождение и оздоровление кипятится, а ради их поношения и разрушения, за «до основанья, а затем…» «До основанья» они старательно реализуют уже не одно десятилетие, а «затем» им грезится как роскошное житье-бытье на те средства, которые им уже выдали частями через разные западные фонды…
П.Н: Прости, но что-то не верится, что Сахаров или Солженицын шли на свой крест из-за сребреников. Не перепутал ли ты библейские персонажи?
А.Н: Ну какие же они диссиденты! Солженицына, только заковав в кандалы, смогли из России вывезти, но и за рубежом он оставался гражданином своей страны. Как и Сахаров научными разработками отнюдь не врагам страны своей служил, тем паче не строчил он никогда на нее доносы и даже в ссылке не поносил Россию, а активно пытался преобразовать ее в пригодную для нормальной жизни.
П.Н: Очень, похоже, тебя чем-то достали эти диссиденты?
А.Н: Не больше, чем многие другие «боевые» отряды нашей прославленной в веках интеллигенции. Просто они первыми осознали удобство быть в «непримиримой оппозиции» не к чему-то или к кому-то конкретному, не во имя чего-то определенного, а просто «в оппозиции». Ко всему, что происходит в их вроде бы еще стране. И на самом деле – чем не малина? Ты (в курортных условиях нынешней вседозволенности) ничем не рискуешь, ни за что не отвечаешь (потому что ничего реально не делаешь), а при этом чувствуешь себя героем, борцом за высокую идею, мучеником и страстотерпцем. А какие возможности для политического рэкета! Ни в сказке сказать, ни пером описать, разве что на счетах подсчитать! Неудивительно, что следом за бесстрашными борцами с тем режимом, который уже в 1991 году сошел со сцены, к этой синекуре устремились толпы круглосуточно (без выходных и отпусков) на что-то разгневанных правозащитников и даже, казалось бы, вполне прочно впаянных в новую власть политиков. Что ж, страна наша, несмотря на их старания, все еще, как писалось в летописях, велика и обильна – прокормит! Тем паче что и из менее «великих» им, не скупясь, подбрасывают «детишкам на молочишко».
П.Н: Юпитер, ты сердишься и, надеюсь, помнишь, что это означает?
А.Н: Существуют на эти случаи и другие крылатые выражения. Например, про тех, кто постоянно ясен. Хотя, конечно, на ясное, жизнерадостное лицо смотреть приятнее, чем на хмурое и озабоченное. И к тому же… Ты ведь требовал, чтобы я отчитался за наше поколение шестидесятников. А чему же при таком отчете радоваться, если идеи, которые оно отстаивало, потерпели тяжелое поражение. Вспомним: первое организованное демократическое движение зарождалось в СССР под лозунгами борьбы за «социализм с человеческим лицом». За консервацию «преступного режима» оно таким образом выступало? Отнюдь. Социализм к тому времени, по твердым заверениям партийного руководства страны, был у нас уже полностью построен, так что борьба шла, получается, исключительно за «человеческое лицо». И, право слово, кое-чего нам в этом смысле добиться удалось. Достаточно вглядеться в лицо хотя бы А.Н. Яковлева: с таким вот лицом уже оказалось позволительно быть членом Политбюро! Сама перестройка смогла состояться только на волне стремительного роста популярности идеи «очеловечивания». И тут самые очеловечившиеся из интеллигентов сделали сразу несколько эпохальных открытий: а) социализм-то – фикция! б) его нельзя построить! в) и не нужно его строить!.. Со всем этим мы, шестидесятники, не очень-то и спорили, поскольку нас интересовало в основном именно «очеловечивание», но… С этого момента почему-то именно о человеческом лице стало заботиться необязательным. В итоге те, кто с азартом начал строить капитализм, все внимание сосредоточили не на его лице, а на своих карманах и брюхе.
П.Н: Но разве те же диссиденты не пеклись (и даже в первую очередь!) именно о человеческом лице?
А.Н: Вот именно – «пеклись». Но «в первую очередь» все-таки о том, насколько красиво сами они выглядят и хорошо ли их красота оценивается миром в валюте. А ведь чтобы общество обрело человеческое лицо, надо жизнь организовать по-человечески. Скотская жизнь такого лица не обеспечит, какие позы ни принимай и красивые лозунги ни декламируй!
П.Н: Не слишком ли мрачные мысли в день рождения? Что нам дают такие оценки, в чем помогают разобраться?
А.Н: Самая мрачная ситуация, если понять ее реальные причины и пути выхода, небезнадежна. И просто бесконечно описывать ужасы реформ – только сумятицу в мозги вносить и волю людей парализовать (для чего, похоже, это и делается). Да вот беда – само население наше все эти годы не очень-то рвется понимать, что с ним сделали и куда страна катится. Наверное, привыкло, что от него «все равно ничего не зависит», убеждено, что «много скорби есть в многознании», а в неведении жить куда комфортнее! Вспомним самые мрачные (тридцатые) годы. Бесправие, голод, террор, а народ… рвется ставить трудовые подвиги, ликует на демонстрациях, толпами устремляется в «Осоавиахим», хохочет до упаду над «Волга-Волгами» и верит, что все тяготы и жертвы окупятся сторицей, что СССР наперекор врагу построит-таки светлое здание коммунизма! Надо ли напоминать, что именно ждало советский народ вместо этого впереди? То-то же. Все тот же каторжный, почти даровой труд в колхозах и на «стройках коммунизма», кровавая мясорубка Отечественной, а в конечном счете – крах всех надежд, распад Великой державы и откат к дикому капитализму!
П.Н: Но ведь почти никто не рассматривает нынешние дикость и нищету как финал. Да, в начале тяжело. И должно быть тяжело. Но впереди – полноценная демократия, спасительный рынок, изобилие и реализация всех прописанных в Конституции свобод…
А.Н: Вот-вот, именно так советские люди и воспринимали чуть не сто лет свою «временную ситуацию»: да, сейчас нам трудно, плохо, но надо потерпеть, и «уже живущие ныне поколения советских людей»... Пока ничего другого народу не предлагается.
Зато очень жалко отечественных нуворишей. Еще бы! И техника-то им досталась изношенная, и налоги-то на них обрушили непосильные, и бандиты-то их по всем подвалам паяльниками пытают… Американский рабочий за один доллар зарплаты производит продукции на 1,75 доллара. Наш промышленник, отстегнув рабочему доллар зарплаты, получает продукции более чем на 4 доллара!
П.Н: Это что же получается, что у нас настолько выше производительность труда?
А.Н: Нет, к сожалению, не получается. Речь только о мере эксплуатации и растущей бездне между заработками одних и доходами других.
П.Н: Если подвести итоги сказанному, то объясни, как вступающим ныне в жизнь поколениям оценивать вашу «когорту шестидесятников», стоявшую, как ни крути, у истоков процессов, приведших к столь плачевным результатам? Или вам только казалось, что держите историю за вихор, а на самом деле от вас ничего всерьез не зависело?
А.Н: Зависело. Конечно, не так много, как представлялось тогда нам, молодым и горячим. Однако то, что народ перешел к полному разлому его жизни совершенно неподготовленным, без каких бы то ни было отчетливых представлений, как надо строить демократию и рынок, безусловно, виновата интеллигенция. Если, конечно, брать ее в целом (именно для таких случаев ей, думается, и даны интеллект, образование, знание истории). Ну а мы, шестидесятники, виноваты вдвойне. Шестидесятничество ведь стояло у истоков многих процессов, обретших позже столь «разрушительно-созидательную» мощь. Безусловно, многого просто невозможно было предугадать, но кое-что мы обязаны были осознать вовремя.