На ветрах времени
С доктором философии Еленой ГОВОР, живущей в австралийской Канберре, меня познакомил случай. В книге «Русские анзаки в Австралии» Елена Викторовна рассказывает о моем земляке из пуховичской деревни Затитова Слобода Александре Майко. Прочитав об этом, я поспешил что-либо узнать о земляке-эмигранте начала XX века. А следом открыл интереснейшую судьбу писательницы, которая еще совсем недавно жила в Минске. Впрочем, обо всем – в интервью, которое и предлагаю вниманию читателей.
С доктором философии Еленой ГОВОР, живущей в австралийской Канберре, меня познакомил случай. В книге «Русские анзаки в Австралии» Елена Викторовна рассказывает о моем земляке из пуховичской деревни Затитова Слобода Александре Майко. Прочитав об этом, я поспешил что-либо узнать о земляке-эмигранте начала XX века. А следом открыл интереснейшую судьбу писательницы, которая еще совсем недавно жила в Минске. Впрочем, обо всем – в интервью, которое и предлагаю вниманию читателей.
– Елена, как все-таки получилось, что вы, коренная минчанка, всю сознательную жизнь посвятили исследованиям далекого Пятого континента?
– Открыла я Австралию в… тринадцать лет, в 1970 году. Сборник «Австралийские рассказы» попал на глаза случайно. Но до сих пор помню тот зимний минский вечер, свою квартиру на улице Калиновского, мириады безликих домов за окном, бравурные сводки новостей по радио… И я, послушная школьница-пионерка, которая вдруг оказалась посреди открытой для себя новой земли. Ветер, напоенный запахом эвкалиптовых листьев, шелестел в сухой сероватой траве, мерно покачивалась повозка, запряженная волами, наш путь лежал к цепи голубых холмов на горизонте. «Я – приду!» – уже тогда поклялась я этой неведомой земле.
– Что самое памятное из времени минского детства?
– В то время не отдавала себе отчета, что вопреки моему отторжению город стал частью моей жизни, моей души. А может быть, он всегда был во мне, на уровне генетической памяти. Ведь я минчанка в пятом поколении. С 1880-х годов на Марковской улице у Военного кладбища жил мой прапрадед, Фаддей Жолнеркевич, обедневший дворянин с польским гонором. Со 2-й Сергеевской, за вокзалом, через железнодорожный мост в Мариинскую гимназию на Подгорной ходила моя бабушка, Людмила Иосифовна Борисевич. Да и мы с ней ходили по Долгобродской на Круглую площадь.
Проходя мимо собора, которой теперь стал визитной карточкой Минска, мне виделась моя бабушка девочкой на вечерней службе, когда поют «Свете тихий» и солнечный луч заглядывает в храм. Увы, в 1960-1970-х годах, когда я росла, история Минска, в школьном варианте, начиналась только с войны, и как же мне не хватало этой подлинной истории, не памятников истории даже, а именно вот этой живой связи с прошлым, крупицы которой иногда открывала бабушка.
Это все со мной так и кочует по жизни. Когда в сумерках, весь в огнях, от пристани отходил круизный корабль на остров Нуку-Хива (на Маркизских островах в Тихом океане), мне вспомнился тот далекий школьный корабль моего детства. И когда в летнем лагере на берегу Тихого океана мы пели с австралийскими студентами-славистами «Последний троллейбус» Булата Окуджавы, мой личный трамвай в это время катился по улице Якуба Коласа…
Вспоминаются минские праздники – трехцветный салют над Свислочью, и иллюминация проспекта, и мороженое-пломбир за 19 копеек, и мои патриотические стихи, написанные от всей души: «Осенний город наполнен огнями, / Они на домах, в глазах, в сердцах…»
– Коль уж зашла речь о детстве, то расскажите и о самом любимом вашем месте в родном Минске…
– «Ленинская» библиотека на перекрестке Красноармейской и Кирова. Я и учиться начала рядом – на библиотечном факультете Пединститута (теперь это Белорусский университет культуры и искусств). Тогда же возник и мой первый проект – составить библиографию Австралии, всего, что писали о ней на русском языке. Каждый день после занятий я шла в «Ленинку», заказывала книги и журналы, искала работы об Австралии, читала, аннотировала.
– С этнографом Владимиром Кабо вы познакомились сначала по книгам… И только потом было замужество, семья…
– С книгами Владимира Рафаиловича познакомилась опять же случайно. В книжном магазине напротив драматического театра робко спросила, есть ли у них что-либо об Австралии. Продавщица показала монографию В. Кабо «Происхождение и ранняя история аборигенов Австралии». Я собрала все свои копейки и купила ее. Вышла из магазина, прижимая книгу к груди как сокровище. Читала запоем. А когда лет десять спустя познакомилась с автором лично, согласилась выйти за него замуж буквально через полчаса после знакомства. Разница в возрасте у нас – целое поколение, а прожили мы вместе 26 лет, до самой его смерти. Очень интересный человек, из профессорской семьи, в войну брал Берлин, награжден орденом Красной Звезды. На последнем курсе МГУ его арестовали. Пять лет тюрем, лагерей…
Когда в 1990 году мы смогли попасть в Австралию, Владимиру было уже за шестьдесят… Здесь он написал две книги – «Круг и крест: Размышления этнолога о первобытной духовности» и «Дорога в Австралию» – историю своей жизни. Общение с ним многому научило – думать, писать, находить правильные ориентиры в жизни.
– Рассказывая о судьбах российской эмиграции в Австралии, вы непроизвольно выходите и на «белорусскую тему»…
– Специально белорусов среди «русских» австралийцев я не выделяю, но когда нахожу земляка среди них, конечно, радуюсь. Вот, например, только одна история. Мы с коллегой Александром Массовым установили, что среди первых ссыльных в Австралии, стране, которая изначально формировалась как ссыльная колония, был и белорус. А здесь предками-ссыльными гордятся, это своего рода австралийская аристократия. Капитан Андрей Лазарев, который с кораблями «Крейсер» и «Ладога» посетил Хобарт на Тасмании в 1823 году, писал в рукописи своей книги, что там они встретили «пожилых лет уроженца белорусского Потоцкого», который в царствование Екатерины II был русским офицером. «Судьбами превратного счастия» он попал в Англию, откуда и был сослан в Австралию. Его жена и сын добровольно отправились с ним. Корабль высадил ссыльных на Тасмании, острове у берегов Австралии, в 1804 году. Потоцкий вошел в историю Тасмании как Джон Потэски. Я разыскала его потомков, их уже более двух тысяч человек. Кстати, дочь Потоцких Катерина стала первым европейским ребенком, родившимся на этом острове.
В целом же к началу революции в Австралии было не менее двухсот уроженцев белорусских губерний, жизнь которых мне удалось документировать, потому что они натурализовались. Три четверти составляли евреи, а остальные – славяне, в основном белорусы. По моей оценке, общая численность белорусов была больше, но многие из них приехали в Австралию накануне Первой мировой войны на заработки и не могли или не стремились натурализоваться. Собираю материалы по различным источникам – пассажирским спискам, военной регистрации иностранцев, австралийским газетам, а иногда и от их потомков. И меня, конечно, интересует не статистика сама по себе, а живые истории этих людей.
Вот, например, история семьи Иосифа Игнатьевича Чеховского – белоруса или поляка из Гродненской губернии. В юности он отправился в Америку, получил там образование, женился на русской девушке Татьяне Платуновой и вместе с ней перебрался на Гавайи, а в 1914 году приехал в Австралию. В 1922 году он умер. Вторым мужем Татьяны стал опять же белорус, Николай Тихевич. Россиянам в это время в Австралии приходилось тяжело, и Татьяна с детьми отправилась в Россию. Муж должен был последовать за нею, но его жизнь трагически оборвалась. Так Татьяна с четырьмя маленькими детьми осталась во Владивостоке – обратно ее не пустили. По архивным документам я проследила, как она многие годы добивалась выезда из СССР. И чудо свершилось – в 1981 году, 58 лет спустя, в Австралию выпустили ее дочь Алис Бланш Чеховскую, художницу. А братья ее погибли в СССР: старший – в ГУЛАГе, а младший – на войне.
– Русские анзаки – отдельный поворот ваших исследований. Так кто же все-таки они – русские анзаки?
– Русские, точнее сказать, российские анзаки – это интересный аспект российско-австралийских связей, которыми я занимаюсь много лет. ANZAC – это аббревиатура, которая стала использоваться в годы Первой мировой войны, во время высадки войск на Галлиполи в 1915 году, для названия военнослужащих Австралийско-Новозеландского армейского корпуса. Ныне – это легендарное звание вроде нашего понятия «фронтовик». Анзаки – часть австралийского национального самосознания, но каждое новое поколение австралийцев вкладывает в нее свое понимание, осмысливает ее по-новому. Это удивительная попытка соединить легенду со все новыми и новыми фактами подлинной истории. Сейчас даже школьники знают, что высадка в Галлиполи – военная авантюра, бессмысленная бойня. Ненависти к тогдашним противникам у нынешних австралийцев нет – наоборот, они чуть ли не готовы просить у турок прощения за то, что австралийцы, будучи винтиками мировой военной машины, высадились в Турции и убивали турецких солдат на их земле. Галлиполи важно для австралийцев в другом измерении – отсюда они ведут отсчет создания своей нации, ее единства, стойкости и братства. Это своего рода австралийское Бородино, колыбель австралийского духа.
Моя книга «Российские анзаки в австралийской истории» – попытка нового осмысления событий далекого прошлого. Со времен официальной военной истории 1930-х годов принято считать, что этнически австралийская армия была почти исключительно англо-саксонской, британской. Но в австралийской армии было около трех тысяч небританцев, тысяча из которых – россияне. А среди этих российских анзаков – четыре десятка уроженцев Белоруссии: евреев, белорусов, поляков, русских. Одни из них стали богатейшими людьми Австралии, другие – прожили жизнь простыми тружениками, но у каждого из них – удивительная судьба.
– Русская община в Австралии насчитывает сегодня примерно 30-40 тысяч человек… А сколько среди них белорусов?
– Белорусы «проваливаются» сквозь дыры статистического решета. По данным последней переписи 2006 года, тех, кто указал своей родиной Беларусь, в Австралии всего 1243 человека, из которых на белорусском языке дома говорит 441 человек. Но надо учесть, что многие указали своей родиной СССР и не вошли в эту статистику. С другой стороны, можно предположить, что белорусы есть и среди тех, кто родился в Прибалтике или в Казахстане, а то и в Китае и числится в австралийской статистике под этими рубриками. По оценке австралийского статистика Чарльза Прайса, к 1980-м годам в Австралии было около 14 тысяч белорусов и их потомков.
– Елена, вашего отца Виктора Говора, журналиста и писателя, знают и помнят в Беларуси. В 2004 году пришли к читателю его книги, написанные когда-то «в стол», – «Время ревущих быков», «Круг»…
– Мне повезло в жизни на необычных людей, и отец был именно таким. Его родители встретились, когда страна уже была в движении. Антон Васильевич работал агрономом, семья переезжала с места на место. Этот жизненный опыт сделал Виктора в каком-то смысле человеком без малой родины, он не получил той первозданной цельной питательной среды, из которой вырастали и русские, и белорусские писатели-деревенщики. Но уже с детства он вобрал в себя микрокосмос довоенного белорусского местечка с его сосуществованием народов, религий…
Причащение к своим истокам произошло у Виктора позже, когда после войны их семья вернулась из эвакуации в разоренную Белоруссию. Поселились они в дедовском доме, в каморке у родственников. Отец вскоре умер, а мать вступила в партию, организовывала колхоз, шила, чтобы прокормить четырех сыновей. Виктор пошел в школу в Молчади, он был переростком, так как во время войны почти не учился, работал.
Потом – факультет белорусской журналистики в БГУ, где шла выковка юной белорусской интеллигенции. Отец учился в самое мрачное сталинское время – в 1948-1953 годах. Но уверял меня, что взял от учебы очень многое. Какие дискуссии шли у них в комнате общежития, где жили по 50 человек!
– Ваш дед по матери – русский писатель Артем Веселый… Свои романы диктовал вашей бабушке – Людмиле Иосифовне Борисевич… Ваша мать и ее брат Лева 8 лет провели в детдоме. Еще одна трагическая страница истории…
– Был у бабушки заветный чемоданчик. Я знала, что там лежат письма моей мамы, которые она писала в детстве, из детдома в лагерь, где много лет провела моя бабушка после того, как ее арестовали в 1937 году. Но когда я заговаривала о письмах, бабушка отвечала, что я в них ничего не найду. И она была права – для меня той, увлеченной Австралией и Грином, в них действительно ничего не было. Понимание этого пришло десятки лет спустя…
После революции бабушка поехала в Москву, мечтала стать врачом. В мединститут не приняли, так как отец Иосиф Игнатьевич Борисевич, сын бывших крепостных, выучившийся на бухгалтера и жизнь положивший на то, чтобы дать образование своим детям, попал в категорию служащих. Оказавшись безработной, она устроилась секретарем к писателю Артему Веселому. А вскоре стала его женой и спутницей по путешествиям в лодке по Волге, Каме, Зайсану и Иртышу. В октябре 1937 года арестовали Артема, через два месяца – Людмилу. Их детей – десятилетнего Леву и шестилетнюю Волгу – забрали в детприемник и разлучили. Только полтора года спустя Леве с помощью директора детдома удалось разыскать сестру и добиться их воссоединения. К тому времени Артем уже был расстрелян на Коммунарке, а бабушку, как «члена семьи изменника Родины», выслали сначала в Потьму, а потом – в Карлаг, где она работала медсестрой – незадолго до ареста она окончила сестринские курсы. Письма моей мамы и Левы – уникальный документ эпохи.
Беседовал
Алесь КАРЛЮКЕВИЧ
– Елена, как все-таки получилось, что вы, коренная минчанка, всю сознательную жизнь посвятили исследованиям далекого Пятого континента?
– Открыла я Австралию в… тринадцать лет, в 1970 году. Сборник «Австралийские рассказы» попал на глаза случайно. Но до сих пор помню тот зимний минский вечер, свою квартиру на улице Калиновского, мириады безликих домов за окном, бравурные сводки новостей по радио… И я, послушная школьница-пионерка, которая вдруг оказалась посреди открытой для себя новой земли. Ветер, напоенный запахом эвкалиптовых листьев, шелестел в сухой сероватой траве, мерно покачивалась повозка, запряженная волами, наш путь лежал к цепи голубых холмов на горизонте. «Я – приду!» – уже тогда поклялась я этой неведомой земле.
– Что самое памятное из времени минского детства?
– В то время не отдавала себе отчета, что вопреки моему отторжению город стал частью моей жизни, моей души. А может быть, он всегда был во мне, на уровне генетической памяти. Ведь я минчанка в пятом поколении. С 1880-х годов на Марковской улице у Военного кладбища жил мой прапрадед, Фаддей Жолнеркевич, обедневший дворянин с польским гонором. Со 2-й Сергеевской, за вокзалом, через железнодорожный мост в Мариинскую гимназию на Подгорной ходила моя бабушка, Людмила Иосифовна Борисевич. Да и мы с ней ходили по Долгобродской на Круглую площадь.
Проходя мимо собора, которой теперь стал визитной карточкой Минска, мне виделась моя бабушка девочкой на вечерней службе, когда поют «Свете тихий» и солнечный луч заглядывает в храм. Увы, в 1960-1970-х годах, когда я росла, история Минска, в школьном варианте, начиналась только с войны, и как же мне не хватало этой подлинной истории, не памятников истории даже, а именно вот этой живой связи с прошлым, крупицы которой иногда открывала бабушка.
Это все со мной так и кочует по жизни. Когда в сумерках, весь в огнях, от пристани отходил круизный корабль на остров Нуку-Хива (на Маркизских островах в Тихом океане), мне вспомнился тот далекий школьный корабль моего детства. И когда в летнем лагере на берегу Тихого океана мы пели с австралийскими студентами-славистами «Последний троллейбус» Булата Окуджавы, мой личный трамвай в это время катился по улице Якуба Коласа…
Вспоминаются минские праздники – трехцветный салют над Свислочью, и иллюминация проспекта, и мороженое-пломбир за 19 копеек, и мои патриотические стихи, написанные от всей души: «Осенний город наполнен огнями, / Они на домах, в глазах, в сердцах…»
– Коль уж зашла речь о детстве, то расскажите и о самом любимом вашем месте в родном Минске…
– «Ленинская» библиотека на перекрестке Красноармейской и Кирова. Я и учиться начала рядом – на библиотечном факультете Пединститута (теперь это Белорусский университет культуры и искусств). Тогда же возник и мой первый проект – составить библиографию Австралии, всего, что писали о ней на русском языке. Каждый день после занятий я шла в «Ленинку», заказывала книги и журналы, искала работы об Австралии, читала, аннотировала.
– С этнографом Владимиром Кабо вы познакомились сначала по книгам… И только потом было замужество, семья…
– С книгами Владимира Рафаиловича познакомилась опять же случайно. В книжном магазине напротив драматического театра робко спросила, есть ли у них что-либо об Австралии. Продавщица показала монографию В. Кабо «Происхождение и ранняя история аборигенов Австралии». Я собрала все свои копейки и купила ее. Вышла из магазина, прижимая книгу к груди как сокровище. Читала запоем. А когда лет десять спустя познакомилась с автором лично, согласилась выйти за него замуж буквально через полчаса после знакомства. Разница в возрасте у нас – целое поколение, а прожили мы вместе 26 лет, до самой его смерти. Очень интересный человек, из профессорской семьи, в войну брал Берлин, награжден орденом Красной Звезды. На последнем курсе МГУ его арестовали. Пять лет тюрем, лагерей…
Когда в 1990 году мы смогли попасть в Австралию, Владимиру было уже за шестьдесят… Здесь он написал две книги – «Круг и крест: Размышления этнолога о первобытной духовности» и «Дорога в Австралию» – историю своей жизни. Общение с ним многому научило – думать, писать, находить правильные ориентиры в жизни.
– Рассказывая о судьбах российской эмиграции в Австралии, вы непроизвольно выходите и на «белорусскую тему»…
– Специально белорусов среди «русских» австралийцев я не выделяю, но когда нахожу земляка среди них, конечно, радуюсь. Вот, например, только одна история. Мы с коллегой Александром Массовым установили, что среди первых ссыльных в Австралии, стране, которая изначально формировалась как ссыльная колония, был и белорус. А здесь предками-ссыльными гордятся, это своего рода австралийская аристократия. Капитан Андрей Лазарев, который с кораблями «Крейсер» и «Ладога» посетил Хобарт на Тасмании в 1823 году, писал в рукописи своей книги, что там они встретили «пожилых лет уроженца белорусского Потоцкого», который в царствование Екатерины II был русским офицером. «Судьбами превратного счастия» он попал в Англию, откуда и был сослан в Австралию. Его жена и сын добровольно отправились с ним. Корабль высадил ссыльных на Тасмании, острове у берегов Австралии, в 1804 году. Потоцкий вошел в историю Тасмании как Джон Потэски. Я разыскала его потомков, их уже более двух тысяч человек. Кстати, дочь Потоцких Катерина стала первым европейским ребенком, родившимся на этом острове.
В целом же к началу революции в Австралии было не менее двухсот уроженцев белорусских губерний, жизнь которых мне удалось документировать, потому что они натурализовались. Три четверти составляли евреи, а остальные – славяне, в основном белорусы. По моей оценке, общая численность белорусов была больше, но многие из них приехали в Австралию накануне Первой мировой войны на заработки и не могли или не стремились натурализоваться. Собираю материалы по различным источникам – пассажирским спискам, военной регистрации иностранцев, австралийским газетам, а иногда и от их потомков. И меня, конечно, интересует не статистика сама по себе, а живые истории этих людей.
Вот, например, история семьи Иосифа Игнатьевича Чеховского – белоруса или поляка из Гродненской губернии. В юности он отправился в Америку, получил там образование, женился на русской девушке Татьяне Платуновой и вместе с ней перебрался на Гавайи, а в 1914 году приехал в Австралию. В 1922 году он умер. Вторым мужем Татьяны стал опять же белорус, Николай Тихевич. Россиянам в это время в Австралии приходилось тяжело, и Татьяна с детьми отправилась в Россию. Муж должен был последовать за нею, но его жизнь трагически оборвалась. Так Татьяна с четырьмя маленькими детьми осталась во Владивостоке – обратно ее не пустили. По архивным документам я проследила, как она многие годы добивалась выезда из СССР. И чудо свершилось – в 1981 году, 58 лет спустя, в Австралию выпустили ее дочь Алис Бланш Чеховскую, художницу. А братья ее погибли в СССР: старший – в ГУЛАГе, а младший – на войне.
– Русские анзаки – отдельный поворот ваших исследований. Так кто же все-таки они – русские анзаки?
– Русские, точнее сказать, российские анзаки – это интересный аспект российско-австралийских связей, которыми я занимаюсь много лет. ANZAC – это аббревиатура, которая стала использоваться в годы Первой мировой войны, во время высадки войск на Галлиполи в 1915 году, для названия военнослужащих Австралийско-Новозеландского армейского корпуса. Ныне – это легендарное звание вроде нашего понятия «фронтовик». Анзаки – часть австралийского национального самосознания, но каждое новое поколение австралийцев вкладывает в нее свое понимание, осмысливает ее по-новому. Это удивительная попытка соединить легенду со все новыми и новыми фактами подлинной истории. Сейчас даже школьники знают, что высадка в Галлиполи – военная авантюра, бессмысленная бойня. Ненависти к тогдашним противникам у нынешних австралийцев нет – наоборот, они чуть ли не готовы просить у турок прощения за то, что австралийцы, будучи винтиками мировой военной машины, высадились в Турции и убивали турецких солдат на их земле. Галлиполи важно для австралийцев в другом измерении – отсюда они ведут отсчет создания своей нации, ее единства, стойкости и братства. Это своего рода австралийское Бородино, колыбель австралийского духа.
Моя книга «Российские анзаки в австралийской истории» – попытка нового осмысления событий далекого прошлого. Со времен официальной военной истории 1930-х годов принято считать, что этнически австралийская армия была почти исключительно англо-саксонской, британской. Но в австралийской армии было около трех тысяч небританцев, тысяча из которых – россияне. А среди этих российских анзаков – четыре десятка уроженцев Белоруссии: евреев, белорусов, поляков, русских. Одни из них стали богатейшими людьми Австралии, другие – прожили жизнь простыми тружениками, но у каждого из них – удивительная судьба.
– Русская община в Австралии насчитывает сегодня примерно 30-40 тысяч человек… А сколько среди них белорусов?
– Белорусы «проваливаются» сквозь дыры статистического решета. По данным последней переписи 2006 года, тех, кто указал своей родиной Беларусь, в Австралии всего 1243 человека, из которых на белорусском языке дома говорит 441 человек. Но надо учесть, что многие указали своей родиной СССР и не вошли в эту статистику. С другой стороны, можно предположить, что белорусы есть и среди тех, кто родился в Прибалтике или в Казахстане, а то и в Китае и числится в австралийской статистике под этими рубриками. По оценке австралийского статистика Чарльза Прайса, к 1980-м годам в Австралии было около 14 тысяч белорусов и их потомков.
– Елена, вашего отца Виктора Говора, журналиста и писателя, знают и помнят в Беларуси. В 2004 году пришли к читателю его книги, написанные когда-то «в стол», – «Время ревущих быков», «Круг»…
– Мне повезло в жизни на необычных людей, и отец был именно таким. Его родители встретились, когда страна уже была в движении. Антон Васильевич работал агрономом, семья переезжала с места на место. Этот жизненный опыт сделал Виктора в каком-то смысле человеком без малой родины, он не получил той первозданной цельной питательной среды, из которой вырастали и русские, и белорусские писатели-деревенщики. Но уже с детства он вобрал в себя микрокосмос довоенного белорусского местечка с его сосуществованием народов, религий…
Причащение к своим истокам произошло у Виктора позже, когда после войны их семья вернулась из эвакуации в разоренную Белоруссию. Поселились они в дедовском доме, в каморке у родственников. Отец вскоре умер, а мать вступила в партию, организовывала колхоз, шила, чтобы прокормить четырех сыновей. Виктор пошел в школу в Молчади, он был переростком, так как во время войны почти не учился, работал.
Потом – факультет белорусской журналистики в БГУ, где шла выковка юной белорусской интеллигенции. Отец учился в самое мрачное сталинское время – в 1948-1953 годах. Но уверял меня, что взял от учебы очень многое. Какие дискуссии шли у них в комнате общежития, где жили по 50 человек!
– Ваш дед по матери – русский писатель Артем Веселый… Свои романы диктовал вашей бабушке – Людмиле Иосифовне Борисевич… Ваша мать и ее брат Лева 8 лет провели в детдоме. Еще одна трагическая страница истории…
– Был у бабушки заветный чемоданчик. Я знала, что там лежат письма моей мамы, которые она писала в детстве, из детдома в лагерь, где много лет провела моя бабушка после того, как ее арестовали в 1937 году. Но когда я заговаривала о письмах, бабушка отвечала, что я в них ничего не найду. И она была права – для меня той, увлеченной Австралией и Грином, в них действительно ничего не было. Понимание этого пришло десятки лет спустя…
После революции бабушка поехала в Москву, мечтала стать врачом. В мединститут не приняли, так как отец Иосиф Игнатьевич Борисевич, сын бывших крепостных, выучившийся на бухгалтера и жизнь положивший на то, чтобы дать образование своим детям, попал в категорию служащих. Оказавшись безработной, она устроилась секретарем к писателю Артему Веселому. А вскоре стала его женой и спутницей по путешествиям в лодке по Волге, Каме, Зайсану и Иртышу. В октябре 1937 года арестовали Артема, через два месяца – Людмилу. Их детей – десятилетнего Леву и шестилетнюю Волгу – забрали в детприемник и разлучили. Только полтора года спустя Леве с помощью директора детдома удалось разыскать сестру и добиться их воссоединения. К тому времени Артем уже был расстрелян на Коммунарке, а бабушку, как «члена семьи изменника Родины», выслали сначала в Потьму, а потом – в Карлаг, где она работала медсестрой – незадолго до ареста она окончила сестринские курсы. Письма моей мамы и Левы – уникальный документ эпохи.
Беседовал
Алесь КАРЛЮКЕВИЧ
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
