Сказание о «Саушке»
Так эту боевую машину ласково и любовно называла наша пехота. «Саушка» – это САУ-76, самоходно-артиллерийская установка, которая шла в ее передовых порядках. Эти парни за рычагами фрикционов, за прицелами орудий, заряжающие из боеукладок тяжелые снаряды на лотки клин-затворов, обеспечивали пехотинцам путь к прорыву, путь к Победе…
Так эту боевую машину ласково и любовно называла наша пехота. «Саушка» – это САУ-76, самоходно-артиллерийская установка, которая шла в ее передовых порядках. Эти парни за рычагами фрикционов, за прицелами орудий, заряжающие из боеукладок тяжелые снаряды на лотки клин-затворов, обеспечивали пехотинцам путь к прорыву, путь к Победе… Роман Борисович Андреев, восемнадцатилетний тогда нижегородский мальчишка, пошел на войну в сорок третьем, прямо со школьной парты. Простой паренек из чумазого рабочего района.
Нижний Новгород, тогдашний город Горький, сам делал эти самоходные пушки, сам наскоро сколачивал для них экипажи из своих же, горьковских мальчишек. Словом, получилось так, как испокон веку было заведено на Руси: дружины из всех пределов собирались под княжьи знамена «людно, конно и оружно». Так было и при Дмитрии Донском, и при Александре Невском.
– Так было и при Георгии Константиновиче Жукове, – говорит дядя Рома, – величайшем полководце войны, что бы на него сегодня кое-где ни клепали.
И среди прочих своих наград, о которых чуть позже, он особенно гордится медалью Жукова.
Машины принимали уже погруженные на железнодорожные платформы в Горьком. Последний взгляд на родной город, на синюю стремнину Волги. И еще – грустное понимание того, что не все эти горьковские пацаны вернутся домой. «Мы были молоды, русоволосы, вы в книгах прочитаете, как миф, – о том, как мы ушли, недолюбив, недокурив последней папиросы…»
Паровоз, дав прощальный свисток ночному Горькому, потянул ощетинившийся зенитками эшелон самоходок на Запад. Теперь этот вновь созданный боевой организм из брони, людей и снарядов назывался 26-й Отдельный самоходно-артиллерийский дивизион под командованием подполковника Гулевского.
Что такое дивизион самоходок? Это четыре батареи, по четыре «саушки» в каждой. Итого – шестнадцать машин. Дивизионы придавались стрелковым дивизиям для огневой поддержки пехоты, борьбы с танками и дотами противника. В умелых руках «саушка» была грозным оружием: из грамотно организованной засады она могла долбануть и «Пантеру», и даже «Тигра». Калибр семьдесят шесть миллиметров – это, конечно, не гаубица, но… «мы башни срывали, как ветром, со всех тех пятнистых зверей…».
26-й дивизион был придан
248-й гвардейской стрелковой дивизии, командовал которой генерал-майор Галай. Первый Белорусский фронт. Название это говорит само за себя: дивизия, с марша развернувшись в боевые порядки, рванулась к истерзанной, истекавшей кровью Беларуси.
Именно здесь, в ходе знаменитой операции «Багратион», на долю Романа Борисовича выпало первое боевое испытание. По замыслу генерала Черняховского, фронт наносил главный удар через белорусские болота, откуда немцы не ждали его уж никак. Впрочем, наверное, только так и побеждают на войне. Чтобы бронетехника смогла эти болота форсировать, наши саперы проложили через них гати – специальные деревянные настилы из спиленных вокруг сосен.
До выхода с гатей оставались считанные десятки метров, когда шедшая впереди «тридцатьчетверка» колыхнула хлипкую болотную дорогу. Т-34 все же выровнялся, а вот самоходка за ней соскочила с настила и стала погружаться в болотную трясину. Вот уже ушла в мутную воду по катки, вот почти по самую боевую рубку. Колонна остановилась. Сразу три самоходки, сцепившись между собой, кинули тросы гибнувшей машине. Но как подцепить их за крюки, которые уже скрылись под болотной водой? И тогда рядовой Андреев, сбросив шлемофон и взяв буксирный конец, нырнул в ледяную воду болота. В зеленой мути трудно было что-то разобрать. Нырять пришлось трижды, прежде чем ему удалось наконец прикрепить тросы к буксирным крюкам. Это был самый настоящий бой, пускай и без выстрелов и воя пикирующих бомбардировщиков. Глоток болотной воды, одно неверное движение, паника – и трясина похоронит тебя навеки. Но верно говорят, что судьба благоволит смелым. Почувствовав надежно натянутые тросы, самоходки выволокли попавшую в беду «саушку» на покосившуюся гать.
За тот бой, а это был действительно бой, пускай и без единого выстрела, за фактическое спасение боевой машины рядовой Андреев получил орден Красной Звезды.
248-я обходила Минск с юга.
Километры, километры, километры. Километры отобранной назад у врага родной земли.
Впереди – Брест. Тогда еще мало кто знал о беспримерном подвиге Крепости, мало кто знал о том, что ее героические защитники, обливаясь кровью, ждали, ждали, ждали этих краснозвездных танков и самоходок еще несколько лет назад. В сорок первом не вышло. Но вышло в сорок четвертом. Тогда, в Бресте, взревели моторы «саушек» – и механики-водители, стиснув рычаги фрикционов, двинули свои машины вперед, на Запад.
Короткая остановка – залп! Короткая остановка – залп! «Саушки» несли возмездие. За убитые деревни и города, за миллионы замученных людей. Кто, говорите, «сверхчеловеки» и хозяева земли? Андреев, заряжай! Короткая остановка – залп!..
Дивизия с боями шла по Польше.
«Саушки» с их скоростью, маневренностью и проходимостью где только можно причиняли немцам большую «головную боль». Поэтому за батареями советских самоходок яростно охотились немецкие пикировщики, даже невзирая на то, что к тому времени господство в воздухе «Люфтваффе» уже безнадежно утратило.
– Мне до сих пор снится это иногда по ночам, – вспоминает Роман Борисович, – рубка-то в нашей «саушке» открытая, только борта бронированные. Так что днем – на солнышко смотри, ночью – звездами любуйся. А в тот день пришлось «любоваться» на пикирующий прямо на нас «Юнкерс». Я подумал, что вот и все – отвоевался Роман Андреев. Он, гад, конкретно прямо на нас идет. За секунду вся жизнь перед глазами пробежала. Я голову из-под орудия поднял, смотрю вверх и вижу даже глаза летчика. И бомба летит. Сначала как капелька, а потом все больше и больше. Ну все, думаю, теперь точно хана…
Слава Богу, смазал тогда немец. Бомба рванула в нескольких метрах от самоходки. А потом самоходки ворвались в южную часть предместья Варшавы, где и гасили все очаги немецкого сопротивления. Варшава – наша! Впереди – Одер, река, с которой лежит прямой путь на Берлин.
Второй орден Красной Звезды у дяди Ромы – за форсирование Одера. Плацдарма на том берегу не было. Командование решило, что первыми на тот берег по ломающемуся мартовскому льду с полыньями пойдут «саушки». Задача – пробраться на противоположный берег, захватить плацдарм и зацепиться на нем.
Вспыхнула в небесах красная ракета – сигнал к атаке. Самоходки спускались на лед Одера, спускались против всех правил, ночью, на рыхлый лед чужой реки, усеянный темными проплешинами полыней. А с той стороны Одера лупила немецкая артиллерия, стремившаяся окончательно взломать и без того хрупкий мартовский лед.
Хочешь не хочешь, а приказ надо было выполнять. И тогда впереди головной самоходки побежал заряжающий Роман Андреев. Вцепившийся за пушку наводчик присвечивал ему дорогу через полурасколовшиеся льдины тусклым лучиком ручного фонарика. И ведь прошли, черти, прошли! Я думаю, что хотя бы по этому одному-единственному эпизоду обнажаются все ответы на вопрос, почему русская армия непобедима. Прежде всего потому, что наш солдат непонятен и непредсказуем для любых западных стратегов. Им никогда не понять, как можно три дня лежать с трехлинейкой в промерзшем болоте, с краюшкой хлеба в кармане шинели и при этом вести бой. Им не понять, как можно, оставшись одному из всего расчета, истекая кровью, тащить последний снаряд к последней пушке, самому заряжать ее и самому наводить в цель «через ствол». Им не понять и девятнадцатилетнего нижегородского парня Рому, который в мартовскую промозглую ночь срок пятого вел свою самоходку по ломающемуся льду чужой враждебной реки. Ничего этого им не дано было понять.
…«Саушки», вывалившись на противоположный берег Одера, поставили шквальную огневую завесу и открыли путь пехоте. В том бою погиб любимец всего дивизиона – капитан Чевелев. Нелепый осколок от минометной мины. Прямо в висок. Роман Борисович стоял тогда от него на расстоянии вытянутой руки. Тогда, во время этого минометного обстрела, дивизион потерял двенадцать человек. А ведь на дворе был апрель сорок пятого. Еще чуть-чуть – и вот она, победа. Как же обидно и больно за этих ребят!
Похоронив павших, самоходки пошли дальше. Направление одно – на Берлин. Проскочили несколько «достопримечательностей», например дачу Геббельса. И вот они, Зееловские высоты. До столицы Третьего рейха – каких-то пятнадцать километров.
«Саушка» старшины Андреева участвовала в знаменитом ночном штурме фашистской столицы.
Немцы на своих хорошо укрепленных позициях так быстро советских войск не ждали. Тем более ночью. Потому что, по их понятиям, ночью надо спать, утром – пить кофе и уж потом сражаться за великую Германию. Однако воля Георгия Жукова, которого после войны Черчилль назовет «не человеком, а богом войны в шинели из синей стали», нарушила немецкое утреннее кофепитие.
Той ночью небо сначала озарилось мощными лучами десятков артиллерийских прожекторов, которые слепили врага, засевшего на Зееловских высотах. Грохнула артподготовка, и вперед рванулись танки. Впереди шли тяжелые ИСы, «Иосифа Сталина» стали тяжелый советский кулак». Их подпирали легендарные «тридцатьчетверки», между которыми сновали наши «саушки».
– Мы тогда получили в боекомплекты кумулятивные снаряды, – вспоминает Роман Борисович, – знаешь, что это такое? Главное – попасть в цель. В центре снаряда находился стержень из сверхпрочной стали, который и прошибал броню вражеского танка. А дальше действовала фугасная начинка, которая и выжигала все внутри. Было ли страшно? Конечно, было. На войне ничего не боится только сумасшедший. Просто ты пойми – мы уже знали, что победили, и никому не хотелось умирать в трех шагах от победы. Представляешь, даже железная сибирская пехота стала залегать от случайной пулеметной очереди…
Страшный был бой. Но наши все-таки смели немецкую оборону на Зееловских высотах. Да что говорить, враг защищался отчаянно, и потери, горькие потери за несколько дней до окончания войны были велики. Как поется в известной песне, «да, нам далась Победа нелегко. Да, враг был храбр – тем выше наша слава».
И вот он, Берлин.
…Годы-гады берут свое. Сегодня дяде Роме стукнуло уже восемьдесят четыре. Конечно, это уже не тот мальчишка, что тонул в белорусском болоте, что работал на прямой наводке, что бежал впереди своей «саушки» через просыпавшийся от зимней спячки Одер.
Я сделал дяде Роме подарок. Долго думал, что именно подарить. Потом осенило: надо приурочить к 3 июля, который отмечается как День освобождения Беларуси. Я купил и собрал ее, «саушку», ту самую САУ-76. Вырезал планшетку, обтянул ее искусственным газоном, прикрепил туда самоходку, а рядом расставил экипаж.
Как можно торжественнее вручил это свое изделие.
– Господи, ведь это же моя машина, – только и выдохнул он. А на глазах закипели слезы…
Александр ЧУДАКОВ
Нижний Новгород, тогдашний город Горький, сам делал эти самоходные пушки, сам наскоро сколачивал для них экипажи из своих же, горьковских мальчишек. Словом, получилось так, как испокон веку было заведено на Руси: дружины из всех пределов собирались под княжьи знамена «людно, конно и оружно». Так было и при Дмитрии Донском, и при Александре Невском.
– Так было и при Георгии Константиновиче Жукове, – говорит дядя Рома, – величайшем полководце войны, что бы на него сегодня кое-где ни клепали.
И среди прочих своих наград, о которых чуть позже, он особенно гордится медалью Жукова.
Машины принимали уже погруженные на железнодорожные платформы в Горьком. Последний взгляд на родной город, на синюю стремнину Волги. И еще – грустное понимание того, что не все эти горьковские пацаны вернутся домой. «Мы были молоды, русоволосы, вы в книгах прочитаете, как миф, – о том, как мы ушли, недолюбив, недокурив последней папиросы…»
Паровоз, дав прощальный свисток ночному Горькому, потянул ощетинившийся зенитками эшелон самоходок на Запад. Теперь этот вновь созданный боевой организм из брони, людей и снарядов назывался 26-й Отдельный самоходно-артиллерийский дивизион под командованием подполковника Гулевского.
Что такое дивизион самоходок? Это четыре батареи, по четыре «саушки» в каждой. Итого – шестнадцать машин. Дивизионы придавались стрелковым дивизиям для огневой поддержки пехоты, борьбы с танками и дотами противника. В умелых руках «саушка» была грозным оружием: из грамотно организованной засады она могла долбануть и «Пантеру», и даже «Тигра». Калибр семьдесят шесть миллиметров – это, конечно, не гаубица, но… «мы башни срывали, как ветром, со всех тех пятнистых зверей…».
26-й дивизион был придан
248-й гвардейской стрелковой дивизии, командовал которой генерал-майор Галай. Первый Белорусский фронт. Название это говорит само за себя: дивизия, с марша развернувшись в боевые порядки, рванулась к истерзанной, истекавшей кровью Беларуси.
Именно здесь, в ходе знаменитой операции «Багратион», на долю Романа Борисовича выпало первое боевое испытание. По замыслу генерала Черняховского, фронт наносил главный удар через белорусские болота, откуда немцы не ждали его уж никак. Впрочем, наверное, только так и побеждают на войне. Чтобы бронетехника смогла эти болота форсировать, наши саперы проложили через них гати – специальные деревянные настилы из спиленных вокруг сосен.
До выхода с гатей оставались считанные десятки метров, когда шедшая впереди «тридцатьчетверка» колыхнула хлипкую болотную дорогу. Т-34 все же выровнялся, а вот самоходка за ней соскочила с настила и стала погружаться в болотную трясину. Вот уже ушла в мутную воду по катки, вот почти по самую боевую рубку. Колонна остановилась. Сразу три самоходки, сцепившись между собой, кинули тросы гибнувшей машине. Но как подцепить их за крюки, которые уже скрылись под болотной водой? И тогда рядовой Андреев, сбросив шлемофон и взяв буксирный конец, нырнул в ледяную воду болота. В зеленой мути трудно было что-то разобрать. Нырять пришлось трижды, прежде чем ему удалось наконец прикрепить тросы к буксирным крюкам. Это был самый настоящий бой, пускай и без выстрелов и воя пикирующих бомбардировщиков. Глоток болотной воды, одно неверное движение, паника – и трясина похоронит тебя навеки. Но верно говорят, что судьба благоволит смелым. Почувствовав надежно натянутые тросы, самоходки выволокли попавшую в беду «саушку» на покосившуюся гать.
За тот бой, а это был действительно бой, пускай и без единого выстрела, за фактическое спасение боевой машины рядовой Андреев получил орден Красной Звезды.
248-я обходила Минск с юга.
Километры, километры, километры. Километры отобранной назад у врага родной земли.
Впереди – Брест. Тогда еще мало кто знал о беспримерном подвиге Крепости, мало кто знал о том, что ее героические защитники, обливаясь кровью, ждали, ждали, ждали этих краснозвездных танков и самоходок еще несколько лет назад. В сорок первом не вышло. Но вышло в сорок четвертом. Тогда, в Бресте, взревели моторы «саушек» – и механики-водители, стиснув рычаги фрикционов, двинули свои машины вперед, на Запад.
Короткая остановка – залп! Короткая остановка – залп! «Саушки» несли возмездие. За убитые деревни и города, за миллионы замученных людей. Кто, говорите, «сверхчеловеки» и хозяева земли? Андреев, заряжай! Короткая остановка – залп!..
Дивизия с боями шла по Польше.
«Саушки» с их скоростью, маневренностью и проходимостью где только можно причиняли немцам большую «головную боль». Поэтому за батареями советских самоходок яростно охотились немецкие пикировщики, даже невзирая на то, что к тому времени господство в воздухе «Люфтваффе» уже безнадежно утратило.
– Мне до сих пор снится это иногда по ночам, – вспоминает Роман Борисович, – рубка-то в нашей «саушке» открытая, только борта бронированные. Так что днем – на солнышко смотри, ночью – звездами любуйся. А в тот день пришлось «любоваться» на пикирующий прямо на нас «Юнкерс». Я подумал, что вот и все – отвоевался Роман Андреев. Он, гад, конкретно прямо на нас идет. За секунду вся жизнь перед глазами пробежала. Я голову из-под орудия поднял, смотрю вверх и вижу даже глаза летчика. И бомба летит. Сначала как капелька, а потом все больше и больше. Ну все, думаю, теперь точно хана…
Слава Богу, смазал тогда немец. Бомба рванула в нескольких метрах от самоходки. А потом самоходки ворвались в южную часть предместья Варшавы, где и гасили все очаги немецкого сопротивления. Варшава – наша! Впереди – Одер, река, с которой лежит прямой путь на Берлин.
Второй орден Красной Звезды у дяди Ромы – за форсирование Одера. Плацдарма на том берегу не было. Командование решило, что первыми на тот берег по ломающемуся мартовскому льду с полыньями пойдут «саушки». Задача – пробраться на противоположный берег, захватить плацдарм и зацепиться на нем.
Вспыхнула в небесах красная ракета – сигнал к атаке. Самоходки спускались на лед Одера, спускались против всех правил, ночью, на рыхлый лед чужой реки, усеянный темными проплешинами полыней. А с той стороны Одера лупила немецкая артиллерия, стремившаяся окончательно взломать и без того хрупкий мартовский лед.
Хочешь не хочешь, а приказ надо было выполнять. И тогда впереди головной самоходки побежал заряжающий Роман Андреев. Вцепившийся за пушку наводчик присвечивал ему дорогу через полурасколовшиеся льдины тусклым лучиком ручного фонарика. И ведь прошли, черти, прошли! Я думаю, что хотя бы по этому одному-единственному эпизоду обнажаются все ответы на вопрос, почему русская армия непобедима. Прежде всего потому, что наш солдат непонятен и непредсказуем для любых западных стратегов. Им никогда не понять, как можно три дня лежать с трехлинейкой в промерзшем болоте, с краюшкой хлеба в кармане шинели и при этом вести бой. Им не понять, как можно, оставшись одному из всего расчета, истекая кровью, тащить последний снаряд к последней пушке, самому заряжать ее и самому наводить в цель «через ствол». Им не понять и девятнадцатилетнего нижегородского парня Рому, который в мартовскую промозглую ночь срок пятого вел свою самоходку по ломающемуся льду чужой враждебной реки. Ничего этого им не дано было понять.
…«Саушки», вывалившись на противоположный берег Одера, поставили шквальную огневую завесу и открыли путь пехоте. В том бою погиб любимец всего дивизиона – капитан Чевелев. Нелепый осколок от минометной мины. Прямо в висок. Роман Борисович стоял тогда от него на расстоянии вытянутой руки. Тогда, во время этого минометного обстрела, дивизион потерял двенадцать человек. А ведь на дворе был апрель сорок пятого. Еще чуть-чуть – и вот она, победа. Как же обидно и больно за этих ребят!
Похоронив павших, самоходки пошли дальше. Направление одно – на Берлин. Проскочили несколько «достопримечательностей», например дачу Геббельса. И вот они, Зееловские высоты. До столицы Третьего рейха – каких-то пятнадцать километров.
«Саушка» старшины Андреева участвовала в знаменитом ночном штурме фашистской столицы.
Немцы на своих хорошо укрепленных позициях так быстро советских войск не ждали. Тем более ночью. Потому что, по их понятиям, ночью надо спать, утром – пить кофе и уж потом сражаться за великую Германию. Однако воля Георгия Жукова, которого после войны Черчилль назовет «не человеком, а богом войны в шинели из синей стали», нарушила немецкое утреннее кофепитие.
Той ночью небо сначала озарилось мощными лучами десятков артиллерийских прожекторов, которые слепили врага, засевшего на Зееловских высотах. Грохнула артподготовка, и вперед рванулись танки. Впереди шли тяжелые ИСы, «Иосифа Сталина» стали тяжелый советский кулак». Их подпирали легендарные «тридцатьчетверки», между которыми сновали наши «саушки».
– Мы тогда получили в боекомплекты кумулятивные снаряды, – вспоминает Роман Борисович, – знаешь, что это такое? Главное – попасть в цель. В центре снаряда находился стержень из сверхпрочной стали, который и прошибал броню вражеского танка. А дальше действовала фугасная начинка, которая и выжигала все внутри. Было ли страшно? Конечно, было. На войне ничего не боится только сумасшедший. Просто ты пойми – мы уже знали, что победили, и никому не хотелось умирать в трех шагах от победы. Представляешь, даже железная сибирская пехота стала залегать от случайной пулеметной очереди…
Страшный был бой. Но наши все-таки смели немецкую оборону на Зееловских высотах. Да что говорить, враг защищался отчаянно, и потери, горькие потери за несколько дней до окончания войны были велики. Как поется в известной песне, «да, нам далась Победа нелегко. Да, враг был храбр – тем выше наша слава».
И вот он, Берлин.
…Годы-гады берут свое. Сегодня дяде Роме стукнуло уже восемьдесят четыре. Конечно, это уже не тот мальчишка, что тонул в белорусском болоте, что работал на прямой наводке, что бежал впереди своей «саушки» через просыпавшийся от зимней спячки Одер.
Я сделал дяде Роме подарок. Долго думал, что именно подарить. Потом осенило: надо приурочить к 3 июля, который отмечается как День освобождения Беларуси. Я купил и собрал ее, «саушку», ту самую САУ-76. Вырезал планшетку, обтянул ее искусственным газоном, прикрепил туда самоходку, а рядом расставил экипаж.
Как можно торжественнее вручил это свое изделие.
– Господи, ведь это же моя машина, – только и выдохнул он. А на глазах закипели слезы…
Александр ЧУДАКОВ
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
