Уральский самородок
Лучшая женщина-изобретатель 2009 года, по версии Всемирной организации интеллектуальной собственности, сегодня живет и работает в Беларуси Наталия РуденскаЯ – доктор технических наук, главный научный сотрудник Технопарка Белорусского национального технического университета «Метолит», известный в мире специалист в области создания керамических и металлокерамических материалов в виде порошков и многофункциональных защитных покрытий. Автор более 30 изобретений, активный участник международных научно-исследовательских программ и проектов: «Плазмохимия», «Нефть», «Буран», «Наноматериалы и нанотехнологии», «Высокоэнергетические, ядерные и радиационные технологии»…
Лучшая женщина-изобретатель 2009 года, по версии Всемирной организации интеллектуальной собственности, сегодня живет и работает в Беларуси
Наталия РуденскаЯ – доктор технических наук, главный научный сотрудник Технопарка Белорусского национального технического университета «Метолит», известный в мире специалист в области создания керамических и металлокерамических материалов в виде порошков и многофункциональных защитных покрытий. Автор более 30 изобретений, активный участник международных научно-исследовательских программ и проектов: «Плазмохимия», «Нефть», «Буран», «Наноматериалы и нанотехнологии», «Высокоэнергетические, ядерные и радиационные технологии»… – Я самый обычный ученый, – продолжает рассказ о себе сама Наталия Александровна, – которого волнуют проблемы производства, так как вне производства моя деятельность теряет смысл. Хотя по образованию я чистейший теоретик. Очень люблю свою работу и живу ею. В России работала в Уральском отделении РАН, и наиболее продуктивно – в Институте химии твердого тела под руководством академика Геннадия Петровича Швейкина в прекрасном дружном коллективе. Каждая разработка проходила этапы промышленного испытания или внедрения. Мы сотрудничали в основном с предприятиями оборонного комплекса Урала, Подмосковья, Казахстана, Сибири, много лет работали с ПО «Уралмаш», Челябинским заводом имени С. Орджоникидзе.
Из молодости особенно запомнились сначала радость от удачного «полета» одного из покрытий в космос – это была наша совместная разработка с сотрудниками Имет им. А.А. Байкова РАН. А затем разочарование, так как позднее выяснилось, что на Земле условия эксплуатации ряда деталей куда более суровые. В Челябинске нам впервые в Советском Союзе удалось решить и такую проблему, как упрочнение деталей горячих штампов. Разработка была уникальная: синтезировали микрокомпозиты, покрытия из которых обладали одновременно высокой износостойкостью, выдерживали ударные нагрузки и высокие температуры – до 1,5 тысячи градусов. Позднее оказалось, что верхняя граница допустимой температуры была еще выше – до 2 тысяч градусов. Такой набор свойств позволил внедрить эти материалы на двух видах деталей. Мы получили крупный заказ, но выполнить его не смогли, потому что начала разваливаться страна.
Сейчас мои коллеги в Екатеринбурге работают в прекрасных условиях, вместе с тем многие предприятия пребывают в состоянии глубокого кризиса, а часть их уже не существует.
К счастью, Беларусь до сих пор немного «советская»
– Как получилось, что уроженка Свердловска, российский ученый Наталия Руденская семь лет назад переехала из России в Беларусь?
– Это прямое следствие распада Советского Союза и последовавших за этим процессов. Ученые и конструкторы переживали то страшное время очень болезненно. Одни уезжали на Запад, другие уходили торговать на рынки, а некоторые – и вовсе в мир иной. Я хотела уехать за границу – даже получила несколько хороших предложений, но супруг настаивал на переезде в Беларусь. Тогда и обратилась к вице-президенту Национальной академии наук Беларуси академику Петру Александровичу Витязю с вопросом, можно ли найти работу в Минске. Он ответил: «Работа для вас всегда есть, приезжайте». Так мы и попали в Беларусь, где люди все еще жили немножко в Советском Союзе...
– Но семь лет назад Беларусь уже была суверенной страной!
– Я до сих пор чувствую себя немного в Советском Союзе хотя бы потому, что в Беларуси работают практически все заводы, их не продали, не разделили на части. Да, было очень тяжело, но белорусам удалось сохранить производство.
Мы с супругом по характеру – люди того периода. Умение во всем просчитывать собственную выгоду, которому время научило молодое поколение, для нас неприемлемо.
Помню, как испытала теплые чувства, когда впервые приехала на Минский подшипниковый завод и увидела своих дорогих производственников, с которыми приходилось работать еще во времена СССР... В ту пору работа была построена очень хорошо: мы были интересны предприятиям, постоянно синтезировали все новые порошки: сфероидизированные, тугоплавкие, плакированные, полидисперсные и ультрадисперсные... К сожалению, сейчас это в основном ушло: производственники нынче в основном небогатые и потому не испытывают особого тяготения к науке, требующей больших затрат. Но все равно, когда заходит речь о чем-то необычном, их глаза загораются особым творческим интересом. Разве будешь в такие минуты думать о выгоде? Отдаешь порошок, чтобы сравнили покрытие из него с другими составами. И как приятно услышать похвалу, например, от 70-летнего оператора Минского подшипникового завода Николая Алексеевича Иванова – специалиста высочайшего уровня по плазменному напылению. Сотрудничество с МПЗ вообще началось как стремление реализовать единые цели: предприятию надо внедрить эффективный и более экономичный материал для восстановления деталей плазменными покрытиями, а нам – такой материал создать.
Экспорт – почтой
– Значит ли это, что подшипниковый – единственный завод, который использует результаты вашей успешной работы?
– Мы занимаемся синтезом материалов нового поколения – керамических и металлокерамических порошков для газотермических покрытий. В процессе напыления в плазме порошки наносят на деталь, в результате формируется стойкое к износу и трещинам покрытие, пластичное и твердое одновременно. Работоспособность деталей с такими покрытиями повышается в 5-10 раз в сравнении с базовыми. Сейчас МПЗ для нас – единственный надежный оплот, с грамотными специалистами, умеющими ценить ученых; на предприятии функционирует участок восстановления изношенных деталей, где всегда можно проверить новую композицию или новый плазмотрон. Сотрудничаем также с предприятиями Дмитрова, Екатеринбурга, Москвы, С.-Петербурга, Омска. Но по возможности всегда стараемся привлечь к работе специалистов МПЗ: например, для металлургического производства фирмы Bex Engineering CO., LNL (Южная Корея) недавно были упрочнены 10 втулок весом до 20 кг покрытиями с аморфно-кристаллической структурой. Технологию можно применять в нефте-, газодобывающей, нефтеперерабатывающей промышленности, машиностроительном комплексе, и уже есть результаты испытаний.
– То есть вы поставляете свою наукоемкую продукцию и в другие страны?
– Сложность в том, что у нас нет возможности изготавливать порошки в больших количествах: «Метолит» не располагает частью установок, поэтому сотрудничество с предприятиями, в том числе и зарубежными, пока не развито в том объеме, в каком хотелось бы: интересующимся высылаю порошки почтой по килограмму-полтора. Но это дорого: пересылка иногда стоит втрое дороже, чем сам порошок.
– Часто ли сегодня встречаетесь с российскими коллегами как представитель белорусской науки?
– Благодаря вниманию к нам Министерства образования я езжу на конференции, выставки и для проведения совместных исследований в Петербург, Москву, недавно побывала в Екатеринбурге. За последние два года в России я как представитель белорусской науки была награждена несколькими медалями и дипломами к ним, в том числе четырьмя золотыми.
Сейчас мы выполняем белорусско-российский проект, в котором задействованы ИХТТ УрО РАН, два института из Санкт-Петербурга (ИХС РАН и ЛЭТИ) и БНТУ-«Метолит». Работаем над созданием материалов, в том числе и с наноразмерными компонентами, тонких пленок на основе нитрида титана. Это соединение в процессе напыления и эксплуатации взаимодействует с кислородом, образуются оксинитриды титана, эффект очень интересный, установленный еще во время работы в Свердловске, а в Беларуси появились возможности для проведения исследований. В 2009 году мы подали заявку на следующий проект с Институтом теоретической и прикладной механики СО РАН. Работа будет посвящена синтезу материалов в плазме при специфической (кольцевой) подаче исходных компонентов в плазменный поток. Надеемся, эти исследования позволят научиться более тонко управлять структурой материала, химическими процессами, протекающими в плазме, и прогнозировать свойства синтезируемого порошка.
– Когда две страны с неравным научным потенциалом вступают в отношения сотрудничества, не возникают ли между ними отношения по типу «мастер – подмастерье»?
– В научном сотрудничестве нет деления на основную и вспомогательную работу. Мы ведем исследования по одной теме, но с разными по структуре и назначению материалами. Возьмем в качестве примера тот же нитрид титана: коллеги из Санкт-Петербурга создают в контролируемой среде тонкие пленки, мы же – плакируем микрочастицы и напыляем покрытия толщиной до 1 мм в газовоздушной плазме.
То есть, сотрудничая, мы дополняем друг друга, поддерживаем, помогаем. Нужно мне было сделать анализ на российском оборудовании – я послала образцы, коллеги бесплатно провели исследование, прислали результаты. Мы тоже стараемся помочь: порошки передаем, консультируем будущих кандидатов и докторов наук.
– А вас обратно не зовут?
– Зовут. И не только в Екатеринбург, но и в Москву, Питер. Но вы знаете, я уже в Беларуси обжилась. Хотя неудобства есть – живу в сельской местности под Молодечно, до работы добираться в целом три часа в одну сторону. Правда, коллеги меня берегут, не каждый день езжу: заберусь в свой уютный уголок на несколько дней – у меня там удобный кабинет, «лаборатория» в подвале оборудована…
Переезжая в Беларусь, мы не рассчитывали, что решить жилищную проблему будет так сложно. Продали свою свердловскую квартиру как раз в то время, когда начался резкий подъем цен на жилье. И попали в эту «вилку»: цены растут, предложение на рынке жилья сократилось, а тут еще свердловская прокуратура по представлению областного отдела опекунства шлет предупреждения, что накажет, если мы в ближайшее время не обеспечим жильем несовершеннолетнюю дочь. Минские квартиры, да еще с необходимым для ребенка метражом, оказались для нас недоступными. Поэтому и купили дом в деревне, который, правда, благоустроен не хуже квартиры. При нем есть сад, так что осваиваем потихоньку еще один вид деятельности. Послали в Свердловскую прокуратуру необходимые документы, даже с фотографиями.
– Судя по тому, что полтора часа приходится проводить в электричке, вы не рискуете брать в свои руки руль?
– Машина у нас есть – 40-летняя «Волга» 21-й модели, но за рулем исключительно супруг. Я на место водителя никогда не сяду: вдруг задумаюсь, отвлекусь, научные думы ведь никогда не покидают…
Мужчиной можешь ты не быть…
– Правда ли, что женщине приходится прилагать втрое больше усилий, чтобы добиться одинакового с мужчиной результата?
– Об этом судить сложно, слишком много факторов, определяющих результат. Конечно, женщине везде, не только в науке, работать сложнее, потому как приходится решать много параллельных жизненных проблем. А представьте: идет эксперимент, что-то обнаружили ранее неизвестное, в этом случае остановиться невозможно, но ведь дома ждут другие дела. Вот и разрываешься.
На моем пути было много трудностей именно из-за человеческого фактора. В вузе, при подготовке к семинарам по истории и философии, увлеченно читала Ленина и поняла, что коммунизм в нашей стране не построить, поэтому сдала экзамен по научному коммунизму на «четверку». Работать распределили в Академию наук. Поскольку мои взгляды «не соответствовали» партийной системе, в аспирантуру сразу не взяли, даже почетный диплом не помог.
Работая в академическом институте в те годы, несложно было выполнить научную часть работы (все установки для эксперимента были доступны, анализы проводили бесплатно и сколько нужно), гораздо проблематичней было защитить изобретение или запустить оригинальное оборудование. Мне пришлось дважды организовывать запуск плазмохимического реактора. Помогали все, равнодушных к новой технике не было. В научной работе немаловажную роль играли выступления с докладами на конференциях. Надо отдать должное: нам разрешали довольно часто ездить в командировки, во времена СССР это было проще, и мы докладывали свои результаты в ведущих институтах страны в Москве, Питере, Киеве, Минске. Поэтому работы мои в научном мире знали, хотя много критиковали, ведь все новое без полемики не признается.
Главным оппонентом по плазмохимии был академик Николай Николаевич Рыкалин, он всегда помогал чем мог, называл меня «уральским самородком». Когда я приезжала в командировку в его лабораторию (а мы много лет сотрудничали с Имет им. А.А. Байкова РАН), привозила чемоданы разных порошков, сотрудники с интересом принимали участие в синтезе, плакировании дисперсных частиц, а главное – в обсуждении того, что было получено.
Однажды, между моими разъездами по стране, мне предложили поступить в заочную аспирантуру. Через два года диссертация была готова, но меня не выпускали на защиту, потому что сначала один человек должен был защититься, а только после него я, хотя он до сих пор не смог этого сделать. Потом с ученым советом были сложности. Пришлось защищаться в Москве.
А докторская получилась сама собой, как итоговый результат практических работ, которые мы вели с заводами. Работала я всегда с удовольствием. И сейчас могу сказать, что только колоссальное стремление знать и исследовать, заложенное в меня на кафедре ТМП в Уральском политехническом институте под руководством профессора Попеля Станислава Иосифовича, помогло сохранить преданность науке. Возвращаясь мысленно в молодость, задумываешься над вопросом: «Как бы мы жили, если бы нам не мешали работать и творить?»
– Что-то я не поняла, в какой момент столь активной научной деятельности вы успели выйти замуж…
– Между диссертациями. Супруг мой производственник, одно время даже занимался восстановлением деталей, в том числе нашими покрытиями. Работал с ПО «Уралмаш» и оборонными заводами, а с развалом Советского Союза их коллектив распался. Сейчас он пенсионер и хозяин дома: надо суп и плов приготовить (я лишь по выходным заменяю его на кухне), а сколько другой работы в доме?! Специалисты нам сложили небольшую печку, так недавно супруг обложил ее плиткой. Очень красиво получилось: с картиной и орнаментом, а какой уют с ней!
«Молодежь в науку не идет»
– Есть ли у вас время и желание передавать свои знания молодым?
– Читать лекции я люблю, но сейчас это делать регулярно сложно из-за расстояния от дома до Минска. За последние пять лет мою помощь реализовала в диссертации только одна аспирантка. Хотя было еще четыре дипломника и два магистранта. Дипломники оказались толковые, но жизнь увела их от науки. Один молодой человек остался в аспирантуре, но потом женился и пошел зарабатывать деньги, второй тоже поступил в аспирантуру, да личная жизнь у него не сложилась, уехал домой в Новополоцк работать на «Нафтане». Была девушка-дипломница, училась на «троечки», но стала делать диплом – увлеклась, поступила в аспирантуру. Но тоже вмешались семейные обстоятельства: вышла замуж и уехала в Италию. В итоге из четырех аспирантов защитила кандидатскую одна-единственная девушка. И то, наверное, потому, что в данном случае доминировал наследственный фактор: она – дочь члена-корреспондента, первого проректора БНТУ Федора Ивановича Пантелеенко.
Мне очень нравится работать с молодежью, но, увы, в науку, да еще на технические специальности, почти никто не идет. Зарплаты на кафедрах и в коммерческих фирмах несопоставимы. Во времена СССР можно было написать пятилетний отчет и следующие пять лет спокойно работать, не думать о завтрашнем дне. Сегодня же каждого ученого постоянно сверлит мысль, что проект заканчивается, нужно срочно подавать заявку на новый, искать предприятия, которым были бы интересны его разработки. Как можно работать творчески, если тебя постоянно дергают – то за одну ниточку тянут, то за другую? Да и проведение исследований стало слишком дорогим удовольствием.
– Правда ли, что уровень подготовки в средней и высшей школе за последние годы снизился?
– Для меня это самый больной вопрос. Молодежь – будущее страны с атомной энергетикой. Я сравниваю дипломников, которых вела за эти годы, и вижу, что уровень их подготовки действительно значительно ухудшился. Причина и в школьной программе (на мой взгляд, она должна быть системной, простой и единой для всех, ведь требования к абитуриентам одинаковы), и в самих учителях (молодые кадры отличаются равнодушием к детям, фраза «ваши проблемы» стала обыденной, хотя в учебном процессе проблемы детей и учителей неразделимы). Далее уже преподаватели в вузах страдают от недостатка знаний у поступивших студентов. На мой взгляд, платного обучения в вузах не должно быть, потому как, поступая на платное, человек заранее рассчитывает, что получит диплом (знания его особо не волнуют). Недавно по телевизору показывали такой сюжет: студентка заказала себе дипломный проект, заплатила тем, кто оказывает подобные услуги, большие деньги, но в вузе ей за этот проект поставили «двойку». Тогда она обратилась в комитет по защите прав потребителей с намерением вернуть свои деньги, даже не сомневаясь, что правда на ее стороне!
Я согласна с Лениным: «Лучше меньше, да лучше». Пусть будет меньше специалистов, но знания у них будут качественные. Не вправе инженер идти на производство, не умея читать чертежи. Мы в свое время все собственноручно рисовали, сдавали экзамены без шпаргалок замученным от наших вопросов преподавателям. Заметьте, сейчас дети редко задают вопросы. Поэтому, когда ко мне приходит новый ученик, я настраиваю его на так называемую вопросную волну, объясняю, что не надо стесняться задавать вопросы. Становясь «почемучками», они часами просиживают возле меня, добиваясь понимания сути вопроса.
Не знаю, на сколько меня еще хватит. Чувствую, что возраст подходит, но потенциал жизненный пока остается прежним. Раньше, когда я слышала от старичков: «Я молод в душе…», мне казалось, что это преувеличение. А сейчас сама чувствую: да, молодость где-то внутри сохраняется, а вот физические силы иногда подводят…
– Вас?!
– По крайней мере, лыжную дистанцию мне уже не пробежать, как раньше. В Академии наук часто проводили соревнования: лыжи, теннис, шахматы, стрельба, только не было бильярда. Кстати, в бильярд я научилась играть на научных конференциях. Их часто проводили на туристических базах. Понаблюдала, как играют мужчины, и стало интересно: это же физика – надо вычислить траекторию движения шара…
– У вашей дочери, по той же научной логике, тяга к науке должна быть наследственным признаком…
– Она уже на третьем курсе БНТУ, учится по той же специальности, что и у меня – порошковая металлургия, покрытия из композиционных материалов. И помогает мне делать «черную» работу, ее в науке предостаточно.
– С чем вы связываете надежды на будущее?
– Последнюю по счету золотую медаль мне вручили нынешним летом на IX Московском международном салоне инноваций и инвестиций за инновационную разработку «Ультра(нано)-дисперсные материалы, разработанные с использованием нового явления импульсного деления плазменных сфероидов». Это явление было обнаружено нами еще 20 лет назад. Разработка очень интересная, потому что раньше считалось, что порошки в плазме делятся за счет механического дробления, а 20 лет назад обнаружилось, что относительно крупная частичка будто бы выдавливает из себя более мелкий сфероид. Эти результаты лежали невостребованными, пока мы не стали интенсивно работать по оксидной керамике, в том числе по проекту, который сейчас у нас идет по программе «Высокоэнергетические и ядерные технологии». Финансирование этой программы позволило вникнуть в суть явления и получить конечный продукт – порошок с дисперсностью менее 1 микрометра. Недавно появился потребитель на эти тонкие порошки, первый заказ мы уже выполнили, поставили его в Россию. Но я человек суеверный – пока результата нет, никому об этом не рассказываю.
В октябре по линии Министерства образования ездила на выставку в Екатеринбург, сейчас мы налаживаем более тесные связи с родным мне Уралом – в частности, с предприятиями Свердловской области. Заместитель премьер-министра Владимир Ильич Семашко лично приезжал на выставку, заинтересовался нашей работой, попросил меня сформулировать предложения – как в Беларуси можно внедрить наши новые разработки. И этим я тоже сейчас занимаюсь...
То есть надежды ученого на будущее всегда связаны с тем, насколько востребованы его работы…
Ирина ДЕРГАЧ
Наталия РуденскаЯ – доктор технических наук, главный научный сотрудник Технопарка Белорусского национального технического университета «Метолит», известный в мире специалист в области создания керамических и металлокерамических материалов в виде порошков и многофункциональных защитных покрытий. Автор более 30 изобретений, активный участник международных научно-исследовательских программ и проектов: «Плазмохимия», «Нефть», «Буран», «Наноматериалы и нанотехнологии», «Высокоэнергетические, ядерные и радиационные технологии»… – Я самый обычный ученый, – продолжает рассказ о себе сама Наталия Александровна, – которого волнуют проблемы производства, так как вне производства моя деятельность теряет смысл. Хотя по образованию я чистейший теоретик. Очень люблю свою работу и живу ею. В России работала в Уральском отделении РАН, и наиболее продуктивно – в Институте химии твердого тела под руководством академика Геннадия Петровича Швейкина в прекрасном дружном коллективе. Каждая разработка проходила этапы промышленного испытания или внедрения. Мы сотрудничали в основном с предприятиями оборонного комплекса Урала, Подмосковья, Казахстана, Сибири, много лет работали с ПО «Уралмаш», Челябинским заводом имени С. Орджоникидзе.
Из молодости особенно запомнились сначала радость от удачного «полета» одного из покрытий в космос – это была наша совместная разработка с сотрудниками Имет им. А.А. Байкова РАН. А затем разочарование, так как позднее выяснилось, что на Земле условия эксплуатации ряда деталей куда более суровые. В Челябинске нам впервые в Советском Союзе удалось решить и такую проблему, как упрочнение деталей горячих штампов. Разработка была уникальная: синтезировали микрокомпозиты, покрытия из которых обладали одновременно высокой износостойкостью, выдерживали ударные нагрузки и высокие температуры – до 1,5 тысячи градусов. Позднее оказалось, что верхняя граница допустимой температуры была еще выше – до 2 тысяч градусов. Такой набор свойств позволил внедрить эти материалы на двух видах деталей. Мы получили крупный заказ, но выполнить его не смогли, потому что начала разваливаться страна.
Сейчас мои коллеги в Екатеринбурге работают в прекрасных условиях, вместе с тем многие предприятия пребывают в состоянии глубокого кризиса, а часть их уже не существует.
К счастью, Беларусь до сих пор немного «советская»
– Как получилось, что уроженка Свердловска, российский ученый Наталия Руденская семь лет назад переехала из России в Беларусь?
– Это прямое следствие распада Советского Союза и последовавших за этим процессов. Ученые и конструкторы переживали то страшное время очень болезненно. Одни уезжали на Запад, другие уходили торговать на рынки, а некоторые – и вовсе в мир иной. Я хотела уехать за границу – даже получила несколько хороших предложений, но супруг настаивал на переезде в Беларусь. Тогда и обратилась к вице-президенту Национальной академии наук Беларуси академику Петру Александровичу Витязю с вопросом, можно ли найти работу в Минске. Он ответил: «Работа для вас всегда есть, приезжайте». Так мы и попали в Беларусь, где люди все еще жили немножко в Советском Союзе...
– Но семь лет назад Беларусь уже была суверенной страной!
– Я до сих пор чувствую себя немного в Советском Союзе хотя бы потому, что в Беларуси работают практически все заводы, их не продали, не разделили на части. Да, было очень тяжело, но белорусам удалось сохранить производство.
Мы с супругом по характеру – люди того периода. Умение во всем просчитывать собственную выгоду, которому время научило молодое поколение, для нас неприемлемо.
Помню, как испытала теплые чувства, когда впервые приехала на Минский подшипниковый завод и увидела своих дорогих производственников, с которыми приходилось работать еще во времена СССР... В ту пору работа была построена очень хорошо: мы были интересны предприятиям, постоянно синтезировали все новые порошки: сфероидизированные, тугоплавкие, плакированные, полидисперсные и ультрадисперсные... К сожалению, сейчас это в основном ушло: производственники нынче в основном небогатые и потому не испытывают особого тяготения к науке, требующей больших затрат. Но все равно, когда заходит речь о чем-то необычном, их глаза загораются особым творческим интересом. Разве будешь в такие минуты думать о выгоде? Отдаешь порошок, чтобы сравнили покрытие из него с другими составами. И как приятно услышать похвалу, например, от 70-летнего оператора Минского подшипникового завода Николая Алексеевича Иванова – специалиста высочайшего уровня по плазменному напылению. Сотрудничество с МПЗ вообще началось как стремление реализовать единые цели: предприятию надо внедрить эффективный и более экономичный материал для восстановления деталей плазменными покрытиями, а нам – такой материал создать.
Экспорт – почтой
– Значит ли это, что подшипниковый – единственный завод, который использует результаты вашей успешной работы?
– Мы занимаемся синтезом материалов нового поколения – керамических и металлокерамических порошков для газотермических покрытий. В процессе напыления в плазме порошки наносят на деталь, в результате формируется стойкое к износу и трещинам покрытие, пластичное и твердое одновременно. Работоспособность деталей с такими покрытиями повышается в 5-10 раз в сравнении с базовыми. Сейчас МПЗ для нас – единственный надежный оплот, с грамотными специалистами, умеющими ценить ученых; на предприятии функционирует участок восстановления изношенных деталей, где всегда можно проверить новую композицию или новый плазмотрон. Сотрудничаем также с предприятиями Дмитрова, Екатеринбурга, Москвы, С.-Петербурга, Омска. Но по возможности всегда стараемся привлечь к работе специалистов МПЗ: например, для металлургического производства фирмы Bex Engineering CO., LNL (Южная Корея) недавно были упрочнены 10 втулок весом до 20 кг покрытиями с аморфно-кристаллической структурой. Технологию можно применять в нефте-, газодобывающей, нефтеперерабатывающей промышленности, машиностроительном комплексе, и уже есть результаты испытаний.
– То есть вы поставляете свою наукоемкую продукцию и в другие страны?
– Сложность в том, что у нас нет возможности изготавливать порошки в больших количествах: «Метолит» не располагает частью установок, поэтому сотрудничество с предприятиями, в том числе и зарубежными, пока не развито в том объеме, в каком хотелось бы: интересующимся высылаю порошки почтой по килограмму-полтора. Но это дорого: пересылка иногда стоит втрое дороже, чем сам порошок.
– Часто ли сегодня встречаетесь с российскими коллегами как представитель белорусской науки?
– Благодаря вниманию к нам Министерства образования я езжу на конференции, выставки и для проведения совместных исследований в Петербург, Москву, недавно побывала в Екатеринбурге. За последние два года в России я как представитель белорусской науки была награждена несколькими медалями и дипломами к ним, в том числе четырьмя золотыми.
Сейчас мы выполняем белорусско-российский проект, в котором задействованы ИХТТ УрО РАН, два института из Санкт-Петербурга (ИХС РАН и ЛЭТИ) и БНТУ-«Метолит». Работаем над созданием материалов, в том числе и с наноразмерными компонентами, тонких пленок на основе нитрида титана. Это соединение в процессе напыления и эксплуатации взаимодействует с кислородом, образуются оксинитриды титана, эффект очень интересный, установленный еще во время работы в Свердловске, а в Беларуси появились возможности для проведения исследований. В 2009 году мы подали заявку на следующий проект с Институтом теоретической и прикладной механики СО РАН. Работа будет посвящена синтезу материалов в плазме при специфической (кольцевой) подаче исходных компонентов в плазменный поток. Надеемся, эти исследования позволят научиться более тонко управлять структурой материала, химическими процессами, протекающими в плазме, и прогнозировать свойства синтезируемого порошка.
– Когда две страны с неравным научным потенциалом вступают в отношения сотрудничества, не возникают ли между ними отношения по типу «мастер – подмастерье»?
– В научном сотрудничестве нет деления на основную и вспомогательную работу. Мы ведем исследования по одной теме, но с разными по структуре и назначению материалами. Возьмем в качестве примера тот же нитрид титана: коллеги из Санкт-Петербурга создают в контролируемой среде тонкие пленки, мы же – плакируем микрочастицы и напыляем покрытия толщиной до 1 мм в газовоздушной плазме.
То есть, сотрудничая, мы дополняем друг друга, поддерживаем, помогаем. Нужно мне было сделать анализ на российском оборудовании – я послала образцы, коллеги бесплатно провели исследование, прислали результаты. Мы тоже стараемся помочь: порошки передаем, консультируем будущих кандидатов и докторов наук.
– А вас обратно не зовут?
– Зовут. И не только в Екатеринбург, но и в Москву, Питер. Но вы знаете, я уже в Беларуси обжилась. Хотя неудобства есть – живу в сельской местности под Молодечно, до работы добираться в целом три часа в одну сторону. Правда, коллеги меня берегут, не каждый день езжу: заберусь в свой уютный уголок на несколько дней – у меня там удобный кабинет, «лаборатория» в подвале оборудована…
Переезжая в Беларусь, мы не рассчитывали, что решить жилищную проблему будет так сложно. Продали свою свердловскую квартиру как раз в то время, когда начался резкий подъем цен на жилье. И попали в эту «вилку»: цены растут, предложение на рынке жилья сократилось, а тут еще свердловская прокуратура по представлению областного отдела опекунства шлет предупреждения, что накажет, если мы в ближайшее время не обеспечим жильем несовершеннолетнюю дочь. Минские квартиры, да еще с необходимым для ребенка метражом, оказались для нас недоступными. Поэтому и купили дом в деревне, который, правда, благоустроен не хуже квартиры. При нем есть сад, так что осваиваем потихоньку еще один вид деятельности. Послали в Свердловскую прокуратуру необходимые документы, даже с фотографиями.
– Судя по тому, что полтора часа приходится проводить в электричке, вы не рискуете брать в свои руки руль?
– Машина у нас есть – 40-летняя «Волга» 21-й модели, но за рулем исключительно супруг. Я на место водителя никогда не сяду: вдруг задумаюсь, отвлекусь, научные думы ведь никогда не покидают…
Мужчиной можешь ты не быть…
– Правда ли, что женщине приходится прилагать втрое больше усилий, чтобы добиться одинакового с мужчиной результата?
– Об этом судить сложно, слишком много факторов, определяющих результат. Конечно, женщине везде, не только в науке, работать сложнее, потому как приходится решать много параллельных жизненных проблем. А представьте: идет эксперимент, что-то обнаружили ранее неизвестное, в этом случае остановиться невозможно, но ведь дома ждут другие дела. Вот и разрываешься.
На моем пути было много трудностей именно из-за человеческого фактора. В вузе, при подготовке к семинарам по истории и философии, увлеченно читала Ленина и поняла, что коммунизм в нашей стране не построить, поэтому сдала экзамен по научному коммунизму на «четверку». Работать распределили в Академию наук. Поскольку мои взгляды «не соответствовали» партийной системе, в аспирантуру сразу не взяли, даже почетный диплом не помог.
Работая в академическом институте в те годы, несложно было выполнить научную часть работы (все установки для эксперимента были доступны, анализы проводили бесплатно и сколько нужно), гораздо проблематичней было защитить изобретение или запустить оригинальное оборудование. Мне пришлось дважды организовывать запуск плазмохимического реактора. Помогали все, равнодушных к новой технике не было. В научной работе немаловажную роль играли выступления с докладами на конференциях. Надо отдать должное: нам разрешали довольно часто ездить в командировки, во времена СССР это было проще, и мы докладывали свои результаты в ведущих институтах страны в Москве, Питере, Киеве, Минске. Поэтому работы мои в научном мире знали, хотя много критиковали, ведь все новое без полемики не признается.
Главным оппонентом по плазмохимии был академик Николай Николаевич Рыкалин, он всегда помогал чем мог, называл меня «уральским самородком». Когда я приезжала в командировку в его лабораторию (а мы много лет сотрудничали с Имет им. А.А. Байкова РАН), привозила чемоданы разных порошков, сотрудники с интересом принимали участие в синтезе, плакировании дисперсных частиц, а главное – в обсуждении того, что было получено.
Однажды, между моими разъездами по стране, мне предложили поступить в заочную аспирантуру. Через два года диссертация была готова, но меня не выпускали на защиту, потому что сначала один человек должен был защититься, а только после него я, хотя он до сих пор не смог этого сделать. Потом с ученым советом были сложности. Пришлось защищаться в Москве.
А докторская получилась сама собой, как итоговый результат практических работ, которые мы вели с заводами. Работала я всегда с удовольствием. И сейчас могу сказать, что только колоссальное стремление знать и исследовать, заложенное в меня на кафедре ТМП в Уральском политехническом институте под руководством профессора Попеля Станислава Иосифовича, помогло сохранить преданность науке. Возвращаясь мысленно в молодость, задумываешься над вопросом: «Как бы мы жили, если бы нам не мешали работать и творить?»
– Что-то я не поняла, в какой момент столь активной научной деятельности вы успели выйти замуж…
– Между диссертациями. Супруг мой производственник, одно время даже занимался восстановлением деталей, в том числе нашими покрытиями. Работал с ПО «Уралмаш» и оборонными заводами, а с развалом Советского Союза их коллектив распался. Сейчас он пенсионер и хозяин дома: надо суп и плов приготовить (я лишь по выходным заменяю его на кухне), а сколько другой работы в доме?! Специалисты нам сложили небольшую печку, так недавно супруг обложил ее плиткой. Очень красиво получилось: с картиной и орнаментом, а какой уют с ней!
«Молодежь в науку не идет»
– Есть ли у вас время и желание передавать свои знания молодым?
– Читать лекции я люблю, но сейчас это делать регулярно сложно из-за расстояния от дома до Минска. За последние пять лет мою помощь реализовала в диссертации только одна аспирантка. Хотя было еще четыре дипломника и два магистранта. Дипломники оказались толковые, но жизнь увела их от науки. Один молодой человек остался в аспирантуре, но потом женился и пошел зарабатывать деньги, второй тоже поступил в аспирантуру, да личная жизнь у него не сложилась, уехал домой в Новополоцк работать на «Нафтане». Была девушка-дипломница, училась на «троечки», но стала делать диплом – увлеклась, поступила в аспирантуру. Но тоже вмешались семейные обстоятельства: вышла замуж и уехала в Италию. В итоге из четырех аспирантов защитила кандидатскую одна-единственная девушка. И то, наверное, потому, что в данном случае доминировал наследственный фактор: она – дочь члена-корреспондента, первого проректора БНТУ Федора Ивановича Пантелеенко.
Мне очень нравится работать с молодежью, но, увы, в науку, да еще на технические специальности, почти никто не идет. Зарплаты на кафедрах и в коммерческих фирмах несопоставимы. Во времена СССР можно было написать пятилетний отчет и следующие пять лет спокойно работать, не думать о завтрашнем дне. Сегодня же каждого ученого постоянно сверлит мысль, что проект заканчивается, нужно срочно подавать заявку на новый, искать предприятия, которым были бы интересны его разработки. Как можно работать творчески, если тебя постоянно дергают – то за одну ниточку тянут, то за другую? Да и проведение исследований стало слишком дорогим удовольствием.
– Правда ли, что уровень подготовки в средней и высшей школе за последние годы снизился?
– Для меня это самый больной вопрос. Молодежь – будущее страны с атомной энергетикой. Я сравниваю дипломников, которых вела за эти годы, и вижу, что уровень их подготовки действительно значительно ухудшился. Причина и в школьной программе (на мой взгляд, она должна быть системной, простой и единой для всех, ведь требования к абитуриентам одинаковы), и в самих учителях (молодые кадры отличаются равнодушием к детям, фраза «ваши проблемы» стала обыденной, хотя в учебном процессе проблемы детей и учителей неразделимы). Далее уже преподаватели в вузах страдают от недостатка знаний у поступивших студентов. На мой взгляд, платного обучения в вузах не должно быть, потому как, поступая на платное, человек заранее рассчитывает, что получит диплом (знания его особо не волнуют). Недавно по телевизору показывали такой сюжет: студентка заказала себе дипломный проект, заплатила тем, кто оказывает подобные услуги, большие деньги, но в вузе ей за этот проект поставили «двойку». Тогда она обратилась в комитет по защите прав потребителей с намерением вернуть свои деньги, даже не сомневаясь, что правда на ее стороне!
Я согласна с Лениным: «Лучше меньше, да лучше». Пусть будет меньше специалистов, но знания у них будут качественные. Не вправе инженер идти на производство, не умея читать чертежи. Мы в свое время все собственноручно рисовали, сдавали экзамены без шпаргалок замученным от наших вопросов преподавателям. Заметьте, сейчас дети редко задают вопросы. Поэтому, когда ко мне приходит новый ученик, я настраиваю его на так называемую вопросную волну, объясняю, что не надо стесняться задавать вопросы. Становясь «почемучками», они часами просиживают возле меня, добиваясь понимания сути вопроса.
Не знаю, на сколько меня еще хватит. Чувствую, что возраст подходит, но потенциал жизненный пока остается прежним. Раньше, когда я слышала от старичков: «Я молод в душе…», мне казалось, что это преувеличение. А сейчас сама чувствую: да, молодость где-то внутри сохраняется, а вот физические силы иногда подводят…
– Вас?!
– По крайней мере, лыжную дистанцию мне уже не пробежать, как раньше. В Академии наук часто проводили соревнования: лыжи, теннис, шахматы, стрельба, только не было бильярда. Кстати, в бильярд я научилась играть на научных конференциях. Их часто проводили на туристических базах. Понаблюдала, как играют мужчины, и стало интересно: это же физика – надо вычислить траекторию движения шара…
– У вашей дочери, по той же научной логике, тяга к науке должна быть наследственным признаком…
– Она уже на третьем курсе БНТУ, учится по той же специальности, что и у меня – порошковая металлургия, покрытия из композиционных материалов. И помогает мне делать «черную» работу, ее в науке предостаточно.
– С чем вы связываете надежды на будущее?
– Последнюю по счету золотую медаль мне вручили нынешним летом на IX Московском международном салоне инноваций и инвестиций за инновационную разработку «Ультра(нано)-дисперсные материалы, разработанные с использованием нового явления импульсного деления плазменных сфероидов». Это явление было обнаружено нами еще 20 лет назад. Разработка очень интересная, потому что раньше считалось, что порошки в плазме делятся за счет механического дробления, а 20 лет назад обнаружилось, что относительно крупная частичка будто бы выдавливает из себя более мелкий сфероид. Эти результаты лежали невостребованными, пока мы не стали интенсивно работать по оксидной керамике, в том числе по проекту, который сейчас у нас идет по программе «Высокоэнергетические и ядерные технологии». Финансирование этой программы позволило вникнуть в суть явления и получить конечный продукт – порошок с дисперсностью менее 1 микрометра. Недавно появился потребитель на эти тонкие порошки, первый заказ мы уже выполнили, поставили его в Россию. Но я человек суеверный – пока результата нет, никому об этом не рассказываю.
В октябре по линии Министерства образования ездила на выставку в Екатеринбург, сейчас мы налаживаем более тесные связи с родным мне Уралом – в частности, с предприятиями Свердловской области. Заместитель премьер-министра Владимир Ильич Семашко лично приезжал на выставку, заинтересовался нашей работой, попросил меня сформулировать предложения – как в Беларуси можно внедрить наши новые разработки. И этим я тоже сейчас занимаюсь...
То есть надежды ученого на будущее всегда связаны с тем, насколько востребованы его работы…
Ирина ДЕРГАЧ
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
