Капитал не от Маркса

Создать «умную» экономику – такова главная задача дня. Процесс, как говорится, пошел, однако пока, прямо скажем, без выдающихся успехов. В чем причина? Недостаточное финансирование? Сопротивление монополий? Бюрократии? Все эти факторы налицо, но есть и еще кое-что…

«Зрите в корень», – завещал нам классик. Чего мы только ни делаем по отношению к модернизации экономики. Увы, мы привыкли жить старыми советскими критериями НТР (научно-технической революции). Поэтому и создание инновационной экономики сводим в основном к технологическим вопросам (прежде всего выясняем, в каком проценте высокими технологиями овладели), хотя на самом деле наши проблемы лежат в иной сфере. А именно: в плоскости восприятия нами современного мира, места в нем, тех механизмов социальной инновации, которые запускают процесс технологической модернизации.
Каким образом движется вперед человеческое общество? По мнению научного руководителя АНО «Информэкспертиза» при Институте современного развития (ИНСОР), руководителя экспертной секции по вопросам использования информационно-коммуникационных технологий для нужд оборонно-промышленного комплекса в составе экспертно-консультативной группы Совета при Президенте Российской Федерации Владимира Рубанова, тот или иной этап его развития характеризуется определенными видами ресурсов, которые включаются в экономический оборот, а также укладами, способными изменяться при переходе от одного вида ресурсов к другим. Инновационная экономика находится на этапе перехода от капитала к знанию, где капиталом становится само знание. Это капитал не от Маркса. В «экономике знаний» главным является то, что именно оно превращается в основной ресурс. В индустриальном обществе знания тоже встраивались в систему, но там они были в большей степени придатком товарной продукции или ее качеством.
В «экономике знаний» верх пирамиды занимают те, кто производит образы, стили, стандарты. Люди, создающие моду, стиль, блокбастеры массовыми тиражами и при минимальных затратах физических и материальных ресурсов извлекающие максимальную стоимость. Можно сказать, что потребитель сегодня приобретает бренды, а не продукты, поэтому имидж является хозяином на мировом рынке. И если говорить, например, об экономической силе Соединенных Штатов, то она в большей мере находится в Голливуде, чем в заводских корпусах.
Мы же пока, к сожалению, смотрим на бренды и имиджи как на нечто вспомогательное – на то, что способствует или не способствует продвижению на рынке материального продукта. На самом деле все происходит наоборот: материальный продукт фактически лишь наполняет гуманитарные технологии – производство образов, стилей и т.д.
И в этом смысле сырьевая экономика – самая пропащая. Добыв и продав сырье, мы остаемся с пустотой. А вот если произвели интеллектуальный продукт и кому-то продали его, то все равно останемся с таковым. Опять-таки в смысле бренда и имиджа. Именно поэтому многие экономические расчеты, сформировавшиеся в рамках экономики товарной, в «экономике знаний» не работают. Здесь уже совершенно иные пропорции, иные механизмы. Мы же пытаемся изменить современную экономику старыми способами на основе старых взглядов…
Даже использование самых современных технологий не означает качественного совершенствования экономики страны. Как считает тот же Владимир Рубанов, сегодняшний рывок Азии вперед во многом мифологичен. Ибо, скажем, Китай все же по большей части (есть у него и свои ноу-хау, разумеется) просто тиражирует интеллектуальный продукт. Да, там «по цифрам и деньгам» идет рост, но на самом деле все технологические ключи от развития азиатских стран находятся в лабораториях и технологических центрах западных держав. И этот экономический рост при необходимости возможно резко затормозить простым нажатием технологического ключа. Почему это не делается? Да потому что пока не надо.
И еще. Жизненный цикл продукции в современном мире все более сокращается, в результате чего, например, такие традиционные вещи, как патентование, просто теряют смысл, потому что на них уходит больше времени, чем на смену модельных рядов продукции. И скорость выдвигается в число ведущих факторов бизнес-процесса. Если брать, например, стиль американской экономики, то она борется за время. Мы же пока продолжаем сражаться за пространство…
У нас изобретатель какую-то новую деталь выдумал, и мы считаем, что это и есть главное в инновации. Однако чаще всего новые организационные формы приводят лишь к потребностям в новых инженерных решениях и т.д. Поэтому речь идет о пучке инноваций, смене укладов и других формах комплексного взаимодействия одной инновации с другой. Иначе отдельный успех может лишь усугубить общую ситуацию.
И наконец, надо отметить, что важнейшим элементом национальной инновационной системы является государство. Не в том смысле, разумеется, что оно должно говорить ученым, что им делать.
В отраслях, которые требуют больших интеллектуальных затрат, – ядерной энергетике, авиации, космосе и других, все закупки, как правило, делаются государством. Оно – основной потребитель инновационной продукции. Конечно, здесь необходима соответствующая государственная инфраструктура: государство должно брать на себя риски там, где бизнес работает с короткими деньгами. Ни в одной из стран мира без активного участия государства инновационный процесс не происходит.
Соединенные Штаты достаточно успешно провели в последнее время несколько этапов модернизации, сегодня являются несомненным лидером в области информационных технологий. На чем это основывается? Стоит напомнить, что завоевавший весь мир Интернет родился на государственные деньги в рамках заказа министерства обороны США. Специальное управление ДАРПА (Агентство по перспективным оборонным научно-исследовательским разработкам) дает рискованные деньги на то, чтобы умные люди думали о будущем, не заботясь о сегодняшнем. Из их разработок отбираются двойные технологии: те, которые нужны собственно государству, и те, которые идут на благо общества, простых граждан.
В США высокотехнологичные программы финансируются государством и государством закупаются. Силиконовая долина в значительной мере была создана с помощью щедрого госфинансирования и специальных мер по защите нарождающихся фирм, чтобы их не затоптали на мировом рынке уже состоявшиеся монстры. Такой подход со временем принес колоссальную отдачу.
Американский рынок дал крен, когда доля японской электроники на американском рынке стала переходить критическую черту. И тут подключилось государство: его роль в США заключается и в том, что оно за подобными процессами наблюдает. Никаких эмбарго накладывать не стали, но государство стимулировало принятие необходимых мер: был создан государственный концерн, сделаны в сферу электроники достаточно большие вливания, американские компании получили преференции. В общем, методами активного и разумного участия государства в деятельности частного бизнеса был выправлен нужный баланс безо всяких административно-запретительных мер.
Это, кстати, касается и ситуации с малым бизнесом, чью роль некоторые иногда преувеличивают. Малый бизнес в смысле инноваций может лишь обслуживать крупный бизнес. И за рубежом все малые высокотехнологичные фирмы группируются вокруг крупных технологических концернов, таких как «Локхид», «Майкрософт» и т.д. Существует пропорция между основным продуктом, который делают эти корпорации, и необходимостью его внедрения в рынок. Примерно это соотносится как 1:3. На 1 доллар продукта, который выпускает «Майкрософт», 3 доллара выпускают малые фирмы, которые продукт «Майкрософт» адаптируют. Если у нас будут компании, подобные этим гигантским мировым лидерам, то и малые фирмы появятся именно такого направления. Если у нас таких фирм не будет, то непонятно, вокруг кого они будут образовываться и чей продукт будут доводить до ума, потому что ни одна фирма не найдет, допустим, 8 млрд евро, которые затратила та же шведская автомобилестроительная компания «Сааб» на создание систем управления ресурсами.

Александр ГУБАНОВ