Кому на планете жить хорошо?
В XXI веке борьба за природные ресурсы может стать причиной серьезных международных конфликтов Современная футурология изобилует пессимистическими сценариями будущего. Однако история мировой цивилизации доказала, что перед лицом смертельной опасности люди всегда обнаруживали в себе силы находить выходы из, казалось бы, самых безнадежных ситуаций. Есть все основания полагать, что так будет и в нынешнем столетии – если, конечно, международное сообщество вовремя осознает масштабы новых беспрецедентных вызовов и угроз, сумеет выработать соответствующую программу действий, считает профессор Юрий РУБИНСКИЙ.
В XXI веке борьба за природные ресурсы может стать причиной серьезных международных конфликтов
Современная футурология изобилует пессимистическими сценариями будущего. Однако история мировой цивилизации доказала, что перед лицом смертельной опасности люди всегда обнаруживали в себе силы находить выходы из, казалось бы, самых безнадежных ситуаций. Есть все основания полагать, что так будет и в нынешнем столетии – если, конечно, международное сообщество вовремя осознает масштабы новых беспрецедентных вызовов и угроз, сумеет выработать соответствующую программу действий, считает профессор Юрий РУБИНСКИЙ. Юрий Ильич Рубинский. В 1978-1985 – советник, первый советник МИД СССР, в 1987-1997 – первый советник посольства РФ во Франции. Политолог. Доктор исторических наук. Профессор Института Европы РАН и Высшей школы экономики.
– Юрий Ильич, до сих пор одной из глобальных экономических тем остается проблема запасов и потребления мировых природных ресурсов. Что и насколько здесь угрожает человечеству, какие опасности реальны, а какие надуманны?
– Исторически первым и важнейшим из таких конфликтогенных ресурсов была, а кое-где и до сих пор остается земля.
Две трети поверхности земного шара покрыты морями и океанами. Из трети суши, в свою очередь, треть занимают малопригодные для жизни человека горы, пустыни, леса, саванны. Оставшиеся 10 процентов земель, пригодных для сельскохозяйственного использования (пашни, пастбища), человек на протяжении многих тысячелетий стремился расширить за счет распашки, мелиорации, ирригации, добившись немалых результатов.
Однако с середины ХХ века процесс расширения площади сельскохозяйственных земель притормозился, а затем пошел вспять: за половину прошлого столетия она сократилась на 20 процентов. Среди причин этого процесса – стремительный рост городов и пригородных урбанизированных зон, промышленных районов, связывающей их между собой дорожной сети, прорытие каналов, а главное – эрозия и разрушение почвенного покрова из-за высокой интенсивности его использования.
Например, если в 1950 году в Африке проживали 238 млн человек и насчитывалось 272 млн голов скота, то в 2000 году и тех, и других было уже свыше 600 миллионов. Результатом оказалось опустынивание значительной части территории континента, снижающее как площадь оставшихся полезных земель, так и их продуктивность. Еще более красноречивый пример – активное введение в хозяйственный оборот свыше 10 млн га целинных и залежных земель в бывшем СССР. Вызвав огромную эрозию плодородного слоя ветрами и весенними водами, оно привело к тому, что из 5 лет в зоне прежних целинных земель только один считается относительно урожайным, два – средними и два – плохими.
Наряду с ростом поголовья скота и распашкой целины важнейшими факторами сокращения площади, а нередко и ухудшения качества сельскохозяйственных земель все чаще являются ныне именно те методы интенсивного ведения растениеводства и животноводства, которые всегда считались необходимым условием повышения его отдачи: ирригация, мелиорация, широкое использование химических удобрений, средств защиты растений, борьбы с сорняками и вредителями (гербициды, пестициды). В случае непродуманного применения эти методы вызывают засоление почв, разрушение их естественной экосистемы.
– И что следует из этих процессов?
– Происходит все более заметный разрыв в темпах роста производства агропромышленным комплексом продовольствия и численности населения. 800 млн человек из 6,2 млрд населения Земли систематически недоедают. Эксперты Всемирной организации ООН по продовольствию – ФАО подсчитали, что для нормального снабжения продуктами питания 9,5-10 млрд жителей планеты, которых она будет насчитывать в 2050 году, необходимо удвоить производство продовольствия, увеличивая, в частности, поставки зерна на 1 млрд тонн в год, то есть на 50 процентов больше, чем ныне. Между тем сокращение площади земель сельскохозяйственного назначения только из-за урбанизации и дорожного строительства достигает 5 млн га в год.
Современная наука в принципе решила эту проблему благодаря интенсивной агротехнике и генной инженерии. Однако проблема последствий потребления человеком генетически измененных продуктов остается открытой: если США однозначно избрали их производство основой своего АПК, то многие европейские страны относятся к ним с большим сомнением и стараются ограничивать их импорт.
– В последнее время все чаще звучат голоса, предупреждающие, что в ближайшей перспективе одной из важнейших проблем, с которой столкнется человечество в области природных ресурсов, станет растущий дефицит воды. Это действительно так?
– Сами по себе запасы воды как химического элемента, составляющего две трети земной поверхности, практически неисчерпаемы. Однако из общего объема водных запасов пресная вода, включая все ее источники вместе взятые – реки, озера, подпочвенные воды, ледники, не превышает 3 процента, причем 80 процентов объема этих резервов так или иначе уже использованы, а половина оставшегося загрязнена промышленными, сельскохозяйственными и бытовыми отходами.
Если в 1900 году на каждого жителя Земли приходилось в среднем 15 тысяч кубометров питьевой воды, то в 2006-м – только около 8 тысяч (причем численность этих жителей, как уже отмечалось, выросла вчетверо). 1,5 млрд человек затруднен доступ к питьевой воде, а 3,5 млрд – к качественной. 15 тысяч человек гибнут ежедневно от потребления загрязненной воды, вызывающей эпидемии, особенно холеры и малярии.
По оценкам экспертов ООН, к 2025 году нехватку питьевой воды будет испытывать половина населения планеты, особенно в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке и в Южной Азии. К 2040 году ее объем на одного жителя Земли сократится еще вдвое – с 8 до 4 тысяч кубометров.
Подобно земле и продовольствию, водные ресурсы всегда были объектом конфликтов между племенами, народами, государствами. Это особенно очевидно на примере засушливых регионов, где контроль над верхними течениями крупных рек, от которых зависит жизнь сотен тысяч людей, всегда имел первостепенное геостратегическое значение.
Достаточно упомянуть борьбу вокруг строительства Асуанской высотной плотины в Египте, когда поиски средств для нее ускорили решение египетского президента Г.А. Насера национализировать Суэцкий канал. Это решение вызвало англо-франко-израильское нападение на Египет («Суэцкую экспедицию» 1956 года), провал которого привел к крушению позиций старых колониальных держав в регионе, место которых заняли две тогдашние сверхдержавы – США и СССР.
Одним из основных препятствий к созданию жизнеспособного палестинского государства и мирному урегулированию на этой основе арабо-израильского конфликта является катастрофическая нехватка воды: в секторе Газа чрезмерное использование колодцев привело к заполнению подпочвенных водных слоев соленой морской водой.
– Неужели приходится ожидать в «борьбе за воду» новых, может быть, еще более серьезных международных конфликтов?
– В принципе проблема водных ресурсов вполне разрешаема: при более рациональном использовании имеющихся ресурсов пресной воды ее хватило бы на 20 млрд человек. Но для этого необходимо как минимум удвоить средства, используемые для водного хозяйства (в 2006 году они составляли 70 млрд долларов), ввести более жесткие нормы промышленного и сельскохозяйственного пользования, наконец, наладить в широких масштабах опреснение морской воды в особо засушливых регионах. Но это упирается не в физические, а в экономические лимиты – например, опреснение воды в индустриальных масштабах остается пока чересчур дорогостоящим делом.
– Кроме земли, воды и продовольствия, люди всегда «гибли за металл» – в смысле за драгоценные металлы…
– Это так. Золото, серебро, платина, а также камни (алмазы), которые из-за своей сравнительной редкости и особой роли как мерила стоимости всех товаров в рыночной экономике и престижа долгое время были причиной кровопролитных войн. Однако в начале XXI века деньги стали сначала бумажными, затем виртуальными, а большинство металлов, кроме особо дефицитных, постепенно вытесняются синтетическими композитными материалами. Так что драгоценных металлов и камней должно хватить, несмотря на периодические колебания цен, как минимум, на 200 лет.
– Наверное, главный ресурс, вокруг которого сегодня разворачивается борьба, – это энергия?
– Да, и пока главными ее источниками для мировой экономики остаются ископаемые углеводороды. К началу XXI века на долю возобновляемых источников в угольном эквиваленте приходилось 100 млн тонн, по атомной энергии – 500 млн тонн, по углю – 1,7 млрд, газу – 2,0 млрд, нефти – 3,5 млрд тонн. К 2030 году объем добычи и потребления (также в угольном эквиваленте) достигнет: по углю – 2,5 млрд, газу – 2,7 млрд, нефти – 5,3 млрд тонн. Таким образом, в абсолютном объеме быстрее всего будет расти добыча газа (и возобновляемых источников), но решающая роль по удельному весу в глобальном энергобалансе останется за нефтью.
– Давайте поговорим о структуре и динамике развития мирового энергохозяйства.
– Как запасы и производство, так и потребление распределяются географически крайне неравномерно: если основные месторождения находятся большей частью в развивающихся странах Юга, которые их экспортируют, то главными потребителями и импортерами выступают промышленно развитые страны Севера. На рубеже XXI века в число последних вошли также поднимающиеся гиганты Азии, прежде всего Китай и Индия, во многом изменившие мировую энергетическую геоэкономику.
Основные запасы углеводородных энергоресурсов (685 млрд баррелей нефти) сосредоточены в странах Ближнего и Среднего Востока, особенно в районе Персидского залива. По подтвержденным резервам нефти мировым лидером, безусловно, является Саудовская Аравия (262 млрд), за ней следуют Ирак (113), Кувейт (97), Иран (90).
Резервы Северной и Южной Америки оцениваются в 150 млрд баррелей: Венесуэла (78 млрд), США (31), Мексика (27), Бразилия (9), Канада (7). Сравнительно небольшие запасы имеются также в Аргентине, Эквадоре, Колумбии, Перу.
Третье место удерживает Центральная и Северо-Восточная Азия – Сибирь, Каспийский регион, а также Дальний Восток (70 млрд): Россия (50), Казахстан (8-9), Азербайджан (7-8), Узбекистан (0,7), Туркменистан (0,5).
Остальные 100 млрд баррелей сосредоточены в Южной Азии (Индонезия) и особенно в Африке (Нигерия, Алжир, Ливия, Габон, Ангола, Судан). На долю Европы (Северное море – Великобритания, Норвегия) приходятся всего несколько процентов.
В то же время соотношение объемов производства не совпадает со структурой запасов: на Ближний Восток приходится 28,5 процента добычи, Россию – 10,7, Африку – 10,6, Центральную и Южную Америку – 9,9 процента. Россия, располагающая лишь 5-6 процентами мировых резервов, занимает по добыче и экспорту второе место в мире после Саудовской Аравии, которая превосходит ее по запасам в 5 раз.
Первое место по импорту нефти занимает Европейский союз (27,3 процента), второе – США (26 процентов), третье – Китай, обогнавший Японию и оказывающий все большее влияние на динамику спроса.
Страны – производители энергоносителей распадаются на две категории – с крупными запасами, но небольшим населением и густонаселенные, у которых значительная часть добычи идет на внутреннее потребление. Первые не просто имеют более высокую экспортную квоту в производстве, но и более широкие возможности варьировать добычу и экспорт, оказывая влияние на мировые цены. Другой важный критерий – расположение запасов нефти и газа, природные условия и себестоимость их добычи и транспортировки.
К первой категории относятся Саудовская Аравия и большинство государств Персидского залива, где издержки производства крайне низки, а близость к морю обеспечивает транспорт, ко второй – Россия, где залежи энергоресурсов находятся в отдаленных, труднодоступных районах с экстремальными климатическими условиями, а отчасти и США, являющиеся, несмотря на значительные ресурсы, нетто-импортером энергоносителей.
Вплоть до конца 1950-х годов как добыча, так и сбыт нефти и отчасти газа за пределами России (СССР) находились под безраздельным контролем крупнейших корпораций: пяти американских во главе со «Стандарт ойл», британской «Бритиш петролеум» и англо-голландской «Ройял Датч Шелл» («семь сестер»), которые приобрели или арендовали основные источники Ближнего Востока.
Ситуация существенно изменилась с 1960 года, когда ряд основных нефтедобывающих государств создали картель – Организацию стран – экспортеров нефти (ОПЕК), установив для себя квоты на добычу и экспорт с целью регулирования оптимальных для них цен: слишком высокие чреваты падением мировой конъюнктуры и спроса, чересчур низкие – сокращением доходов. В 2005 году эти квоты общим объемом порядка 22 млн баррелей в день распределялись следующим образом: Саудовская Аравия – 7,5 млн баррелей, Иран – 3,2 млн, ОАЭ – 1,9 млн, Кувейт – 1,8 млн, Катар – 1,6 млн, Нигерия – 1,8 млн, Ливия – 1,2 млн, Алжир – 0,7 млн, Индонезия – 1,2 млн, Венесуэла – 2,5 млн, Ирак – 1,7 млн (в связи с войной). Одновременно началась волна национализации нефтяных месторождений, переходивших в собственность государств – хозяев месторождений, с которыми мировые концерны заключили соглашения об участии в разведке, добыче, транспортировке и сбыте.
Вместе с тем на долю ОПЕК приходится значительно меньше половины мировой добычи нефти. В картель не входят ряд крупнейших производителей – Россия, Казахстан, Азербайджан, США, Канада, Норвегия, Мексика, Бразилия, Оман. С учетом того, что сами члены ОПЕК нередко нарушают согласованные квоты, а независимые производители вообще не связаны ими, цены на баррель нефти в долларах США колеблются на мировых биржах в довольно широком диапазоне, зависящем от самых разных факторов, как экономических (прогнозы конъюнктуры у основных потребителей), так и политических – результатов выборов, переворотов, вооруженных конфликтов и т.д.
В свою очередь, скачки нефтяных котировок оказывают порой огромное влияние на мировую экономику и политику. Превращение «расширенного Ближнего Востока», постоянно сотрясаемого кризисами и войнами, в пороховую бочку, какой служили до 1914 года Балканы, напрямую связано с нефтью. Дважды – в связи с введением арабами эмбарго на поставки нефти в страны Запада, поддерживавшие Израиль в ходе «войны Судного дня» (1973 г.), и в связи с исламистской революцией в Иране (1979 г.) – цены взлетали многократно – в 8-10 раз, вызывая острые кризисы западной экономики. Не менее тяжелые последствия влекли за собой резкие падения цен на нефть – до 9-10 долларов за баррель в 1986 и 1998 годах, вызвав финансовый крах в СССР и дефолт в России.
Зато длительный рост (в 7-8 раз) цен на нефть с 2000 года сыграл решающую роль в выходе России из структурного кризиса 1990-х годов и переходе ее к устойчиво высоким темпам роста ВВП в целом – порядка 5,5-6,5 процента в год, что дало возможность погасить значительную часть внешнего долга.
– Понятно, что не менее, если не более существенна для жизни нашей страны роль «голубого топлива».
– Да, если доля России в мировых запасах нефти не превышает
5-6 процентов, а в ее экспорте –
10-11 процентов, то по газу ее позиции гораздо прочнее: на нее приходится до трети глобальных резервов. Вместе со следующими за ней Туркменистаном, Ираном, Катаром и Алжиром она фактически определяет мировую конъюнктуру на «голубое топливо», темпы роста добычи которого, с учетом его экономической чистоты, выше, чем остальных углеводородов – угля и нефти. Основным потребителем российского газа является Евросоюз, в импорте которого РФ обеспечивает около трети.
– Мы уповаем на нефть и газ, но ведь высокий спрос на них имеет и свою оборотную сторону?
– Разумеется. Приток в страну нефтедолларов способствует инфляции и повышению курса рубля. Это тормозит экспорт и стимулирует импорт, негативно отражаясь на конкурентоспособности и даже выживании отечественной промышленности и сельского хозяйства, закрепляя их невыгодную структурную ориентацию в международном разделении труда на сырье и полуфабрикаты с низкой добавленной стоимостью («голландская болезнь»).
Будучи крупным источником иностранной валюты, российский ТЭК вынужден в то же время инвестировать огромные средства в поддержание изношенной инфраструктуры добычи и транспортировки энергоносителей еще советских времен (до 2010 года на это потребуется почти триллион долларов США). Это отвлекает капиталы от главных задач, стоящих перед российской экономикой, – ее коренная структурная перестройка в пользу высокотехнологичных отраслей, переход на инновационный путь развития, поднятие социальной сферы. Между тем 2/3 российской нефти и половина газа необходимы для внутреннего потребления, где цены гораздо ниже, чем экспортные.
Центральной проблемой российского ТЭК является размещение его добывающих мощностей в отдаленных и труднодоступных регионах, порой за Полярным кругом, с крайне тяжелыми климатическими условиями (где себестоимость добычи в пять раз выше, чем на Ближнем Востоке: 10-12 долларов США за баррель вместо 3-4), и необходимость доставки его зарубежным потребителям весьма дорогостоящим способом – по нефте- и газопроводам за многие тысячи километров. Между тем ближневосточная, африканская или венесуэльская нефть доставляется танкерами практически с места добычи, а сжиженный природный газ из Катара, Алжира и все более многочисленных других стран – контейнеровозами. Создание промышленности по сжижению газа и глубокой переработке нефти в сорта топлива, а еще лучше – в продукты органической химии с несравненно большей добавленной стоимостью становится необходимым условием сохранения позиций России на мировом энергорынке.
Столкновения интересов производителей и потребителей энергоресурсов связаны в конечном счете с проблемой глобального масштаба – неизбежным исчерпанием резервов углеводородов. Хотя их разведка обнаруживает новые залежи, увеличение оценок потенциальных запасов все более отстает от выработки старых.
В начале XXI века энергетический потенциал угля достигал 300 млрд тонн нефтяного эквивалента (ТНЭ), нефти – 150, газа – 160, что составляло 60 процентов всей потребляемой мировой экономической энергии. При современных темпах роста потребления запасов угля должно хватить на 230 лет, газа – на 70, нефти – на 50. Причем эти усредненные цифры не учитывают различий в объеме запасов по регионам: например, на Ближнем Востоке нефть можно будет добывать еще 92 года, тогда как в Африке – только 27, а в России – всего 22 года!
Рано или поздно человечество все же будет вынуждено отказаться от дальнейшего использования органических углеводородов и перейти на возобновляемые источники и атомную энергию. О масштабном увеличении строительства АЭС объявили США, Индия, Япония, Китай (30 реакторов к 2030 году). Но в связи с этим может возникнуть дефицит урана – в 2005 году его добыча составила 40 тысяч тонн, а потребление – 69 тысяч при мировых запасах порядка 5 млн тонн. Мировой лидер по этим запасам – Австралия (989 тысяч тонн), за ней следуют Казахстан (622), Россия (615), Канада (441), ЮАР (398), Украина (250). К 2020 году нехватка урана может достигнуть 20 тысяч тонн – четверти мирового потребления к этому времени.
– Какой же, по-вашему, выход?
– Радикальное решение проблемы нехватки энергоресурсов потребует прорыва на одном из двух направлений: технологии использования в качестве топлива водорода, запасы которого в морской воде практически неисчерпаемы, и/или освоения в промышленных масштабах методологии термоядерного синтеза. Пока до этого еще далеко: применение водорода окупает его производство лишь на 65 процентов, а для создания крупных ТЭЦ на термоядерном синтезе необходимо решить не менее масштабную задачу хранения запасов произведенной ими энергии. Обе эти задачи станут главными условиями развития, да и просто выживания человеческой цивилизации к концу нынешнего столетия.
Беседу вел Александр ГУБАНОВ
Современная футурология изобилует пессимистическими сценариями будущего. Однако история мировой цивилизации доказала, что перед лицом смертельной опасности люди всегда обнаруживали в себе силы находить выходы из, казалось бы, самых безнадежных ситуаций. Есть все основания полагать, что так будет и в нынешнем столетии – если, конечно, международное сообщество вовремя осознает масштабы новых беспрецедентных вызовов и угроз, сумеет выработать соответствующую программу действий, считает профессор Юрий РУБИНСКИЙ. Юрий Ильич Рубинский. В 1978-1985 – советник, первый советник МИД СССР, в 1987-1997 – первый советник посольства РФ во Франции. Политолог. Доктор исторических наук. Профессор Института Европы РАН и Высшей школы экономики.
– Юрий Ильич, до сих пор одной из глобальных экономических тем остается проблема запасов и потребления мировых природных ресурсов. Что и насколько здесь угрожает человечеству, какие опасности реальны, а какие надуманны?
– Исторически первым и важнейшим из таких конфликтогенных ресурсов была, а кое-где и до сих пор остается земля.
Две трети поверхности земного шара покрыты морями и океанами. Из трети суши, в свою очередь, треть занимают малопригодные для жизни человека горы, пустыни, леса, саванны. Оставшиеся 10 процентов земель, пригодных для сельскохозяйственного использования (пашни, пастбища), человек на протяжении многих тысячелетий стремился расширить за счет распашки, мелиорации, ирригации, добившись немалых результатов.
Однако с середины ХХ века процесс расширения площади сельскохозяйственных земель притормозился, а затем пошел вспять: за половину прошлого столетия она сократилась на 20 процентов. Среди причин этого процесса – стремительный рост городов и пригородных урбанизированных зон, промышленных районов, связывающей их между собой дорожной сети, прорытие каналов, а главное – эрозия и разрушение почвенного покрова из-за высокой интенсивности его использования.
Например, если в 1950 году в Африке проживали 238 млн человек и насчитывалось 272 млн голов скота, то в 2000 году и тех, и других было уже свыше 600 миллионов. Результатом оказалось опустынивание значительной части территории континента, снижающее как площадь оставшихся полезных земель, так и их продуктивность. Еще более красноречивый пример – активное введение в хозяйственный оборот свыше 10 млн га целинных и залежных земель в бывшем СССР. Вызвав огромную эрозию плодородного слоя ветрами и весенними водами, оно привело к тому, что из 5 лет в зоне прежних целинных земель только один считается относительно урожайным, два – средними и два – плохими.
Наряду с ростом поголовья скота и распашкой целины важнейшими факторами сокращения площади, а нередко и ухудшения качества сельскохозяйственных земель все чаще являются ныне именно те методы интенсивного ведения растениеводства и животноводства, которые всегда считались необходимым условием повышения его отдачи: ирригация, мелиорация, широкое использование химических удобрений, средств защиты растений, борьбы с сорняками и вредителями (гербициды, пестициды). В случае непродуманного применения эти методы вызывают засоление почв, разрушение их естественной экосистемы.
– И что следует из этих процессов?
– Происходит все более заметный разрыв в темпах роста производства агропромышленным комплексом продовольствия и численности населения. 800 млн человек из 6,2 млрд населения Земли систематически недоедают. Эксперты Всемирной организации ООН по продовольствию – ФАО подсчитали, что для нормального снабжения продуктами питания 9,5-10 млрд жителей планеты, которых она будет насчитывать в 2050 году, необходимо удвоить производство продовольствия, увеличивая, в частности, поставки зерна на 1 млрд тонн в год, то есть на 50 процентов больше, чем ныне. Между тем сокращение площади земель сельскохозяйственного назначения только из-за урбанизации и дорожного строительства достигает 5 млн га в год.
Современная наука в принципе решила эту проблему благодаря интенсивной агротехнике и генной инженерии. Однако проблема последствий потребления человеком генетически измененных продуктов остается открытой: если США однозначно избрали их производство основой своего АПК, то многие европейские страны относятся к ним с большим сомнением и стараются ограничивать их импорт.
– В последнее время все чаще звучат голоса, предупреждающие, что в ближайшей перспективе одной из важнейших проблем, с которой столкнется человечество в области природных ресурсов, станет растущий дефицит воды. Это действительно так?
– Сами по себе запасы воды как химического элемента, составляющего две трети земной поверхности, практически неисчерпаемы. Однако из общего объема водных запасов пресная вода, включая все ее источники вместе взятые – реки, озера, подпочвенные воды, ледники, не превышает 3 процента, причем 80 процентов объема этих резервов так или иначе уже использованы, а половина оставшегося загрязнена промышленными, сельскохозяйственными и бытовыми отходами.
Если в 1900 году на каждого жителя Земли приходилось в среднем 15 тысяч кубометров питьевой воды, то в 2006-м – только около 8 тысяч (причем численность этих жителей, как уже отмечалось, выросла вчетверо). 1,5 млрд человек затруднен доступ к питьевой воде, а 3,5 млрд – к качественной. 15 тысяч человек гибнут ежедневно от потребления загрязненной воды, вызывающей эпидемии, особенно холеры и малярии.
По оценкам экспертов ООН, к 2025 году нехватку питьевой воды будет испытывать половина населения планеты, особенно в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке и в Южной Азии. К 2040 году ее объем на одного жителя Земли сократится еще вдвое – с 8 до 4 тысяч кубометров.
Подобно земле и продовольствию, водные ресурсы всегда были объектом конфликтов между племенами, народами, государствами. Это особенно очевидно на примере засушливых регионов, где контроль над верхними течениями крупных рек, от которых зависит жизнь сотен тысяч людей, всегда имел первостепенное геостратегическое значение.
Достаточно упомянуть борьбу вокруг строительства Асуанской высотной плотины в Египте, когда поиски средств для нее ускорили решение египетского президента Г.А. Насера национализировать Суэцкий канал. Это решение вызвало англо-франко-израильское нападение на Египет («Суэцкую экспедицию» 1956 года), провал которого привел к крушению позиций старых колониальных держав в регионе, место которых заняли две тогдашние сверхдержавы – США и СССР.
Одним из основных препятствий к созданию жизнеспособного палестинского государства и мирному урегулированию на этой основе арабо-израильского конфликта является катастрофическая нехватка воды: в секторе Газа чрезмерное использование колодцев привело к заполнению подпочвенных водных слоев соленой морской водой.
– Неужели приходится ожидать в «борьбе за воду» новых, может быть, еще более серьезных международных конфликтов?
– В принципе проблема водных ресурсов вполне разрешаема: при более рациональном использовании имеющихся ресурсов пресной воды ее хватило бы на 20 млрд человек. Но для этого необходимо как минимум удвоить средства, используемые для водного хозяйства (в 2006 году они составляли 70 млрд долларов), ввести более жесткие нормы промышленного и сельскохозяйственного пользования, наконец, наладить в широких масштабах опреснение морской воды в особо засушливых регионах. Но это упирается не в физические, а в экономические лимиты – например, опреснение воды в индустриальных масштабах остается пока чересчур дорогостоящим делом.
– Кроме земли, воды и продовольствия, люди всегда «гибли за металл» – в смысле за драгоценные металлы…
– Это так. Золото, серебро, платина, а также камни (алмазы), которые из-за своей сравнительной редкости и особой роли как мерила стоимости всех товаров в рыночной экономике и престижа долгое время были причиной кровопролитных войн. Однако в начале XXI века деньги стали сначала бумажными, затем виртуальными, а большинство металлов, кроме особо дефицитных, постепенно вытесняются синтетическими композитными материалами. Так что драгоценных металлов и камней должно хватить, несмотря на периодические колебания цен, как минимум, на 200 лет.
– Наверное, главный ресурс, вокруг которого сегодня разворачивается борьба, – это энергия?
– Да, и пока главными ее источниками для мировой экономики остаются ископаемые углеводороды. К началу XXI века на долю возобновляемых источников в угольном эквиваленте приходилось 100 млн тонн, по атомной энергии – 500 млн тонн, по углю – 1,7 млрд, газу – 2,0 млрд, нефти – 3,5 млрд тонн. К 2030 году объем добычи и потребления (также в угольном эквиваленте) достигнет: по углю – 2,5 млрд, газу – 2,7 млрд, нефти – 5,3 млрд тонн. Таким образом, в абсолютном объеме быстрее всего будет расти добыча газа (и возобновляемых источников), но решающая роль по удельному весу в глобальном энергобалансе останется за нефтью.
– Давайте поговорим о структуре и динамике развития мирового энергохозяйства.
– Как запасы и производство, так и потребление распределяются географически крайне неравномерно: если основные месторождения находятся большей частью в развивающихся странах Юга, которые их экспортируют, то главными потребителями и импортерами выступают промышленно развитые страны Севера. На рубеже XXI века в число последних вошли также поднимающиеся гиганты Азии, прежде всего Китай и Индия, во многом изменившие мировую энергетическую геоэкономику.
Основные запасы углеводородных энергоресурсов (685 млрд баррелей нефти) сосредоточены в странах Ближнего и Среднего Востока, особенно в районе Персидского залива. По подтвержденным резервам нефти мировым лидером, безусловно, является Саудовская Аравия (262 млрд), за ней следуют Ирак (113), Кувейт (97), Иран (90).
Резервы Северной и Южной Америки оцениваются в 150 млрд баррелей: Венесуэла (78 млрд), США (31), Мексика (27), Бразилия (9), Канада (7). Сравнительно небольшие запасы имеются также в Аргентине, Эквадоре, Колумбии, Перу.
Третье место удерживает Центральная и Северо-Восточная Азия – Сибирь, Каспийский регион, а также Дальний Восток (70 млрд): Россия (50), Казахстан (8-9), Азербайджан (7-8), Узбекистан (0,7), Туркменистан (0,5).
Остальные 100 млрд баррелей сосредоточены в Южной Азии (Индонезия) и особенно в Африке (Нигерия, Алжир, Ливия, Габон, Ангола, Судан). На долю Европы (Северное море – Великобритания, Норвегия) приходятся всего несколько процентов.
В то же время соотношение объемов производства не совпадает со структурой запасов: на Ближний Восток приходится 28,5 процента добычи, Россию – 10,7, Африку – 10,6, Центральную и Южную Америку – 9,9 процента. Россия, располагающая лишь 5-6 процентами мировых резервов, занимает по добыче и экспорту второе место в мире после Саудовской Аравии, которая превосходит ее по запасам в 5 раз.
Первое место по импорту нефти занимает Европейский союз (27,3 процента), второе – США (26 процентов), третье – Китай, обогнавший Японию и оказывающий все большее влияние на динамику спроса.
Страны – производители энергоносителей распадаются на две категории – с крупными запасами, но небольшим населением и густонаселенные, у которых значительная часть добычи идет на внутреннее потребление. Первые не просто имеют более высокую экспортную квоту в производстве, но и более широкие возможности варьировать добычу и экспорт, оказывая влияние на мировые цены. Другой важный критерий – расположение запасов нефти и газа, природные условия и себестоимость их добычи и транспортировки.
К первой категории относятся Саудовская Аравия и большинство государств Персидского залива, где издержки производства крайне низки, а близость к морю обеспечивает транспорт, ко второй – Россия, где залежи энергоресурсов находятся в отдаленных, труднодоступных районах с экстремальными климатическими условиями, а отчасти и США, являющиеся, несмотря на значительные ресурсы, нетто-импортером энергоносителей.
Вплоть до конца 1950-х годов как добыча, так и сбыт нефти и отчасти газа за пределами России (СССР) находились под безраздельным контролем крупнейших корпораций: пяти американских во главе со «Стандарт ойл», британской «Бритиш петролеум» и англо-голландской «Ройял Датч Шелл» («семь сестер»), которые приобрели или арендовали основные источники Ближнего Востока.
Ситуация существенно изменилась с 1960 года, когда ряд основных нефтедобывающих государств создали картель – Организацию стран – экспортеров нефти (ОПЕК), установив для себя квоты на добычу и экспорт с целью регулирования оптимальных для них цен: слишком высокие чреваты падением мировой конъюнктуры и спроса, чересчур низкие – сокращением доходов. В 2005 году эти квоты общим объемом порядка 22 млн баррелей в день распределялись следующим образом: Саудовская Аравия – 7,5 млн баррелей, Иран – 3,2 млн, ОАЭ – 1,9 млн, Кувейт – 1,8 млн, Катар – 1,6 млн, Нигерия – 1,8 млн, Ливия – 1,2 млн, Алжир – 0,7 млн, Индонезия – 1,2 млн, Венесуэла – 2,5 млн, Ирак – 1,7 млн (в связи с войной). Одновременно началась волна национализации нефтяных месторождений, переходивших в собственность государств – хозяев месторождений, с которыми мировые концерны заключили соглашения об участии в разведке, добыче, транспортировке и сбыте.
Вместе с тем на долю ОПЕК приходится значительно меньше половины мировой добычи нефти. В картель не входят ряд крупнейших производителей – Россия, Казахстан, Азербайджан, США, Канада, Норвегия, Мексика, Бразилия, Оман. С учетом того, что сами члены ОПЕК нередко нарушают согласованные квоты, а независимые производители вообще не связаны ими, цены на баррель нефти в долларах США колеблются на мировых биржах в довольно широком диапазоне, зависящем от самых разных факторов, как экономических (прогнозы конъюнктуры у основных потребителей), так и политических – результатов выборов, переворотов, вооруженных конфликтов и т.д.
В свою очередь, скачки нефтяных котировок оказывают порой огромное влияние на мировую экономику и политику. Превращение «расширенного Ближнего Востока», постоянно сотрясаемого кризисами и войнами, в пороховую бочку, какой служили до 1914 года Балканы, напрямую связано с нефтью. Дважды – в связи с введением арабами эмбарго на поставки нефти в страны Запада, поддерживавшие Израиль в ходе «войны Судного дня» (1973 г.), и в связи с исламистской революцией в Иране (1979 г.) – цены взлетали многократно – в 8-10 раз, вызывая острые кризисы западной экономики. Не менее тяжелые последствия влекли за собой резкие падения цен на нефть – до 9-10 долларов за баррель в 1986 и 1998 годах, вызвав финансовый крах в СССР и дефолт в России.
Зато длительный рост (в 7-8 раз) цен на нефть с 2000 года сыграл решающую роль в выходе России из структурного кризиса 1990-х годов и переходе ее к устойчиво высоким темпам роста ВВП в целом – порядка 5,5-6,5 процента в год, что дало возможность погасить значительную часть внешнего долга.
– Понятно, что не менее, если не более существенна для жизни нашей страны роль «голубого топлива».
– Да, если доля России в мировых запасах нефти не превышает
5-6 процентов, а в ее экспорте –
10-11 процентов, то по газу ее позиции гораздо прочнее: на нее приходится до трети глобальных резервов. Вместе со следующими за ней Туркменистаном, Ираном, Катаром и Алжиром она фактически определяет мировую конъюнктуру на «голубое топливо», темпы роста добычи которого, с учетом его экономической чистоты, выше, чем остальных углеводородов – угля и нефти. Основным потребителем российского газа является Евросоюз, в импорте которого РФ обеспечивает около трети.
– Мы уповаем на нефть и газ, но ведь высокий спрос на них имеет и свою оборотную сторону?
– Разумеется. Приток в страну нефтедолларов способствует инфляции и повышению курса рубля. Это тормозит экспорт и стимулирует импорт, негативно отражаясь на конкурентоспособности и даже выживании отечественной промышленности и сельского хозяйства, закрепляя их невыгодную структурную ориентацию в международном разделении труда на сырье и полуфабрикаты с низкой добавленной стоимостью («голландская болезнь»).
Будучи крупным источником иностранной валюты, российский ТЭК вынужден в то же время инвестировать огромные средства в поддержание изношенной инфраструктуры добычи и транспортировки энергоносителей еще советских времен (до 2010 года на это потребуется почти триллион долларов США). Это отвлекает капиталы от главных задач, стоящих перед российской экономикой, – ее коренная структурная перестройка в пользу высокотехнологичных отраслей, переход на инновационный путь развития, поднятие социальной сферы. Между тем 2/3 российской нефти и половина газа необходимы для внутреннего потребления, где цены гораздо ниже, чем экспортные.
Центральной проблемой российского ТЭК является размещение его добывающих мощностей в отдаленных и труднодоступных регионах, порой за Полярным кругом, с крайне тяжелыми климатическими условиями (где себестоимость добычи в пять раз выше, чем на Ближнем Востоке: 10-12 долларов США за баррель вместо 3-4), и необходимость доставки его зарубежным потребителям весьма дорогостоящим способом – по нефте- и газопроводам за многие тысячи километров. Между тем ближневосточная, африканская или венесуэльская нефть доставляется танкерами практически с места добычи, а сжиженный природный газ из Катара, Алжира и все более многочисленных других стран – контейнеровозами. Создание промышленности по сжижению газа и глубокой переработке нефти в сорта топлива, а еще лучше – в продукты органической химии с несравненно большей добавленной стоимостью становится необходимым условием сохранения позиций России на мировом энергорынке.
Столкновения интересов производителей и потребителей энергоресурсов связаны в конечном счете с проблемой глобального масштаба – неизбежным исчерпанием резервов углеводородов. Хотя их разведка обнаруживает новые залежи, увеличение оценок потенциальных запасов все более отстает от выработки старых.
В начале XXI века энергетический потенциал угля достигал 300 млрд тонн нефтяного эквивалента (ТНЭ), нефти – 150, газа – 160, что составляло 60 процентов всей потребляемой мировой экономической энергии. При современных темпах роста потребления запасов угля должно хватить на 230 лет, газа – на 70, нефти – на 50. Причем эти усредненные цифры не учитывают различий в объеме запасов по регионам: например, на Ближнем Востоке нефть можно будет добывать еще 92 года, тогда как в Африке – только 27, а в России – всего 22 года!
Рано или поздно человечество все же будет вынуждено отказаться от дальнейшего использования органических углеводородов и перейти на возобновляемые источники и атомную энергию. О масштабном увеличении строительства АЭС объявили США, Индия, Япония, Китай (30 реакторов к 2030 году). Но в связи с этим может возникнуть дефицит урана – в 2005 году его добыча составила 40 тысяч тонн, а потребление – 69 тысяч при мировых запасах порядка 5 млн тонн. Мировой лидер по этим запасам – Австралия (989 тысяч тонн), за ней следуют Казахстан (622), Россия (615), Канада (441), ЮАР (398), Украина (250). К 2020 году нехватка урана может достигнуть 20 тысяч тонн – четверти мирового потребления к этому времени.
– Какой же, по-вашему, выход?
– Радикальное решение проблемы нехватки энергоресурсов потребует прорыва на одном из двух направлений: технологии использования в качестве топлива водорода, запасы которого в морской воде практически неисчерпаемы, и/или освоения в промышленных масштабах методологии термоядерного синтеза. Пока до этого еще далеко: применение водорода окупает его производство лишь на 65 процентов, а для создания крупных ТЭЦ на термоядерном синтезе необходимо решить не менее масштабную задачу хранения запасов произведенной ими энергии. Обе эти задачи станут главными условиями развития, да и просто выживания человеческой цивилизации к концу нынешнего столетия.
Беседу вел Александр ГУБАНОВ
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
