Окопный правдоискатель
Василю Быкову – с верой и надеждой! Не поручусь, но сильно подозреваю, что нынешняя читающая молодежь писателя Дмитрия Быкова знает значительно лучше, чем Василя Быкова, при всей, для меня, несопоставимости этих фигур в литературе.
Василю Быкову – с верой и надеждой!
Не поручусь, но сильно подозреваю, что нынешняя читающая молодежь писателя Дмитрия Быкова знает значительно лучше, чем Василя Быкова, при всей, для меня, несопоставимости этих фигур в литературе. Впрочем, бог с ним, с Дмитрием: в конце концов кто-то в процессе взросления наверняка доберется, дорастет и до Василя, но только при том обязательном условии, что мы, которые немолодежь, поколения постарше, начнем-таки всерьез относиться к своим собственным служебным обязанностям. В России тысячи издательств, печатающих книги, не только сегодня написанные, десятки тысяч газет и журналов, у которых есть полосы, посвященные культуре, наконец, целый канал «Культура» на телевидении. Казалось бы…
Впрочем, не буду упрекать других. Начну с себя. Сам лишь недавно совершенно случайно узнал (услышал от друга), что у писателя Василя (Василия Владимировича) Быкова (19.06.1925 – 22.06. 2003) юбилей – 85 лет со дня рождения. И уж я-то точно перед ним в большом моральном долгу – и за его книги, и за полдня знакомства-общения с ним.
Не знаю, как сейчас (впрочем, сын утверждает, что в их школе не было ни одного урока литературы, посвященного Быкову), а у нас, советских школьников, писатель входил в список обязательного внеклассного чтения. Твердо ручаюсь за три повести: «Обелиск» (1972), «Альпийскую балладу» (1964) и «Сотникова» (1970). Может, мы обсуждали и другие произведения, но разбор этих трех вещей я помню очень хорошо. «Обелиск» нам рассказывала Лена Сидорова, большая любительница чтения, рассказывала с увлечением и в конце концов развязала общую страстную дискуссию о правильности поведения главных героев книги, точнее, как бы мы сами повели себя на их месте. А выступление по «Альпийской балладе» поручили мне, и я, в целом одобрив книгу, заметил, что Иван после побега из немецкого концлагеря, с моей точки зрения, совершил глупость, начав крутить амуры с итальянкой Джулией, вместо того чтобы без перерыва продолжать двигаться дальше в горы. Чем вызвал бурный смех класса и деликатное замечание учителя, что некоторые вещи в жизни все-таки чуточку сложнее, чем нам это кажется в школьные годы. «Сотникова» же преподаватель по литературе не доверил никому, что не помешало нам до конца урока безудержно спорить, как должен вести себя человек перед угрозой неминуемой смерти.
Почему же ни одно из «проходимых» нами произведений не оставило нас (весь класс!) равнодушными? Полагаю, дело отчасти было в том, что главные программные вещи, посвященные Великой Отечественной войне, были сугубо «героическими», концентрирующими внимание прежде всего на борьбе, на подвиге, на количестве убитых немцев и опускающими ряд обыденных фронтовых подробностей. Как уже сейчас понимаю, такого рода литература (А. Фадеев «Молодая гвардия», А. Бек «Волоколамское шоссе», Б. Полевой «Повесть о настоящем человеке») тоже нужна и, наверное, не менее важна, но ее одной нам было недостаточно. То, что тогда официальная казенная критика называла «окопной», «лейтенантской правдой», дополняло, расширяло, углубляло наш взгляд на войну (да, думаю, и на мир, на жизнь вообще). Как ни странно это сейчас звучит, но к тому, что герой «Альпийской баллады», сражаясь с фашистами, убивает лишь немецкую овчарку, нам, знавшим ВОВ только по официальной литературе, еще надо было как-то привыкнуть.
И взрослея, мы читали все новую и новую, каждый раз непривычную для нас правду о войне продолжавшего делиться с нами собственным (естественно, не только собственным, а всего его поколения) боевым прошлым писателя. (Разумеется, тогда я не знал высказывания его друга Алеся Адамовича, что сам он «весь свой военный опыт сразу выплеснул в «Партизанах», а Быков свои знания отрезает на произведение как бы по кусочку. Оборона, атака, отступление, окружение, пехота, артиллерия, разведка, партизаны, начало войны, конец войны, солдаты, лейтенанты. И кажется совершенно неисчерпаемым».)
А у меня на общую поколенческую любовь и благодарность Василию Владимировичу за его «окопную правду» наложилась и своя частная. Родители на несколько дней летали в Армению на какую-то писательскую конференцию. Обратный рейс был глубокой ночью, и мне было велено не встречать, а спокойно спать. Вдруг сквозь сон слышу, как открывается дверь и затем мамин голос: «Павел, сегодня у нас остановится Василий Владимирович Быков». Естественно, никакого Василия Владимировича я знать не знал и поэтому полчаса проворочался в постели, пытаясь понять: В.В. – это, случайно, не Василь Быков? Утром выяснилось, что именно он. Возвращаясь домой, Быков по каким-то своим делам заехал в Москву и остановился у нас. Как сейчас помню, будучи уже практически взрослым – шутка ли, целых 15 лет, – я старался изо всех сил соответствовать гостю и беседовал с ним на самые серьезные темы: рассказывал об учительском беспределе в нашей школе и т.д. К тому времени Василь Быков был уже «живым классиком», но ведь терпеливо слушал, кивал головой, что-то уточнял до тех пор, пока я сам не иссяк, а случилось это, поверьте, не скоро. На прощание подписал мне единственную имевшуюся тогда у нас его книгу (достать их в ту пору было очень сложно), и сколько же потом лет мои друзья-приятели осчастливливались видением – исключительно из моих рук – этой надписи: «Павлу Нуйкину с верой и надеждой!»
Тогда, ко второй половине 70-х, Быков достиг наконец такого положения в СССР, что его новые вещи пусть еще и с некоторым скрипом, но выходили обязательно и приблизительно в таком виде, как писались. И вслед за общесоюзной любовью с большим опозданием, но следовало признание официальное. К военным наградам фронтовика – медалям и ордену Красной звезды (1944), дополненным орденом «Отечественной войны I степени» (1985) – прибавлялись награды, звания и премии писательские: орден Трудового Красного знамени (1974), орден Ленина (1984), Гос. премия СССР (1974), Ленинская премия (1986), звания «Народного писателя Белоруссии» (1980) и «Героя Социалистического труда» (1984). А вдобавок – и, думаю, это было самое важное для Василия Владимировича – в 1985–1986 годах издательство «Молодая гвардия» напечатало первое его собрание сочинений в 4 томах.
А вот все, что случилось с ним перед этим, мы (по крайней мере, основная масса читателей его книг) не могли узнать до начала перестройки. Ну, фронтовое прошлое писателя еще более-менее было известно, хотя замечу, что сейчас, роясь во всех доступных мне советских, а также последних лет справочниках, его подробную фронтовую биографию обнаружил только в одном словаре от 1989 года: «Войну Б. прошел взводным (самая смертельно опасная офицерская должность), сменялся только род войск – стрелковый взвод, взвод автоматчиков, взвод противотанковых пушек. Был дважды ранен… Буквально чудом спасся на Кировоградчине, где до самого последнего времени стоял обелиск над братской могилой, на котором было и его имя. Оттуда его мать получила «похоронку». Добавлю, что только теперь из Интернета узнал, почему Быков появился в советской литературе в середине 50-х годов. Оказывается, совсем не потому, что невозможно было писать при жизни Сталина подобную прозу, вовсе нет. Просто вскоре после окончания ВОВ и демобилизации Быков был вновь призван в армию и до конца 1955 года служил в одном из дальних гарнизонов на Курильских островах.
И, вероятно, только очень близкие к литературе люди знали (помнили), что три его повести, опубликованные в знаменитом «Новом мире» Твардовского, – «Мертвым не больно» (1966), «Атака с ходу» (1968) и «Круглянский мост» (1969) – были так изруганы тогдашней официальной советской печатью, что книгами не выходили вплоть до самой перестройки. Не включены они, разумеется, и в четырехтомник.
Но это все дела прошлые. Понятно, что после развала Союза «поздний» Быков (общее, надеюсь, что временное, падение интереса к серьезной литературе, причем не только зарубежной, но и отечественной, выразившееся в резком падении тиражей) стал России практически неизвестен. Ну, кроме того, что, углубившись в проблему спасения человечества от глобальных разрушения и гибели, Василий Владимирович отошел от военной тематики. И его творчество последних лет требует отдельного изучения и разговора.
Возвращаясь же к военной прозе Быкова, ставшей после смерти писателя нашим общим культурным достоянием, приходится признать, что обращаемся мы с оным вовсе не как рачительные хозяева, а из рук вон плохо. Настолько, что хуже некуда.
Так, из отечественных постсоветских справочников по литературе Быков исключен решительно. Скажем, нет его даже в солидном биографическом словаре «Русские писатели XX века». А собственно, почему? Белорус? Но разве можно его постфактум вынуть из всех наших общих литературных процессов прошлого, в том числе из истории журнала, составившего эпоху в развитии отечественной словесности, – из «Нового мира» при Твардовском? И потом, в упомянутом четырехтомнике полтора тома составляют вещи, написанные автором на русском, еще как минимум том – переведенные им самим с белорусского на русский. Думается, что не меньше половины биографий в словаре принадлежит русским писателям, чьи произведения на их родном языке ни по значимости, ни по уровню несопоставимы с «русскими» произведениями белоруса Быкова, например с тем же «Сотниковым».
И главное – со времен первого и единственного собрания сочинений Василия Владимировича прошло уже более 20 лет. Кроме того, оно было неполным. Некоторые повести не попали в него по цензурным соображениям. Еще ряд написан позже. Не было у того собрания и нормального справочного аппарата – слишком конфликтной оказывалась история публикации даже тех произведений, что были допущены к печати.
Достойно поздравить одного из любимейших в России писателей в связи с его очередным юбилеем мы уже явно не успели. Но впереди – очередной юбилей Дня Победы. И одним из лучших подарков к нему не только писателю-фронтовику, но и всем еще оставшимся в живых участникам Великой Отечественной (да, наверное, и нашим будущим защитникам Отечества) было бы новое, исправленное, дополненное, тщательно откомментированное собрание сочинений всех военных произведений Василя Быкова.
Павел НУЙКИН,
член Союза писателей Москвы
Не поручусь, но сильно подозреваю, что нынешняя читающая молодежь писателя Дмитрия Быкова знает значительно лучше, чем Василя Быкова, при всей, для меня, несопоставимости этих фигур в литературе. Впрочем, бог с ним, с Дмитрием: в конце концов кто-то в процессе взросления наверняка доберется, дорастет и до Василя, но только при том обязательном условии, что мы, которые немолодежь, поколения постарше, начнем-таки всерьез относиться к своим собственным служебным обязанностям. В России тысячи издательств, печатающих книги, не только сегодня написанные, десятки тысяч газет и журналов, у которых есть полосы, посвященные культуре, наконец, целый канал «Культура» на телевидении. Казалось бы…
Впрочем, не буду упрекать других. Начну с себя. Сам лишь недавно совершенно случайно узнал (услышал от друга), что у писателя Василя (Василия Владимировича) Быкова (19.06.1925 – 22.06. 2003) юбилей – 85 лет со дня рождения. И уж я-то точно перед ним в большом моральном долгу – и за его книги, и за полдня знакомства-общения с ним.
Не знаю, как сейчас (впрочем, сын утверждает, что в их школе не было ни одного урока литературы, посвященного Быкову), а у нас, советских школьников, писатель входил в список обязательного внеклассного чтения. Твердо ручаюсь за три повести: «Обелиск» (1972), «Альпийскую балладу» (1964) и «Сотникова» (1970). Может, мы обсуждали и другие произведения, но разбор этих трех вещей я помню очень хорошо. «Обелиск» нам рассказывала Лена Сидорова, большая любительница чтения, рассказывала с увлечением и в конце концов развязала общую страстную дискуссию о правильности поведения главных героев книги, точнее, как бы мы сами повели себя на их месте. А выступление по «Альпийской балладе» поручили мне, и я, в целом одобрив книгу, заметил, что Иван после побега из немецкого концлагеря, с моей точки зрения, совершил глупость, начав крутить амуры с итальянкой Джулией, вместо того чтобы без перерыва продолжать двигаться дальше в горы. Чем вызвал бурный смех класса и деликатное замечание учителя, что некоторые вещи в жизни все-таки чуточку сложнее, чем нам это кажется в школьные годы. «Сотникова» же преподаватель по литературе не доверил никому, что не помешало нам до конца урока безудержно спорить, как должен вести себя человек перед угрозой неминуемой смерти.
Почему же ни одно из «проходимых» нами произведений не оставило нас (весь класс!) равнодушными? Полагаю, дело отчасти было в том, что главные программные вещи, посвященные Великой Отечественной войне, были сугубо «героическими», концентрирующими внимание прежде всего на борьбе, на подвиге, на количестве убитых немцев и опускающими ряд обыденных фронтовых подробностей. Как уже сейчас понимаю, такого рода литература (А. Фадеев «Молодая гвардия», А. Бек «Волоколамское шоссе», Б. Полевой «Повесть о настоящем человеке») тоже нужна и, наверное, не менее важна, но ее одной нам было недостаточно. То, что тогда официальная казенная критика называла «окопной», «лейтенантской правдой», дополняло, расширяло, углубляло наш взгляд на войну (да, думаю, и на мир, на жизнь вообще). Как ни странно это сейчас звучит, но к тому, что герой «Альпийской баллады», сражаясь с фашистами, убивает лишь немецкую овчарку, нам, знавшим ВОВ только по официальной литературе, еще надо было как-то привыкнуть.
И взрослея, мы читали все новую и новую, каждый раз непривычную для нас правду о войне продолжавшего делиться с нами собственным (естественно, не только собственным, а всего его поколения) боевым прошлым писателя. (Разумеется, тогда я не знал высказывания его друга Алеся Адамовича, что сам он «весь свой военный опыт сразу выплеснул в «Партизанах», а Быков свои знания отрезает на произведение как бы по кусочку. Оборона, атака, отступление, окружение, пехота, артиллерия, разведка, партизаны, начало войны, конец войны, солдаты, лейтенанты. И кажется совершенно неисчерпаемым».)
А у меня на общую поколенческую любовь и благодарность Василию Владимировичу за его «окопную правду» наложилась и своя частная. Родители на несколько дней летали в Армению на какую-то писательскую конференцию. Обратный рейс был глубокой ночью, и мне было велено не встречать, а спокойно спать. Вдруг сквозь сон слышу, как открывается дверь и затем мамин голос: «Павел, сегодня у нас остановится Василий Владимирович Быков». Естественно, никакого Василия Владимировича я знать не знал и поэтому полчаса проворочался в постели, пытаясь понять: В.В. – это, случайно, не Василь Быков? Утром выяснилось, что именно он. Возвращаясь домой, Быков по каким-то своим делам заехал в Москву и остановился у нас. Как сейчас помню, будучи уже практически взрослым – шутка ли, целых 15 лет, – я старался изо всех сил соответствовать гостю и беседовал с ним на самые серьезные темы: рассказывал об учительском беспределе в нашей школе и т.д. К тому времени Василь Быков был уже «живым классиком», но ведь терпеливо слушал, кивал головой, что-то уточнял до тех пор, пока я сам не иссяк, а случилось это, поверьте, не скоро. На прощание подписал мне единственную имевшуюся тогда у нас его книгу (достать их в ту пору было очень сложно), и сколько же потом лет мои друзья-приятели осчастливливались видением – исключительно из моих рук – этой надписи: «Павлу Нуйкину с верой и надеждой!»
Тогда, ко второй половине 70-х, Быков достиг наконец такого положения в СССР, что его новые вещи пусть еще и с некоторым скрипом, но выходили обязательно и приблизительно в таком виде, как писались. И вслед за общесоюзной любовью с большим опозданием, но следовало признание официальное. К военным наградам фронтовика – медалям и ордену Красной звезды (1944), дополненным орденом «Отечественной войны I степени» (1985) – прибавлялись награды, звания и премии писательские: орден Трудового Красного знамени (1974), орден Ленина (1984), Гос. премия СССР (1974), Ленинская премия (1986), звания «Народного писателя Белоруссии» (1980) и «Героя Социалистического труда» (1984). А вдобавок – и, думаю, это было самое важное для Василия Владимировича – в 1985–1986 годах издательство «Молодая гвардия» напечатало первое его собрание сочинений в 4 томах.
А вот все, что случилось с ним перед этим, мы (по крайней мере, основная масса читателей его книг) не могли узнать до начала перестройки. Ну, фронтовое прошлое писателя еще более-менее было известно, хотя замечу, что сейчас, роясь во всех доступных мне советских, а также последних лет справочниках, его подробную фронтовую биографию обнаружил только в одном словаре от 1989 года: «Войну Б. прошел взводным (самая смертельно опасная офицерская должность), сменялся только род войск – стрелковый взвод, взвод автоматчиков, взвод противотанковых пушек. Был дважды ранен… Буквально чудом спасся на Кировоградчине, где до самого последнего времени стоял обелиск над братской могилой, на котором было и его имя. Оттуда его мать получила «похоронку». Добавлю, что только теперь из Интернета узнал, почему Быков появился в советской литературе в середине 50-х годов. Оказывается, совсем не потому, что невозможно было писать при жизни Сталина подобную прозу, вовсе нет. Просто вскоре после окончания ВОВ и демобилизации Быков был вновь призван в армию и до конца 1955 года служил в одном из дальних гарнизонов на Курильских островах.
И, вероятно, только очень близкие к литературе люди знали (помнили), что три его повести, опубликованные в знаменитом «Новом мире» Твардовского, – «Мертвым не больно» (1966), «Атака с ходу» (1968) и «Круглянский мост» (1969) – были так изруганы тогдашней официальной советской печатью, что книгами не выходили вплоть до самой перестройки. Не включены они, разумеется, и в четырехтомник.
Но это все дела прошлые. Понятно, что после развала Союза «поздний» Быков (общее, надеюсь, что временное, падение интереса к серьезной литературе, причем не только зарубежной, но и отечественной, выразившееся в резком падении тиражей) стал России практически неизвестен. Ну, кроме того, что, углубившись в проблему спасения человечества от глобальных разрушения и гибели, Василий Владимирович отошел от военной тематики. И его творчество последних лет требует отдельного изучения и разговора.
Возвращаясь же к военной прозе Быкова, ставшей после смерти писателя нашим общим культурным достоянием, приходится признать, что обращаемся мы с оным вовсе не как рачительные хозяева, а из рук вон плохо. Настолько, что хуже некуда.
Так, из отечественных постсоветских справочников по литературе Быков исключен решительно. Скажем, нет его даже в солидном биографическом словаре «Русские писатели XX века». А собственно, почему? Белорус? Но разве можно его постфактум вынуть из всех наших общих литературных процессов прошлого, в том числе из истории журнала, составившего эпоху в развитии отечественной словесности, – из «Нового мира» при Твардовском? И потом, в упомянутом четырехтомнике полтора тома составляют вещи, написанные автором на русском, еще как минимум том – переведенные им самим с белорусского на русский. Думается, что не меньше половины биографий в словаре принадлежит русским писателям, чьи произведения на их родном языке ни по значимости, ни по уровню несопоставимы с «русскими» произведениями белоруса Быкова, например с тем же «Сотниковым».
И главное – со времен первого и единственного собрания сочинений Василия Владимировича прошло уже более 20 лет. Кроме того, оно было неполным. Некоторые повести не попали в него по цензурным соображениям. Еще ряд написан позже. Не было у того собрания и нормального справочного аппарата – слишком конфликтной оказывалась история публикации даже тех произведений, что были допущены к печати.
Достойно поздравить одного из любимейших в России писателей в связи с его очередным юбилеем мы уже явно не успели. Но впереди – очередной юбилей Дня Победы. И одним из лучших подарков к нему не только писателю-фронтовику, но и всем еще оставшимся в живых участникам Великой Отечественной (да, наверное, и нашим будущим защитникам Отечества) было бы новое, исправленное, дополненное, тщательно откомментированное собрание сочинений всех военных произведений Василя Быкова.
Павел НУЙКИН,
член Союза писателей Москвы
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
