«Мы – рыбалковцы!»
Даже сейчас, когда Алексей Степанович Сидоренко перечитывает этот пожелтевший листок, достает из кармана платок: «И через столько лет слезы наворачиваются...»
Даже сейчас, когда Алексей Степанович Сидоренко перечитывает этот пожелтевший листок, достает из кармана платок: «И через столько лет слезы наворачиваются...» ...Родился Алеша Сидоренко в 1925 году в небольшом украинском городке Шпола Черкасской области, в простой рабочей семье. Мальчик с ранних лет привык к нелегкому труду в домашнем хозяйстве. Когда старший брат ушел служить в армию, присматривать за младшим братишкой и сестренкой пришлось Алеше.
С военным делом повязан он, можно сказать, с шестнадцати лет. И хотя первые два года войны в силу непризывного возраста пороха непосредственно не нюхал, зато в полной мере познал тяготы и лишения военного лихолетья.
Не раз просился на фронт, но всякий раз ему объясняли, что пока он нужен в тылу. В эвакуацию возле города Талды-Курган Алма-Атинской области, в чистом поле, возводил сахарный завод, эвакуированный из Курской области, научился управляться с трактором ХТЗ.
Так в поте лица парень зарабатывал свой хлеб строителя и тракториста до того памятного дня, когда пришла долгожданная повестка в военкомат.
В военкомате сказали: будем из тебя офицера готовить. Юноша удивился – ну какой из меня офицер?! Даже ружья охотничьего в руках не держал! Он-то предполагал, что простым солдатом отправится на передовую. Но, как говорится, начальству виднее. И опять дальняя дорога – в город Керки Туркменской ССР, куда эвакуировалось Гомельское пехотное училище. Но выйти из стен училища офицером не довелось – учеба закончилась досрочно. В мае курсантов построили на плацу и объявили: фронт требует свежих сил, пополнения. В течение двух суток всех экипировали, разбили по взводам, отделениям. И – на запад.
Под Орел вышла из боев на переформирование 3-я гвардейская танковая армия, которой командовал легендарный танковый генерал Павел Семенович Рыбалко. Мы, бывшие курсанты Гомельского пехотного, влились в ее ряды и тоже стали называться гордым именем «рыбалковцы». Вскоре численность и боеспособность 3-й танковой была восстановлена, и в июле 43-го обновленная армия пошла на форсирование Днепра.
С глазу на глаз
с «Тигром»
Алексея Сидоренко определили в батарею 45-миллиметровых пушек наводчиком. Боевым крещением стало форсирование Днепра.
«К утру передовые части оказались на той стороне и с боем продвигались вперед. На правом берегу захвачен небольшой плацдарм. Было ясно, что немцы попытаются сбросить нас с плацдарма в реку. Развернули орудия, окопались, выложили боеприпасы. Ждем».
Позиция батареи – на скате высотки. Впереди, метрах в двухстах, наша пехота. Вдруг бойцы услышали шум моторов. В тумане один за другим возникли призрачные силуэты танков. «Тигры»! Один, второй, третий... Командир кричит: «Не стрелять! Не обнаруживать себя!» Видимость плохая, до танков еще метров пятьсот, для «сорокапятки» далековато. Расчеты разобрали цели, каждое орудие ведет ствол за своей целью. «Сорокапятки» стреляли только прямой наводкой. «Что называется, с глазу на глаз с противником. Вижу цель в прицеле, навожу, стреляю. Иногда все решало то, кто первым выстрелит».
Когда до танков было уже метров 200, послышалась команда: «Огонь!» «Трассирующими бронебойными бьем по «Тиграм», а им хоть бы что! Снаряды ударяются о броню и свечой взмывают ввысь, рикошетируют. А ведь 200 метров для наших пушек – оптимальная дистанция для стрельбы!» Танки разворачиваются и направляются на батарею. Сердце дрогнуло. Снаряды не берут бронированные чудовища. Что делать? Из дула «Тигра» вырывается пламя, и на месте одной из «сорокапяток» вырос огненный куст взрыва. К счастью, на соседней высотке стоял дивизион 76-миллиметровых пушек. От них танки находились примерно в 400 метрах – «убойное» расстояние для этих орудий. Тем более что, развернувшись на «сорокапятки», танки подставили дивизиону свои борта. «И артиллеристы как начали молотить! Мы тоже стреляем. Вот уже один танк горит, второй... Всю жизнь буду благодарен нашим братьям по оружию. Не будь их, «Тигры» проутюжили бы нас гусеницами вместе с пушками».
Вскоре подошли новые подразделения советских войск, потеснили немцев. После памятных боев за удержание плацдарма на берегу Днепра фронт покатился дальше на запад. А 3-ю танковую армию неожиданно перебрасывают на другое направление, ближе к Киеву, в район Фастова.
Огненные версты
Командир батареи объявил боевую задачу: перекрыть дорогу, что ведет из Киева на Житомир, Львов. Столица Советской Украины почти взята. Нужно было не дать возможности беспрепятственно отступить частям противника. Батарея, в которой остались три орудия из четырех, заняла огневую позицию сбоку от дороги. На рассвете послышался шум – двигалась колонна. В утренних сумерках показались бронетранспортеры, грузовики. «Приготовиться!» И когда немцы подошли поближе, раздалась команда: «Огонь!» На этот раз «сорокапятки» оказались на высоте. «Хорошо помню, как снаряд ударил по головному бронетранспортеру, и он запылал, как факел. Колонна смешалась, на дороге хаос. Уцелевшие немцы выскакивали из машин и бежали куда глаза глядят. Их вылавливали наши пехотные подразделения».
Новый приказ – занять оборону возле железнодорожного узла Попельня. Командир говорит Алексею: «Бери коня, поедешь со мной». Вероятно, собрался в штаб. Сидоренко взял у ездового лошадь, закинул за плечи автомат. Пригодились навыки верховой езды, полученные в детстве. «Дело было к вечеру. Стрельба стихла, вокруг никого, странная тишина». Тишина оказалась обманчивой. «Вдруг слева минометы саданули. Один разрыв, второй... Третий взрыв прямо передо мной метрах в трех-пяти. Лошадь, приняв сноп осколков на себя, рухнула наземь. Перелетел через ее голову, лежу на земле. Поднял голову – командира нигде нет. Очевидно, решив, что сопровождающий убит, ускакал. Я остался один. В ушах звон, голова гудит – контужен. Ночь, куда идти, не знаю. Можно к немцам угодить, да и свои могут принять за врага. Думаю, полежу до рассвета, там осмотрюсь».
Устроившись в теплой еще воронке, морщась от боли, Сидоренко думал, что делать дальше. Вдруг услышал говор. Приподнявшись, увидел смутные силуэты пяти человек. Разведка? Но чья? Один приближается с автоматом наготове. От сердца отлегло, когда услышал родное: «...твою мать, ты кто такой, что здесь делаешь?!» Артиллерист рассказывает – так, мол, и так. Разведчики отвели его к командиру роты одного из полков 70-й стрелковой дивизии. «Кто, откуда?» Алексей с трудом – после взрыва звенит в ушах, кружится голова – начинает повторять свой рассказ. Командир роты понял его состояние, вызвал солдата: «Отведи в медсанбат».
В медсанбате боец пробыл неделю, после чего командир роты забрал обратно. Определил вторым номером в расчет ПТР – противотанкового ружья. Алексей пошутил: «Дело знакомое – стрелять по танкам!» Так и занимался весной 44-го «знакомым делом», пока не был ранен. Слава богу, пулевое ранение в руку оказалось сквозным, кость не задело. Снова медсанбат, госпиталь... В мае Сидоренко направляют в 3-ю гвардейскую танковую армию, где начинал свой боевой путь. На этот раз – в 616-й отдельный минометный полк, наводчиком 120-миллиметрового миномета.
Вскоре советские войска вошли в Польшу, форсировали Вислу. На другой стороне реки минометная батарея заняла боевую позицию. Видимо, ее расположение засек противник, неслучайно в небе летал немецкий корректировщик – «рама», как его называли наши бойцы. Через некоторое время на батарею обрушился шквальный огонь. В нескольких метрах от миномета Сидоренко разорвался снаряд... В госпитале хирург показал два извлеченных из ноги Алексея осколка: «Держи на память». Как позже выяснилось, врачи не все осколки вынули...
Рассказывая о своем боевом пути, Алексей Степанович подчеркивает: «Не ждите от меня рассказа о чем-то необычайном, героическом. Я был обыкновенным солдатом, честно выполнял свои обязанности, воинский долг. Просто делал тяжелую работу на войне». «Разве что смертельно опасную», – подумалось мне. «На войне, конечно, всякое бывало, – продолжает Алексей Степанович. – Но жили и воевали одной дружной семьей. В моем расчете были украинец, русский, казах, даже кореец. Случаев трусости, самовольного оставления позиции в нашей батарее не было. Все понимали: уйдешь – вся тяжесть ляжет на плечи товарищей. Покинуть свое место в бою мог лишь убитым или тяжелораненым. Случалось, трое, двое у орудия оставались...»
А в январе сорок пятого Алексея направили в Ростовское артиллерийское училище. Там он и встретил День Победы – на боевом посту, стоя в карауле: «Слышу, где-то стрельба поднялась! Думаю, что такое? На всякий случай приготовил оружие, мало ли что. Потом слышу быстрые шаги. «Стой, кто идет?» Смотрю – разводящий. «Подожди ты, Лешка. Не горячись!» Подбегает, обнимает: «Это же наши салютуют! Победа, войне конец, понимаешь?!»
Вскоре в училище пришел приказ: всем фронтовикам предоставить отпуска. Получив десятидневный отпуск, Сидоренко поехал искать родных. Отчий дом в Шполе встретил заколоченными окнами и замком на двери. «Твои переехали в деревню, – подсказал сосед. – Тут такие бои были!» Алексей понял: семья у родственников отца. До деревни километров восемь. Когда пришел, уже стемнело. Постучал в дверь. В окно выглянула мать: «Кто?» Рванулся к окну: «Я, Лешка!» Тишина. К стеклу прильнули младший брат и сестренка. «Это же я! – снова крикнул он. – Не узнаете?!» На крыльцо вышел отец. Обнялись. «Мы ж тебя похоронили!» Отец все не мог поверить, что видит живого сына. И показывает похоронку...
В ту ночь в доме никто не спал. Они не могли наговориться, рассказывая друг другу о пережитом за годы войны.
...Много воды утекло с той ночи, когда он словно второй раз родился... Алексей Степанович отдал родной армии 41 год и давно вышел в отставку в звании полковника. И все бы хорошо, да вот только на погоду начинает «гулять» в ноге «забытый» когда-то хирургами немецкий осколок.
– Ничего, сдюжим! – улыбается Алексей Степанович, – мы же – рыбалковцы!..
Геннадий АНУФРИЕВ
С военным делом повязан он, можно сказать, с шестнадцати лет. И хотя первые два года войны в силу непризывного возраста пороха непосредственно не нюхал, зато в полной мере познал тяготы и лишения военного лихолетья.
Не раз просился на фронт, но всякий раз ему объясняли, что пока он нужен в тылу. В эвакуацию возле города Талды-Курган Алма-Атинской области, в чистом поле, возводил сахарный завод, эвакуированный из Курской области, научился управляться с трактором ХТЗ.
Так в поте лица парень зарабатывал свой хлеб строителя и тракториста до того памятного дня, когда пришла долгожданная повестка в военкомат.
В военкомате сказали: будем из тебя офицера готовить. Юноша удивился – ну какой из меня офицер?! Даже ружья охотничьего в руках не держал! Он-то предполагал, что простым солдатом отправится на передовую. Но, как говорится, начальству виднее. И опять дальняя дорога – в город Керки Туркменской ССР, куда эвакуировалось Гомельское пехотное училище. Но выйти из стен училища офицером не довелось – учеба закончилась досрочно. В мае курсантов построили на плацу и объявили: фронт требует свежих сил, пополнения. В течение двух суток всех экипировали, разбили по взводам, отделениям. И – на запад.
Под Орел вышла из боев на переформирование 3-я гвардейская танковая армия, которой командовал легендарный танковый генерал Павел Семенович Рыбалко. Мы, бывшие курсанты Гомельского пехотного, влились в ее ряды и тоже стали называться гордым именем «рыбалковцы». Вскоре численность и боеспособность 3-й танковой была восстановлена, и в июле 43-го обновленная армия пошла на форсирование Днепра.
С глазу на глаз
с «Тигром»
Алексея Сидоренко определили в батарею 45-миллиметровых пушек наводчиком. Боевым крещением стало форсирование Днепра.
«К утру передовые части оказались на той стороне и с боем продвигались вперед. На правом берегу захвачен небольшой плацдарм. Было ясно, что немцы попытаются сбросить нас с плацдарма в реку. Развернули орудия, окопались, выложили боеприпасы. Ждем».
Позиция батареи – на скате высотки. Впереди, метрах в двухстах, наша пехота. Вдруг бойцы услышали шум моторов. В тумане один за другим возникли призрачные силуэты танков. «Тигры»! Один, второй, третий... Командир кричит: «Не стрелять! Не обнаруживать себя!» Видимость плохая, до танков еще метров пятьсот, для «сорокапятки» далековато. Расчеты разобрали цели, каждое орудие ведет ствол за своей целью. «Сорокапятки» стреляли только прямой наводкой. «Что называется, с глазу на глаз с противником. Вижу цель в прицеле, навожу, стреляю. Иногда все решало то, кто первым выстрелит».
Когда до танков было уже метров 200, послышалась команда: «Огонь!» «Трассирующими бронебойными бьем по «Тиграм», а им хоть бы что! Снаряды ударяются о броню и свечой взмывают ввысь, рикошетируют. А ведь 200 метров для наших пушек – оптимальная дистанция для стрельбы!» Танки разворачиваются и направляются на батарею. Сердце дрогнуло. Снаряды не берут бронированные чудовища. Что делать? Из дула «Тигра» вырывается пламя, и на месте одной из «сорокапяток» вырос огненный куст взрыва. К счастью, на соседней высотке стоял дивизион 76-миллиметровых пушек. От них танки находились примерно в 400 метрах – «убойное» расстояние для этих орудий. Тем более что, развернувшись на «сорокапятки», танки подставили дивизиону свои борта. «И артиллеристы как начали молотить! Мы тоже стреляем. Вот уже один танк горит, второй... Всю жизнь буду благодарен нашим братьям по оружию. Не будь их, «Тигры» проутюжили бы нас гусеницами вместе с пушками».
Вскоре подошли новые подразделения советских войск, потеснили немцев. После памятных боев за удержание плацдарма на берегу Днепра фронт покатился дальше на запад. А 3-ю танковую армию неожиданно перебрасывают на другое направление, ближе к Киеву, в район Фастова.
Огненные версты
Командир батареи объявил боевую задачу: перекрыть дорогу, что ведет из Киева на Житомир, Львов. Столица Советской Украины почти взята. Нужно было не дать возможности беспрепятственно отступить частям противника. Батарея, в которой остались три орудия из четырех, заняла огневую позицию сбоку от дороги. На рассвете послышался шум – двигалась колонна. В утренних сумерках показались бронетранспортеры, грузовики. «Приготовиться!» И когда немцы подошли поближе, раздалась команда: «Огонь!» На этот раз «сорокапятки» оказались на высоте. «Хорошо помню, как снаряд ударил по головному бронетранспортеру, и он запылал, как факел. Колонна смешалась, на дороге хаос. Уцелевшие немцы выскакивали из машин и бежали куда глаза глядят. Их вылавливали наши пехотные подразделения».
Новый приказ – занять оборону возле железнодорожного узла Попельня. Командир говорит Алексею: «Бери коня, поедешь со мной». Вероятно, собрался в штаб. Сидоренко взял у ездового лошадь, закинул за плечи автомат. Пригодились навыки верховой езды, полученные в детстве. «Дело было к вечеру. Стрельба стихла, вокруг никого, странная тишина». Тишина оказалась обманчивой. «Вдруг слева минометы саданули. Один разрыв, второй... Третий взрыв прямо передо мной метрах в трех-пяти. Лошадь, приняв сноп осколков на себя, рухнула наземь. Перелетел через ее голову, лежу на земле. Поднял голову – командира нигде нет. Очевидно, решив, что сопровождающий убит, ускакал. Я остался один. В ушах звон, голова гудит – контужен. Ночь, куда идти, не знаю. Можно к немцам угодить, да и свои могут принять за врага. Думаю, полежу до рассвета, там осмотрюсь».
Устроившись в теплой еще воронке, морщась от боли, Сидоренко думал, что делать дальше. Вдруг услышал говор. Приподнявшись, увидел смутные силуэты пяти человек. Разведка? Но чья? Один приближается с автоматом наготове. От сердца отлегло, когда услышал родное: «...твою мать, ты кто такой, что здесь делаешь?!» Артиллерист рассказывает – так, мол, и так. Разведчики отвели его к командиру роты одного из полков 70-й стрелковой дивизии. «Кто, откуда?» Алексей с трудом – после взрыва звенит в ушах, кружится голова – начинает повторять свой рассказ. Командир роты понял его состояние, вызвал солдата: «Отведи в медсанбат».
В медсанбате боец пробыл неделю, после чего командир роты забрал обратно. Определил вторым номером в расчет ПТР – противотанкового ружья. Алексей пошутил: «Дело знакомое – стрелять по танкам!» Так и занимался весной 44-го «знакомым делом», пока не был ранен. Слава богу, пулевое ранение в руку оказалось сквозным, кость не задело. Снова медсанбат, госпиталь... В мае Сидоренко направляют в 3-ю гвардейскую танковую армию, где начинал свой боевой путь. На этот раз – в 616-й отдельный минометный полк, наводчиком 120-миллиметрового миномета.
Вскоре советские войска вошли в Польшу, форсировали Вислу. На другой стороне реки минометная батарея заняла боевую позицию. Видимо, ее расположение засек противник, неслучайно в небе летал немецкий корректировщик – «рама», как его называли наши бойцы. Через некоторое время на батарею обрушился шквальный огонь. В нескольких метрах от миномета Сидоренко разорвался снаряд... В госпитале хирург показал два извлеченных из ноги Алексея осколка: «Держи на память». Как позже выяснилось, врачи не все осколки вынули...
Рассказывая о своем боевом пути, Алексей Степанович подчеркивает: «Не ждите от меня рассказа о чем-то необычайном, героическом. Я был обыкновенным солдатом, честно выполнял свои обязанности, воинский долг. Просто делал тяжелую работу на войне». «Разве что смертельно опасную», – подумалось мне. «На войне, конечно, всякое бывало, – продолжает Алексей Степанович. – Но жили и воевали одной дружной семьей. В моем расчете были украинец, русский, казах, даже кореец. Случаев трусости, самовольного оставления позиции в нашей батарее не было. Все понимали: уйдешь – вся тяжесть ляжет на плечи товарищей. Покинуть свое место в бою мог лишь убитым или тяжелораненым. Случалось, трое, двое у орудия оставались...»
А в январе сорок пятого Алексея направили в Ростовское артиллерийское училище. Там он и встретил День Победы – на боевом посту, стоя в карауле: «Слышу, где-то стрельба поднялась! Думаю, что такое? На всякий случай приготовил оружие, мало ли что. Потом слышу быстрые шаги. «Стой, кто идет?» Смотрю – разводящий. «Подожди ты, Лешка. Не горячись!» Подбегает, обнимает: «Это же наши салютуют! Победа, войне конец, понимаешь?!»
Вскоре в училище пришел приказ: всем фронтовикам предоставить отпуска. Получив десятидневный отпуск, Сидоренко поехал искать родных. Отчий дом в Шполе встретил заколоченными окнами и замком на двери. «Твои переехали в деревню, – подсказал сосед. – Тут такие бои были!» Алексей понял: семья у родственников отца. До деревни километров восемь. Когда пришел, уже стемнело. Постучал в дверь. В окно выглянула мать: «Кто?» Рванулся к окну: «Я, Лешка!» Тишина. К стеклу прильнули младший брат и сестренка. «Это же я! – снова крикнул он. – Не узнаете?!» На крыльцо вышел отец. Обнялись. «Мы ж тебя похоронили!» Отец все не мог поверить, что видит живого сына. И показывает похоронку...
В ту ночь в доме никто не спал. Они не могли наговориться, рассказывая друг другу о пережитом за годы войны.
...Много воды утекло с той ночи, когда он словно второй раз родился... Алексей Степанович отдал родной армии 41 год и давно вышел в отставку в звании полковника. И все бы хорошо, да вот только на погоду начинает «гулять» в ноге «забытый» когда-то хирургами немецкий осколок.
– Ничего, сдюжим! – улыбается Алексей Степанович, – мы же – рыбалковцы!..
Геннадий АНУФРИЕВ
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
