С «катюшей» – через всю войну,
чтобы встретить Катерину… Из наших деревенских мужчин далеко не все вернулись с фронта. Отцу с братом Александром повезло – остались живыми и невредимыми. Для отца война закончилась на станции Слюдянка вблизи Байкала. Это был последний рейс литерного эшелона, направлявшегося с боеприпасами на Восточный фронт. Но Япония капитулировала, и все было кончено. Брат отца по матери Александр Андреевич зачехлил свой гвардейский миномет («катюшу») примерно в тех же краях – в болотистых предгорьях Монголии.
чтобы встретить Катерину…
Из наших деревенских мужчин далеко не все вернулись с фронта. Отцу с братом Александром повезло – остались живыми и невредимыми. Для отца война закончилась на станции Слюдянка вблизи Байкала. Это был последний рейс литерного эшелона, направлявшегося с боеприпасами на Восточный фронт. Но Япония капитулировала, и все было кончено. Брат отца по матери Александр Андреевич зачехлил свой гвардейский миномет («катюшу») примерно в тех же краях – в болотистых предгорьях Монголии. Из всех мужчин, ушедших когда-то на войну и кому повезло вернуться с полей сражений, в живых теперь только он – Александр Андреевич Бересневич, дядя Саша. Теперь ему 89 лет: пятеро детей, одиннадцать внуков, восемь правнуков. Год назад, толкуя о прожитом и пережитом, он как бы с горечью обронил мне: «Теперь все реже говорят о войне, сплошные шоу по телевидению. Короткая память у людей. Вот уйдем мы – и вовсе померкнет. А разве так можно? Ты хоть представляешь, сколько народу полегло?.. И не ради какой-то славы. Они не народили даже детей, как мы, понимаешь?..»
И вот я снова на Минщине – в деревне Квасыничи Слуцкого района. У печного огня на этот раз – только я и дядя Саша. Как полагается, вспомнили всех поименно, тех, кто в 50-е годы собирался в нашей хате и кого уже нет в живых.
– Когда призвали, спрашиваешь? – переспросил меня Александр Андреевич. Ясные, сине-васильковые глаза его, уже почти не видящие, глядели куда-то поверх, как будто выискивая из череды минувших дней тот самый, с которого все и началось. – 17 апреля 41-го года меня с дружком Антоном Барановским – он из соседней деревни Устрань – вызвали в Слуцкий военный комиссариат. А утром следующего дня мы уже были в поезде. Очутились в Ташкентской области, в городе Каттатурган, в полковой пехотной школе. До начала войны оставалось 66 дней.
Немного попривыкли к строгости несения службы, раззнакомились с ребятами. 22-го числа, как всегда, утром – зарядка, завтрак, потом строевая на плацу… И вдруг – боевая тревога. Как сейчас помню слова командира полка: «Дорогие красноармейцы, курсанты полковой школы! Сегодня, 22 июня, в 4 часа утра фашистская Германия вероломно вторглась в пределы нашей советской Родины. Это война. Встанем же грудью на защиту Отечества!» И так далее…
Потом команда: «Вольно! Разойтись!» А дальше все понеслось со скоростью курьерского поезда: к вечеру следующего дня полк загрузили в эшелон – и на фронт. Конечно, попасть в этот эшелон хотели все мы. Но нас, необученных, оставили. Мы продолжали зубрить уставы, учились стрелять, маршировать и все такое. Война была все еще где-то далеко-далеко. И в голову не приходило, что вскоре окажемся в самом ее пекле – под Москвой. А мне, младшему сержанту-пехотинцу, предстоит совсем не пехотное дело…
Нас, безусых сержантов, погрузили в наспех приспособленный товарный состав, и поезд тронулся. Никто не знал, куда путь держим. В одном лишь были уверены – с войной не разминемся. Глубокой осенью, в предзимье, прибыли в Москву. Радости было – не описать. Большинство из нас столицу Родины видели разве что на картинках.
Однажды вызывают в штаб. Большая комната, т-образный стол, за ним два генерала, несколько офицеров. Стою по струнке. Слышу: «Белорус, образование 7 классов и политехникум, специальность – «техник-строитель», не судим, комсомолец». Вдруг офицер, кажется капитан, тихо-тихо уточняет: «Его дядя раскулачен». У меня сразу ноги ватными сделались, потому как правда. Брата отца – Никонора – действительно раскулачили. Но генерал уже поднялся и резко оборвал капитана: мол, да, дядя из раскулаченных, но не высланных… И уже обращаясь ко мне, произносит: «Товарищ младший сержант, вы зачислены в гвардейскую минометную часть. Оправдайте высокое доверие!»
Так я стал минометчиком, причем не простым, а в дивизионе пусковых реактивных установок БМ-13 – если проще, то знаменитых «катюш». Конечно, инструктаж жесткий, дисциплина железная. Мы знали, что делать в любой ситуации, включая самую безнадежную, когда и жизни не жалко: ни один ведь реактивный снаряд ни под каким соусом не должен достаться немцу.
Мы стояли совсем недалеко от Москвы. Зима 41-го выдалась суровой, снежной. Установки поначалу были на конной тяге. Поэтому менять позиции – работенка еще та! Ну и морозы жуткие. Не спасали наши шинельки, пробирало до костей. А вот валенки были хороши. Но никто не болел, даже не простуживался. И Москву мы отстояли. Никогда не забуду первые пуски по врагу. Это ни на что не похоже.
После обороны Москвы наш 52-й отдельный минометный полк отправили в город Казань на переформирование. Здесь наши «катюши» уже оказались на американских «студебеккерах», мощных, почти стосильных машинах. Это тебе не полуторка или «ЗИС», это, брат, совсем другой коленкор. Вообще, должен сказать, с 42-го года нашей «катюше», как очень уважаемой на фронте «женщине», отдавали любой транспорт. Реактивными установками оснащали даже танки и обычные колхозные гусеничные трактора. Но «студебеккеры» – это что-то особое. При пусках снарядов машину почти не раскачивало. А это очень важно для точности стрельбы.
После Казани полк отправили на север, на Карельский фронт. Прикрывали в основном железнодорожную ветку, по которой с севера доставлялась нашим частям американская помощь. Поэтому в части все тоже было американское, даже соль. Лишь водка и махорка – наши, родные.
– Немцы сильно донимали?
– Это мы их донимали. Они боялись наших залпов больше всего на свете. Знали, что если наши снаряды накроют их позиции, там тогда ничего живого просто не останется. Поэтому всякий раз немец пытался с воздуха прорваться в наше расположение, иногда им это удавалось. Благо наша авиация не дремала, не давала им разгуляться. Хотя потери были. В один из налетов погиб и мой лучший друг по дивизиону – Ваня Михайлов с Украины.
– Дядя Саша, знаю, что вы – участник исторического Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 года. Как это было?
– Фронт продвигался на запад, но нас в самом конце 44-го года почему-то перебросили в Москву. Весь полк. Не знаю, по каким таким соображениям. Честно говоря, все мечтали добить немца, а потом вернуться домой. Но, как известно, командирам виднее. В Москве и встретили Победу. Более счастливого дня в моей жизни, пожалуй, и не было. Ну разве что рождение первенца…
Так вот, вскоре командир дивизиона гвардии майор Михаил Простарман объявил: нашему боевому подразделению предстоит участвовать в Параде Победы на Красной площади в составе сводного полка Карельского фронта. Большая честь и все такое прочее.
Готовились почти месяц. И этот день настал. Хотя погода и подкачала, было довольно пасмурно, шел дождь, но настроение царило праздничное. До сих пор помню барабанную дробь, от которой мурашки шли по коже. И вообще, напряжение было какое-то непередаваемое, волнительное. Хотя тогда никто еще не думал, что на наших глазах творится история. Осознание пришло потом, спустя годы. А тогда все прошло как-то быстро. Наши реактивные установки шли впереди, а мы – по 16 человек – следовали за ними в кузове машины.
В наше время, когда доводилось смотреть Парад уже с экрана, это волнительное чувство всякий раз возникало вновь. Скоро 65-я годовщина Победы, и наверняка по телевидению вновь покажут наш Парад 45-го года. Хотелось бы еще раз посмотреть на свои «катюши». Но вряд ли увижу, катаракта замучила, ни черта не вижу. Обещали в госпитале исправить зрение, но все что-то тянут…
Обстановку разрядила тетя Катя: «Ну нашто табе, Саш, тыя «кацюшы»? А хіба я не Кацюша? От і глядзі на мяне, калі не разлюбіў за гэтулькі год».
Шутки шутками, подхватил настроение жены дядя Саша, а вот так и получилось: прошел всю войну с «катюшами», а на гражданке встретил главную свою Катюшу.
– Хотя мог бы и не встретить, – продолжает дядя Саша. – После Парада Победы, ровно через пять дней, весь полк опять погрузили в эшелон. И помчались мы на восток – добивать японцев. Успел-таки и там поучаствовать в боях, правда, самую малость. А когда возвращались домой, ночью наш состав врезался в вагоны с чечевицей. Перевернулись, установки в кювет... Но, к счастью, никто не погиб, а то ведь очень было бы обидно...
Домой вернулся в августе 46-го и тут встретил свою Катюшу. Так и живем. Но дальше ты все уже знаешь…
Георгий ПЛАТОНОВ
Из наших деревенских мужчин далеко не все вернулись с фронта. Отцу с братом Александром повезло – остались живыми и невредимыми. Для отца война закончилась на станции Слюдянка вблизи Байкала. Это был последний рейс литерного эшелона, направлявшегося с боеприпасами на Восточный фронт. Но Япония капитулировала, и все было кончено. Брат отца по матери Александр Андреевич зачехлил свой гвардейский миномет («катюшу») примерно в тех же краях – в болотистых предгорьях Монголии. Из всех мужчин, ушедших когда-то на войну и кому повезло вернуться с полей сражений, в живых теперь только он – Александр Андреевич Бересневич, дядя Саша. Теперь ему 89 лет: пятеро детей, одиннадцать внуков, восемь правнуков. Год назад, толкуя о прожитом и пережитом, он как бы с горечью обронил мне: «Теперь все реже говорят о войне, сплошные шоу по телевидению. Короткая память у людей. Вот уйдем мы – и вовсе померкнет. А разве так можно? Ты хоть представляешь, сколько народу полегло?.. И не ради какой-то славы. Они не народили даже детей, как мы, понимаешь?..»
И вот я снова на Минщине – в деревне Квасыничи Слуцкого района. У печного огня на этот раз – только я и дядя Саша. Как полагается, вспомнили всех поименно, тех, кто в 50-е годы собирался в нашей хате и кого уже нет в живых.
– Когда призвали, спрашиваешь? – переспросил меня Александр Андреевич. Ясные, сине-васильковые глаза его, уже почти не видящие, глядели куда-то поверх, как будто выискивая из череды минувших дней тот самый, с которого все и началось. – 17 апреля 41-го года меня с дружком Антоном Барановским – он из соседней деревни Устрань – вызвали в Слуцкий военный комиссариат. А утром следующего дня мы уже были в поезде. Очутились в Ташкентской области, в городе Каттатурган, в полковой пехотной школе. До начала войны оставалось 66 дней.
Немного попривыкли к строгости несения службы, раззнакомились с ребятами. 22-го числа, как всегда, утром – зарядка, завтрак, потом строевая на плацу… И вдруг – боевая тревога. Как сейчас помню слова командира полка: «Дорогие красноармейцы, курсанты полковой школы! Сегодня, 22 июня, в 4 часа утра фашистская Германия вероломно вторглась в пределы нашей советской Родины. Это война. Встанем же грудью на защиту Отечества!» И так далее…
Потом команда: «Вольно! Разойтись!» А дальше все понеслось со скоростью курьерского поезда: к вечеру следующего дня полк загрузили в эшелон – и на фронт. Конечно, попасть в этот эшелон хотели все мы. Но нас, необученных, оставили. Мы продолжали зубрить уставы, учились стрелять, маршировать и все такое. Война была все еще где-то далеко-далеко. И в голову не приходило, что вскоре окажемся в самом ее пекле – под Москвой. А мне, младшему сержанту-пехотинцу, предстоит совсем не пехотное дело…
Нас, безусых сержантов, погрузили в наспех приспособленный товарный состав, и поезд тронулся. Никто не знал, куда путь держим. В одном лишь были уверены – с войной не разминемся. Глубокой осенью, в предзимье, прибыли в Москву. Радости было – не описать. Большинство из нас столицу Родины видели разве что на картинках.
Однажды вызывают в штаб. Большая комната, т-образный стол, за ним два генерала, несколько офицеров. Стою по струнке. Слышу: «Белорус, образование 7 классов и политехникум, специальность – «техник-строитель», не судим, комсомолец». Вдруг офицер, кажется капитан, тихо-тихо уточняет: «Его дядя раскулачен». У меня сразу ноги ватными сделались, потому как правда. Брата отца – Никонора – действительно раскулачили. Но генерал уже поднялся и резко оборвал капитана: мол, да, дядя из раскулаченных, но не высланных… И уже обращаясь ко мне, произносит: «Товарищ младший сержант, вы зачислены в гвардейскую минометную часть. Оправдайте высокое доверие!»
Так я стал минометчиком, причем не простым, а в дивизионе пусковых реактивных установок БМ-13 – если проще, то знаменитых «катюш». Конечно, инструктаж жесткий, дисциплина железная. Мы знали, что делать в любой ситуации, включая самую безнадежную, когда и жизни не жалко: ни один ведь реактивный снаряд ни под каким соусом не должен достаться немцу.
Мы стояли совсем недалеко от Москвы. Зима 41-го выдалась суровой, снежной. Установки поначалу были на конной тяге. Поэтому менять позиции – работенка еще та! Ну и морозы жуткие. Не спасали наши шинельки, пробирало до костей. А вот валенки были хороши. Но никто не болел, даже не простуживался. И Москву мы отстояли. Никогда не забуду первые пуски по врагу. Это ни на что не похоже.
После обороны Москвы наш 52-й отдельный минометный полк отправили в город Казань на переформирование. Здесь наши «катюши» уже оказались на американских «студебеккерах», мощных, почти стосильных машинах. Это тебе не полуторка или «ЗИС», это, брат, совсем другой коленкор. Вообще, должен сказать, с 42-го года нашей «катюше», как очень уважаемой на фронте «женщине», отдавали любой транспорт. Реактивными установками оснащали даже танки и обычные колхозные гусеничные трактора. Но «студебеккеры» – это что-то особое. При пусках снарядов машину почти не раскачивало. А это очень важно для точности стрельбы.
После Казани полк отправили на север, на Карельский фронт. Прикрывали в основном железнодорожную ветку, по которой с севера доставлялась нашим частям американская помощь. Поэтому в части все тоже было американское, даже соль. Лишь водка и махорка – наши, родные.
– Немцы сильно донимали?
– Это мы их донимали. Они боялись наших залпов больше всего на свете. Знали, что если наши снаряды накроют их позиции, там тогда ничего живого просто не останется. Поэтому всякий раз немец пытался с воздуха прорваться в наше расположение, иногда им это удавалось. Благо наша авиация не дремала, не давала им разгуляться. Хотя потери были. В один из налетов погиб и мой лучший друг по дивизиону – Ваня Михайлов с Украины.
– Дядя Саша, знаю, что вы – участник исторического Парада Победы на Красной площади 24 июня 1945 года. Как это было?
– Фронт продвигался на запад, но нас в самом конце 44-го года почему-то перебросили в Москву. Весь полк. Не знаю, по каким таким соображениям. Честно говоря, все мечтали добить немца, а потом вернуться домой. Но, как известно, командирам виднее. В Москве и встретили Победу. Более счастливого дня в моей жизни, пожалуй, и не было. Ну разве что рождение первенца…
Так вот, вскоре командир дивизиона гвардии майор Михаил Простарман объявил: нашему боевому подразделению предстоит участвовать в Параде Победы на Красной площади в составе сводного полка Карельского фронта. Большая честь и все такое прочее.
Готовились почти месяц. И этот день настал. Хотя погода и подкачала, было довольно пасмурно, шел дождь, но настроение царило праздничное. До сих пор помню барабанную дробь, от которой мурашки шли по коже. И вообще, напряжение было какое-то непередаваемое, волнительное. Хотя тогда никто еще не думал, что на наших глазах творится история. Осознание пришло потом, спустя годы. А тогда все прошло как-то быстро. Наши реактивные установки шли впереди, а мы – по 16 человек – следовали за ними в кузове машины.
В наше время, когда доводилось смотреть Парад уже с экрана, это волнительное чувство всякий раз возникало вновь. Скоро 65-я годовщина Победы, и наверняка по телевидению вновь покажут наш Парад 45-го года. Хотелось бы еще раз посмотреть на свои «катюши». Но вряд ли увижу, катаракта замучила, ни черта не вижу. Обещали в госпитале исправить зрение, но все что-то тянут…
Обстановку разрядила тетя Катя: «Ну нашто табе, Саш, тыя «кацюшы»? А хіба я не Кацюша? От і глядзі на мяне, калі не разлюбіў за гэтулькі год».
Шутки шутками, подхватил настроение жены дядя Саша, а вот так и получилось: прошел всю войну с «катюшами», а на гражданке встретил главную свою Катюшу.
– Хотя мог бы и не встретить, – продолжает дядя Саша. – После Парада Победы, ровно через пять дней, весь полк опять погрузили в эшелон. И помчались мы на восток – добивать японцев. Успел-таки и там поучаствовать в боях, правда, самую малость. А когда возвращались домой, ночью наш состав врезался в вагоны с чечевицей. Перевернулись, установки в кювет... Но, к счастью, никто не погиб, а то ведь очень было бы обидно...
Домой вернулся в августе 46-го и тут встретил свою Катюшу. Так и живем. Но дальше ты все уже знаешь…
Георгий ПЛАТОНОВ
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
