Пятнадцать лет без Адамовича
Как распорядимся творчеством известного писателя? Как выяснили социологи, если книжка не переиздается в течение четырех-пяти лет, то вырастает целое поколение, ее не знающее. Поэтому боюсь, что классика современной белорусской и русской литературы Алеся (Александра Михайловича) Адамовича (1927-1994) надо сейчас представлять читателю заново.
Как распорядимся творчеством известного писателя?
Как выяснили социологи, если книжка не переиздается в течение четырех-пяти лет, то вырастает целое поколение, ее не знающее. Поэтому боюсь, что классика современной белорусской и русской литературы Алеся (Александра Михайловича) Адамовича (1927-1994) надо сейчас представлять читателю заново. Подростком вместе с матерью и старшим братом он принимал участие сначала в подпольном, а потом в партизанском движении. Он автор двух романов (дилогия «Партизаны») и ряда повестей, рассказов, киносценариев, среди которых такие всемирно известные произведения, как «Хатынская повесть», «Каратели», «Последняя пастораль», сценарий к снятому Э. Климовым фильму «Иди и смотри», две документальные книги воспоминаний о войне – «Я из огненной деревни…» и «Блокадная книга». Написал 17 критических и литературоведческих книг и более 300 статей. Постоянно перемещался из России в Белоруссию и обратно – в зависимости от того, какие власти в данный момент он больше возмущал: то откажется подписать письмо с осуждением Даниэля и Синявского, то развернет шумную кампанию за ядерное разоружение. Последние годы жизни находился в Москве, был одним из зачинщиков и идеологов перестройки и демократизации страны.
Казалось бы, для понимания литературных и общественных процессов, происходивших в СССР, Белоруссии и России в 60-90-е годы, личность знаковая. Но – за пятнадцать лет, минувших со дня смерти писателя, из его книг, твердо вошедших в золотой фонд литературной классики XX века, в России были переизданы только две – «Хатынская повесть» и «Блокадная книга», написанная совместно с Д. Граниным. Да плюс, а точнее минус, еще одно пиратское издание, которое вышло в свет не только без согласия семьи Адамовича, но и вообще готовилось конспиративно, в глубокой тайне от наследников. И значит, теперь уже целых три (!) поколения (для полной уверенности я специально выждал еще несколько месяцев со дня скорбной годовщины, а вдруг какое-то издательство просто не уложилось во времени со своей публикацией?) прошло мимо основных произведений писателя. Его забыли, причем настолько, что, скажем, составители биографического словаря «Русские писатели XX века» умудрились не включить сведения о нем в свой том.
Выше я упомянул произведения известные, переведенные на основные языки народов Европы и мира, которые все-таки, хочется верить, благодаря большим тиражам остаются в государственных и личных библиотеках и худо-бедно будут кем-то читаться, кого-то волновать. Однако помимо изданий советского периода у Адамовича осталось несколько вещей, написанных в начале 90-х, этапных для его творчества, но до широкого русского читателя практически не дошедших – опубликованных при жизни автора в журналах, причем некоторые из них только в Белоруссии, и книгами так и не ставших.
Ситуация с освоением творческого наследия писателя на его «первой родине», конечно, тоже далека от идеальной. Так, там собирались выпустить в свет его самое полное собрание сочинений в пяти томах, но дело застопорилось после первого. И тем не менее усилиями журнала «Неман» все главные последние произведения Адамовича белорусский читатель может хотя бы найти в центральных библиотеках страны. А из публикаций книжных особо хотелось бы выделить издание сборника «Имя сей звезде Чернобыль» (Минск, «Ковчег», 2006), в который, помимо известной повести «Последняя пастораль», включены записные книжки писателя, его письма, статьи, выступления, сценарий «Имя сей звезде Чернобыль», причем большая часть сборника, в том числе и сценарий, увидела свет впервые.
«На днях хирургу, покушающемуся на мое бренное тело во имя того, чтобы продлить его существование еще лет на 5-10, я ответил: 5 или 10 под вопросом для меня куда менее важны (нужны), чем один год, но без такого риска: еще несколько глав незавершенной книги все же сработаю». Мужественные, полные достоинства слова, но мог ли Александр Михайлович тогда представить себе, что книга, ради которой он готов был пожертвовать несколькими годами жизни, впервые увидит свет лишь через 8 лет после его смерти?
Речь тут идет о вообще единственном на данный момент посмертном прорыве писателя к российскому читателю – в виде отдельного сборника: Алесь Адамович «Прожито». М., «Слово/Slovo», 2001. Библиотека Международного литфонда. И несмотря на мизерный тираж в 1 тысячу экземпляров и отсутствие твердого переплета, издание нельзя не счесть удачей. Книгу составили воспоминания писателя «Vixi (Прожито. Законченные главы незавершенной книги)» и автобиографические рассказы.
Повесть «Vixi» занимает особое место в прозе Адамовича. Последнее творение человека, понимавшего, что жить осталось недолго, и с этим пониманием и написанное. «Жизнь моя, что ли, так проходила: в 16 могли убить, да и позже подставлялся, но прожитые аж за 60 считаю подарком. Что ж скулить? Кроме того, видно, я из тех, кто себя не очень высоко оценивал. Осуществился, на сколько был запрограммирован, чуть больше, чуть меньше – уже не имеет значения».
Эпоха революционных потрясений в принципе располагает людей думающих к постижению настоящего через прошлое. Тяжело больной Адамович, ценя каждую оставшуюся ему минуту («Если бы я так всю жизнь вкалывал, как сейчас (инфаркт ждать не будет!), мно-ого бы успел. Что ж, не растрать последний капитал (отпущенных) дней»), тем не менее к главной сверхзадаче своего творчества этого периода – осмыслению собственной жизни (как он сам отчетливо понимал, итоговому) – подбирался довольно долго и с разных концов.
Резко усилился автобиографический момент в двух последних художественных произведениях – повестях «Венера, или Как я был крепостником» и «Немой» (опубликованных соответственно в «Немане» и «Знамени»), в которых Адамович уточнял, исправлял, корректировал «правду о войне», высказанную в его первой крупной, базирующейся на личном опыте вещи – дилогии «Партизаны». Не могу здесь не привести одну цитату из «Vixi»: «Да, жил я последние годы митингами, съездами, а все-таки, когда услышал про путч, – первое, о чем подумал: не закончил повесть. И вот стукнул инфаркт, все на краю, о чем подумал: хорошо, что закончил повесть» («Венера»). Слава богу, что и самые мудрые люди не способны провидеть грядущее! Вышеупомянутая «Венера» вообще не нашла себе места в демократической России – ни в журнальном, ни в книжном вариантах.
Были собраны воедино разбросанные по разным изданиям рассказы-эпизоды из сравнительно позднего, взрослого прошлого писателя – «Путешествие из Минска в Москву и обратно» («Неман»). Написан отдельный мемуар о «первом глотке свободы» в 1989 году – «Самолечение от коммунизма» («Неман»). «Путешествие» и «Самолечение», с моей точки зрения, выглядят и как самостоятельные, интересные произведения, освещающие ключевые моменты истории СССР и России, и одновременно как фрагменты для продолжения главной книги писателя – «Vixi», куда они, вероятно, попали бы дополненные и переработанные. Потому что при сравнении их с «Vixi» возникает впечатление, что они написаны еще и чуть наспех, на всякий случай: вдруг не успею, а это – событие, человек, явление – важно (отсюда и отсутствие, прежде всего в «Путешествии», более позднего взгляда на описанные по горячим следам события и связок-переходов от одной части повествования к другой, и самоповторы, вполне естественные для отдельных новелл, но лишние в едином произведении). Так и вышло, не успел, подвело сердце. Нам, читателям, в завершенном, окончательном виде осталось от писателя то, что осталось, – рассказ о его детстве и юности (20-50-е гг.) вперемешку с современными процессу написания 90-ми.
Интересно, что в копилку детской памяти под грифом «крайне важно» наряду с крупными событиями, переосмысленными позднее, серьезными размышлениями о тоталитаризме, Сталине и Гитлере помещены и переданы нам и воспоминания, казалось бы, малоценные, излишне подробные, например, о печке, о домашней лампе, о первых игрушках – кабаньих «шарах» с горошинками и т. д. Возможно, и сам автор не понимал, зачем он столь детально, любовно-бережно нам все это рассказывает. Наверное, потому что на самом деле подобные детали такие же человекоообразующие, человекоформирующие факторы, а может быть, и поболее, чем речь Сталина на съезде, которую дети смотрят в деревенском клубе, или попытка заводского «актива» Глуши, в которой прошло детство писателя, развести «советского доктора»-отца с «кулачкой»-мамой.
Но, сколь бы нелепыми и допотопными ни казались нам ныне одежки и игрушки, которым радовались и восхищались дети в те страшно далекие предвоенные годы, полагаю, никого из думающих читателей и сейчас, в эпоху компьютеров и нанотехнологий, не оставит равнодушным проблема сотворения себя самого, процесс становления и развития личности в любых, даже самых неблагоприятных внешних условиях.
Ведь «Vixi» именно об этом, хотя писал Александр Михайлович совсем о другом. Мама, папа, старший брат, родня, соседи, сверстники на фоне эпохи. Достаточно суровая в свете нынешних гуманистических принципов система воспитания, хотя вспоминает ее писатель уже не без нежности.
Но формируют ум и душу ребенка все-таки не столько меры поощрения и наказания, сколько сама безотносительная к сыну жизнь родителей, их каждодневная изнурительная работа, их приспособление и противостояние окружающему миру. Люди просто живут и любят друг друга, а получается пример для подражания. Трусостью Адамович никогда не отличался, но ноша, которую взвалила на свои плечи его мама, кажется ему непосильной в любом возрасте – выжить, сохранить семью, сражаясь сразу с двумя режимами: сталинским и гитлеровским, причем каждый неверный шаг – в помощи военнопленным, партизанам, раскулаченным родственникам – смерть для сыновей.
«Загадка мамы» и не осознаваемого ею самой подвига (в послевоенные годы не меньшего, чем в войну) – главная для писателя, и сын пытается не разрешить ее, а хотя бы отчасти приблизиться в понимании. Но если мама и папа – это история нормального (но не обычного) взрослого человека, сохраняющего себя (в высшем смысле данного понятия) при любом строе и режиме, то истории Алеся и его старшего брата – это решение другой задачи: становление личности в тех режимах, причем (Адамович всегда беспощаден к себе) с неизбежными мальчишескими глупостями, подростковыми ошибками и заблуждениями.
А чуть возмужав, подросткам пришлось приобщиться к войнам уже настоящим – первая из которых, Гражданская, началась задолго до гитлеровского вторжения. Причем по сю пору невозможно сказать, кто истреблял их всех, и взрослых и детей, с большей жестокостью и беспощадностью. «В Глуше поставлен памятник-стела, на стеле имена 102 фронтовиков, подпольщиков, партизан. Нет до сих пор памятника с именами еще 83 или 85 павших на войне Сталина с «собственным» народом. И тишком оплаканных».
Поэтому вполне естественно в воспоминания о таких детстве и юности входит эпизод сугубо вымышленный, фантасмагорический – о том, что было бы, если бы Гитлер не покончил с собой, а попал в руки Сталина. Прослеживая родство двух самых страшных режимов ХХ века, Адамович не видит особой разницы и между вождями: Гитлер у него становится близким другом и приживалкой-собутыльником Сталина, ничем не отличающимся от его ближайшего окружения.
«Все чаще из Кремля выходили директивы, указания за двумя подписями, всем высшим чинам знакомыми: «Сталин» и второй непонятной. Знающими прочитывалась латиница: «Адольф Гитлер». Так что народ как бы и не удивился, когда Адольф Гитлер оказался в Кремле».
И в заключение еще об одной теме, затронутой в «Vixi»: «Как-то забыл, что всего лишь 8-9 лет до 2000 года и мог бы дотянуть. Вот бы, а! Ведь 6,5 млрд счастливчиков смогут сказать, что оказались на перекрестке тысячелетий. До следующего вон еще сколько ждать скольким поколениям! Ну да ладно, чего захотел». Уже знаем, что «дотянуть» писателю не удалось. Однако очень хочется верить, что мы, читатели, все-таки встретились с ним, с его книгами в XXI веке не в последний и не в предпоследний раз.
Два ныне независимых народа пятнадцать лет назад получили в свое вечное пользование 66 лет жизни и творчества Адамовича и сейчас по-прежнему не очень-то знают и понимают, что им с ними делать. «Так что распоряжайтесь мною, как считаете нужным. И даже скулить не буду, что хотел бы кое-кому (есть кому) помочь выжить в это трудное время. Действительно хочу. Многим. Но это не аргумент перед вечностью».
Павел НУЙКИН,
член Союза писателей
Москвы
Как выяснили социологи, если книжка не переиздается в течение четырех-пяти лет, то вырастает целое поколение, ее не знающее. Поэтому боюсь, что классика современной белорусской и русской литературы Алеся (Александра Михайловича) Адамовича (1927-1994) надо сейчас представлять читателю заново. Подростком вместе с матерью и старшим братом он принимал участие сначала в подпольном, а потом в партизанском движении. Он автор двух романов (дилогия «Партизаны») и ряда повестей, рассказов, киносценариев, среди которых такие всемирно известные произведения, как «Хатынская повесть», «Каратели», «Последняя пастораль», сценарий к снятому Э. Климовым фильму «Иди и смотри», две документальные книги воспоминаний о войне – «Я из огненной деревни…» и «Блокадная книга». Написал 17 критических и литературоведческих книг и более 300 статей. Постоянно перемещался из России в Белоруссию и обратно – в зависимости от того, какие власти в данный момент он больше возмущал: то откажется подписать письмо с осуждением Даниэля и Синявского, то развернет шумную кампанию за ядерное разоружение. Последние годы жизни находился в Москве, был одним из зачинщиков и идеологов перестройки и демократизации страны.
Казалось бы, для понимания литературных и общественных процессов, происходивших в СССР, Белоруссии и России в 60-90-е годы, личность знаковая. Но – за пятнадцать лет, минувших со дня смерти писателя, из его книг, твердо вошедших в золотой фонд литературной классики XX века, в России были переизданы только две – «Хатынская повесть» и «Блокадная книга», написанная совместно с Д. Граниным. Да плюс, а точнее минус, еще одно пиратское издание, которое вышло в свет не только без согласия семьи Адамовича, но и вообще готовилось конспиративно, в глубокой тайне от наследников. И значит, теперь уже целых три (!) поколения (для полной уверенности я специально выждал еще несколько месяцев со дня скорбной годовщины, а вдруг какое-то издательство просто не уложилось во времени со своей публикацией?) прошло мимо основных произведений писателя. Его забыли, причем настолько, что, скажем, составители биографического словаря «Русские писатели XX века» умудрились не включить сведения о нем в свой том.
Выше я упомянул произведения известные, переведенные на основные языки народов Европы и мира, которые все-таки, хочется верить, благодаря большим тиражам остаются в государственных и личных библиотеках и худо-бедно будут кем-то читаться, кого-то волновать. Однако помимо изданий советского периода у Адамовича осталось несколько вещей, написанных в начале 90-х, этапных для его творчества, но до широкого русского читателя практически не дошедших – опубликованных при жизни автора в журналах, причем некоторые из них только в Белоруссии, и книгами так и не ставших.
Ситуация с освоением творческого наследия писателя на его «первой родине», конечно, тоже далека от идеальной. Так, там собирались выпустить в свет его самое полное собрание сочинений в пяти томах, но дело застопорилось после первого. И тем не менее усилиями журнала «Неман» все главные последние произведения Адамовича белорусский читатель может хотя бы найти в центральных библиотеках страны. А из публикаций книжных особо хотелось бы выделить издание сборника «Имя сей звезде Чернобыль» (Минск, «Ковчег», 2006), в который, помимо известной повести «Последняя пастораль», включены записные книжки писателя, его письма, статьи, выступления, сценарий «Имя сей звезде Чернобыль», причем большая часть сборника, в том числе и сценарий, увидела свет впервые.
«На днях хирургу, покушающемуся на мое бренное тело во имя того, чтобы продлить его существование еще лет на 5-10, я ответил: 5 или 10 под вопросом для меня куда менее важны (нужны), чем один год, но без такого риска: еще несколько глав незавершенной книги все же сработаю». Мужественные, полные достоинства слова, но мог ли Александр Михайлович тогда представить себе, что книга, ради которой он готов был пожертвовать несколькими годами жизни, впервые увидит свет лишь через 8 лет после его смерти?
Речь тут идет о вообще единственном на данный момент посмертном прорыве писателя к российскому читателю – в виде отдельного сборника: Алесь Адамович «Прожито». М., «Слово/Slovo», 2001. Библиотека Международного литфонда. И несмотря на мизерный тираж в 1 тысячу экземпляров и отсутствие твердого переплета, издание нельзя не счесть удачей. Книгу составили воспоминания писателя «Vixi (Прожито. Законченные главы незавершенной книги)» и автобиографические рассказы.
Повесть «Vixi» занимает особое место в прозе Адамовича. Последнее творение человека, понимавшего, что жить осталось недолго, и с этим пониманием и написанное. «Жизнь моя, что ли, так проходила: в 16 могли убить, да и позже подставлялся, но прожитые аж за 60 считаю подарком. Что ж скулить? Кроме того, видно, я из тех, кто себя не очень высоко оценивал. Осуществился, на сколько был запрограммирован, чуть больше, чуть меньше – уже не имеет значения».
Эпоха революционных потрясений в принципе располагает людей думающих к постижению настоящего через прошлое. Тяжело больной Адамович, ценя каждую оставшуюся ему минуту («Если бы я так всю жизнь вкалывал, как сейчас (инфаркт ждать не будет!), мно-ого бы успел. Что ж, не растрать последний капитал (отпущенных) дней»), тем не менее к главной сверхзадаче своего творчества этого периода – осмыслению собственной жизни (как он сам отчетливо понимал, итоговому) – подбирался довольно долго и с разных концов.
Резко усилился автобиографический момент в двух последних художественных произведениях – повестях «Венера, или Как я был крепостником» и «Немой» (опубликованных соответственно в «Немане» и «Знамени»), в которых Адамович уточнял, исправлял, корректировал «правду о войне», высказанную в его первой крупной, базирующейся на личном опыте вещи – дилогии «Партизаны». Не могу здесь не привести одну цитату из «Vixi»: «Да, жил я последние годы митингами, съездами, а все-таки, когда услышал про путч, – первое, о чем подумал: не закончил повесть. И вот стукнул инфаркт, все на краю, о чем подумал: хорошо, что закончил повесть» («Венера»). Слава богу, что и самые мудрые люди не способны провидеть грядущее! Вышеупомянутая «Венера» вообще не нашла себе места в демократической России – ни в журнальном, ни в книжном вариантах.
Были собраны воедино разбросанные по разным изданиям рассказы-эпизоды из сравнительно позднего, взрослого прошлого писателя – «Путешествие из Минска в Москву и обратно» («Неман»). Написан отдельный мемуар о «первом глотке свободы» в 1989 году – «Самолечение от коммунизма» («Неман»). «Путешествие» и «Самолечение», с моей точки зрения, выглядят и как самостоятельные, интересные произведения, освещающие ключевые моменты истории СССР и России, и одновременно как фрагменты для продолжения главной книги писателя – «Vixi», куда они, вероятно, попали бы дополненные и переработанные. Потому что при сравнении их с «Vixi» возникает впечатление, что они написаны еще и чуть наспех, на всякий случай: вдруг не успею, а это – событие, человек, явление – важно (отсюда и отсутствие, прежде всего в «Путешествии», более позднего взгляда на описанные по горячим следам события и связок-переходов от одной части повествования к другой, и самоповторы, вполне естественные для отдельных новелл, но лишние в едином произведении). Так и вышло, не успел, подвело сердце. Нам, читателям, в завершенном, окончательном виде осталось от писателя то, что осталось, – рассказ о его детстве и юности (20-50-е гг.) вперемешку с современными процессу написания 90-ми.
Интересно, что в копилку детской памяти под грифом «крайне важно» наряду с крупными событиями, переосмысленными позднее, серьезными размышлениями о тоталитаризме, Сталине и Гитлере помещены и переданы нам и воспоминания, казалось бы, малоценные, излишне подробные, например, о печке, о домашней лампе, о первых игрушках – кабаньих «шарах» с горошинками и т. д. Возможно, и сам автор не понимал, зачем он столь детально, любовно-бережно нам все это рассказывает. Наверное, потому что на самом деле подобные детали такие же человекоообразующие, человекоформирующие факторы, а может быть, и поболее, чем речь Сталина на съезде, которую дети смотрят в деревенском клубе, или попытка заводского «актива» Глуши, в которой прошло детство писателя, развести «советского доктора»-отца с «кулачкой»-мамой.
Но, сколь бы нелепыми и допотопными ни казались нам ныне одежки и игрушки, которым радовались и восхищались дети в те страшно далекие предвоенные годы, полагаю, никого из думающих читателей и сейчас, в эпоху компьютеров и нанотехнологий, не оставит равнодушным проблема сотворения себя самого, процесс становления и развития личности в любых, даже самых неблагоприятных внешних условиях.
Ведь «Vixi» именно об этом, хотя писал Александр Михайлович совсем о другом. Мама, папа, старший брат, родня, соседи, сверстники на фоне эпохи. Достаточно суровая в свете нынешних гуманистических принципов система воспитания, хотя вспоминает ее писатель уже не без нежности.
Но формируют ум и душу ребенка все-таки не столько меры поощрения и наказания, сколько сама безотносительная к сыну жизнь родителей, их каждодневная изнурительная работа, их приспособление и противостояние окружающему миру. Люди просто живут и любят друг друга, а получается пример для подражания. Трусостью Адамович никогда не отличался, но ноша, которую взвалила на свои плечи его мама, кажется ему непосильной в любом возрасте – выжить, сохранить семью, сражаясь сразу с двумя режимами: сталинским и гитлеровским, причем каждый неверный шаг – в помощи военнопленным, партизанам, раскулаченным родственникам – смерть для сыновей.
«Загадка мамы» и не осознаваемого ею самой подвига (в послевоенные годы не меньшего, чем в войну) – главная для писателя, и сын пытается не разрешить ее, а хотя бы отчасти приблизиться в понимании. Но если мама и папа – это история нормального (но не обычного) взрослого человека, сохраняющего себя (в высшем смысле данного понятия) при любом строе и режиме, то истории Алеся и его старшего брата – это решение другой задачи: становление личности в тех режимах, причем (Адамович всегда беспощаден к себе) с неизбежными мальчишескими глупостями, подростковыми ошибками и заблуждениями.
А чуть возмужав, подросткам пришлось приобщиться к войнам уже настоящим – первая из которых, Гражданская, началась задолго до гитлеровского вторжения. Причем по сю пору невозможно сказать, кто истреблял их всех, и взрослых и детей, с большей жестокостью и беспощадностью. «В Глуше поставлен памятник-стела, на стеле имена 102 фронтовиков, подпольщиков, партизан. Нет до сих пор памятника с именами еще 83 или 85 павших на войне Сталина с «собственным» народом. И тишком оплаканных».
Поэтому вполне естественно в воспоминания о таких детстве и юности входит эпизод сугубо вымышленный, фантасмагорический – о том, что было бы, если бы Гитлер не покончил с собой, а попал в руки Сталина. Прослеживая родство двух самых страшных режимов ХХ века, Адамович не видит особой разницы и между вождями: Гитлер у него становится близким другом и приживалкой-собутыльником Сталина, ничем не отличающимся от его ближайшего окружения.
«Все чаще из Кремля выходили директивы, указания за двумя подписями, всем высшим чинам знакомыми: «Сталин» и второй непонятной. Знающими прочитывалась латиница: «Адольф Гитлер». Так что народ как бы и не удивился, когда Адольф Гитлер оказался в Кремле».
И в заключение еще об одной теме, затронутой в «Vixi»: «Как-то забыл, что всего лишь 8-9 лет до 2000 года и мог бы дотянуть. Вот бы, а! Ведь 6,5 млрд счастливчиков смогут сказать, что оказались на перекрестке тысячелетий. До следующего вон еще сколько ждать скольким поколениям! Ну да ладно, чего захотел». Уже знаем, что «дотянуть» писателю не удалось. Однако очень хочется верить, что мы, читатели, все-таки встретились с ним, с его книгами в XXI веке не в последний и не в предпоследний раз.
Два ныне независимых народа пятнадцать лет назад получили в свое вечное пользование 66 лет жизни и творчества Адамовича и сейчас по-прежнему не очень-то знают и понимают, что им с ними делать. «Так что распоряжайтесь мною, как считаете нужным. И даже скулить не буду, что хотел бы кое-кому (есть кому) помочь выжить в это трудное время. Действительно хочу. Многим. Но это не аргумент перед вечностью».
Павел НУЙКИН,
член Союза писателей
Москвы
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
