Если бы я присуждал Госпремии…
На днях мыслителю, писателю, эссеисту, культурологу Григорию Соломоновичу Померанцу исполнилось 92 года. Он родился в Вильнюсе в 1918 году. В 1940 году окончил Московский институт истории, философии и литературы. Участник Великой Отечественной войны. В 1943 году на фронте вступил в партию и в 1946-м исключен из нее «за антипартийные заявления». Спустя три года за то же самое арестован и осужден. Вышел по амнистии, в 1953-1956 годах учительствовал в станице. По возвращении в Москву работал библиографом в отделе стран Азии и Африки ИНИОН. Его философская публицистика распространялась в «самиздате». В 1984 году в Париже вышла книга Померанца «Сны земли», посвященная проблемам русской истории и культуры.
К сожалению, дело обстоит не так просто. Мировое и российское признание – да, норвежская премия – да, а где же наши собственные – отечественные? В России в последнее десятилетие с награждениями званиями «заслуженных» и «народных», равно как и различными государственными и престижными национальными премиями, наблюдается явный крен в сторону всевозможных популярных деятелей эстрады, кино и телевидения, многие из которых (по крайней мере, с моей точки зрения) к культуре в лучшем случае не имеют вообще никакого отношения, а в худшем – ее опошляют и разлагают. По-моему, пришла пора нашим присуждателям званий и премий как-нибудь в свободную минутку залезть в словарь и наконец выяснить там, что же такое «культура». Не знаю, является ли заслуженным деятелем культуры России певец Витас, но, полагаю, шансов на это в будущем у него куда больше, чем у Григория Померанца. Ибо и сейчас, в 92 года, философ с мировым именем у себя на родине по-прежнему не лауреат ни государственных, ни общественных, ни частных премий и не имеет ни званий, ни регалий, ни наград.
Чего мы ждем? 150-летия? Что все устроится само собой, подобно тому как это произошло с новой квартирой для фронтовика? Позволю себе напомнить, что до 90 лет писатель жил вместе с женой на третьем этаже в доме без лифта, а после юбилея таки получил квартиру в новом доме со всеми удобствами. Но ведь получил-то лишь потому, что его старый дом снесли. Кто-то справедливо заметил: «Писатель, чтобы добиться признания в России, должен жить долго». Вот только, жаль, не уточнил, насколько долго.
Так вот, чтобы не откладывать дела в долгий ящик, я, являясь здесь сугубо частным лицом, предлагаю на рассмотрение всех членов жюри по присуждению госпремий книгу Григория Соломоновича Померанца «Записки гадкого утенка», написанную еще в советские времена (и за которую он тогда чуть было не получил второй срок), но с тех пор постоянно расширяемую и дополняемую (самые последние изменения внесены в книгу несколько лет назад), как самую актуальную и злободневную из всех, прочитанных мной за последнее десятилетие. Более того, как обязательную для прочтения каждым думающим человеком.
При первом знакомстве воспринимаемые как мемуары (Великая Отечественная, сталинские лагеря, постоянное балансирование на грани ареста в брежневскую эпоху), «Записки» на самом деле оказываются сборником эссе на самые разнообразные темы: о любви, о жизни и смерти, о войне и мире, об истории (судьбе) отдельных народов и отдельного человека – все это прежде всего (но не только) на основе собственного, личного опыта писателя, осмысляемого и переосмысляемого на протяжении десятилетий.
Еще, наверное, с определенной долей натяжки произведение можно причислить к одному из популярнейших в нынешней России жанров: что-то вроде пособия на тему, как сотворить самого себя, преодолевая собственные страхи, добиться успеха и стать знаменитым. Правда, его не сравнишь с американскими аналогами, поскольку многолетнюю самореализацию венчает успех исключительно по-русски: главный герой книги сумел найти себя и свое место и дело в мире, но даже без элементарной материальной составляющей (типа солидной пенсии и нормальной квартиры) собственного бытия.
И несмотря на то что с явным опережением времени Померанц стремится в своей прозе 80-х годов к полной откровенности – искренней и беспощадной, увы, откровенна она совсем в другом роде, чем это сейчас распространено. Настолько, что первоначально может показаться тончайшей самоиронией.
Скажем, когда Померанц описывает свою военную карьеру. Вот это о его добровольном переходе из военной газеты в пехоту: «Ни один комсорг стрелкового батальона не служил больше четырех месяцев. Дальше – наркомздрав или наркомзем. Но где наша не пропадала! Авось обойдусь ранением (два шанса из трех)». А это о дальнейшей карьере, объяснение, почему собрался стать офицером: «Одна из причин, по которой я решил уйти именно на офицерскую должность, была свобода от лопатки. Я легко хожу, у меня крепкие ноги, а руки слабые, и в солдатской жизни под Москвой труднее всего было копать. Возвращаться к этому я не хотел, предпочитал риск».
И чего заинтересованный читатель уж точно не найдет в «Записках», так это такой приманки нынешней мемуаристики, да и вообще современной прозы, как автобиографическая клубничка. Впрочем, судя по всему, в сегодняшней литературе клубничная делянка, кажется, уже больше и не приманка, а просто обязательная составляющая нашей изящной словесности. Здесь Григорий Соломонович твердо не современен, и главная составляющая «Записок» совсем другая, особенная, подобной которой я, как ни напрягал память, так и не вспомнил, – счастливая, хотя и не без трудностей и не без сложностей, практически пятидесятилетняя совместная жизнь с женой – поэтом Зинаидой Александровной Миркиной.
Потому как… Я и раньше знал, что в наших отечественных условиях жена – понятие многофункциональное. Но не настолько же! Зинаида Александровна не просто второй главный герой повествования, чей жизненный опыт щедро используется для характеристики эпохи, и одновременно первый читатель и первый редактор всех текстов, равно как и постоянный помощник во всех делах и начинаниях Григория Соломоновича. Прежде всего она – человек, повлиявший на личность мужа, как никто другой, и потому при описании таких категорий, как счастье, смысл жизни, любовь, духовность, приближение к Богу, писатель уже и сам далеко не всегда может отделить, где собственно его текст, его мысли, а где они неразделимо слиты с мыслями Зинаиды Александровны, что, кстати, оказывается не менее справедливым, и наоборот. «То, что она писала в одиночку, мы почти не включаем в сборники. Зрелость духа пришла к ней позже, в жизни вместе со мной. А у меня вся творческая жизнь – вместе с ней».
Вообще же произведение именно сейчас, по-моему, обрело своего нового серьезнейшего противника, который к моменту написания книги был (по крайней мере, в нашей стране) еще в зародыше, а ныне успешно представлен на всех каналах телевидения, заполонил страницы книг, газет и журналов – мировую массовую культуру с ее главным принципом «не напрягайтесь». К чему прилагать столько усилий, если, использовав наши рецепты, вы и так легко добьетесь успеха? Покупайте нашу книгу (фильм, лекарство, лак для волос и т.д.) – и вы узнаете, как… Как стать чемпионом мира за один год. Как быстро похудеть, не ограничивая себя в еде и не занимаясь спортом. Как стать эстрадной звездой, не имея ни слуха, ни голоса.
После длительного потребления подобной продукции «Записки» Померанца будут ощущаться глотком свежей родниковой воды или, что, наверное, тоже неплохо, ушатом очень холодной воды. Ибо многие ли из нынешней молодежи, ознакомившись с книгой, не ужаснутся равно и результату, и способам достижения главной намеченной цели?
Способы достижения – попробуйте в 18-20 лет примириться вот с таким: «Каким образом я нашел свой стиль, свой язык, свой собственный голос? Я сам не знаю. Это далось очень медленно, много лет, и сделалось очень поздно, годам к сорока. Т.е. половина жизни прошла в поисках стиля (а что делать, если человек умрет в 27 лет, в 37, наконец – в 40 с небольшим? Не знаю)».
Результаты… Даже представив себе некоего гипотетического читателя, согласного на многодесятилетние труд и подвижничество во имя достижения поставленной в юности перед самим собой сверхзадачи, поневоле задумаешься, кого устроит выстраданный итог.
Известность, популярность… Ныне у писателя есть свой постоянный читатель, колеблющийся в среднем по стране в твердых пределах от 1 до 3 тысяч. Не правда ли, впечатляет?
Радости общения в кругу друзей и единомышленников… «Собеседники попадались на моем пути изредка, как деревья в степи. Начинались настоящие человеческие разговоры. Приходили минуты, часы взаимного понимания, открытости – а потом события разбрасывали нас, и снова все заливала мертвая вода газет».
Или, скажем, такая важная для любого юноши проблема, как преодоление страха. Из пацифистских фильмов знаем, что оный непреодолим вообще, а согласно взглядам авторов «крутых боевиков», – что занятие, конечно, тягомотное, муторное, но таки разовое. Здесь все иначе. В одном эссе Померанц рассказывает, как в войну он боролся с охватившим его ужасом, – лежа в снегу под бомбами, при полном господстве в небе немецкой авиации. Сильно сомневаюсь, чтобы этот способ годился для массового употребления: «Вдруг рефлексия напомнила, как я сам пошел когда-то навстречу страху бесконечности и прошел сквозь страх. Если я не испугался бездны пространства и времени, неужели испугаюсь нескольких паршивых «хейнкелей»! Эта простая мысль подействовала».
Ну а если читатель все же «не испугается» для себя такого «счастья и успеха», то ему следует твердо понять, что жизненный опыт Померанца нужен ему вовсе не для воссоздания Померанца-2, 3, 4 (да это и невозможно, слишком его опыт неповторим, индивидуален), не для бездумного копирования и клонирования его личности, а для сотворения себя самого, первого, единственного и неповторимого. И ничего, что при этом не совпадать могут (а у кого-то просто обязаны) не только частности, да и отношение к принципиальнейшим вопросам бытия будет иным, чем у Григория Соломоновича. Как совершенно справедливо заметил Померанц: «Есть рыцари разных орденов, и все служения прекрасны – до тех пор, пока не становятся одержимостью».
P.S. Если бы я присуждал Госпремии, то среди их (ее) ближайших лауреатов обязательно был бы автор «Записок гадкого утенка». Но поскольку этим занимаюсь все-таки не я и, кроме того, прекрасно понимаю, что по данному вопросу чисто теоретически возможна и другая точка зрения, то, может быть, уважаемые члены комиссии захотят ее (их) вручить писателю за совсем другие книги? Ведь только за последние годы увидели свет издания:
Григорий Померанц «Следствие ведет каторжанка», Москва, Независимое издательство «Пик», 2004; Григорий Померанц, Зинаида Миркина «Невидимый противовес», Москва, Независимое издательство «Пик», 2005; Григорий Померанц, Зинаида Миркина «Великие религии мира», «Международный университет в Москве», 2006; Григорий Померанц «Дороги духа и зигзаги истории», Москва, «РОССПЭН», 2008.
Павел НУЙКИН,
член Союза писателей Москвы
Фото из архива автора