Мирный штурм Красной площади
Жуков предлагал устроить из фашистских знамен огромный костер у Мавзолея 24 июня 1945 года по брусчатке Красной площади, чеканя шаг, торжественно прошло более 16 тысяч человек – солдаты, офицеры, генералы всех 12 фронтов действующей армии. Кандидатов для участия в параде отбирали строго под утвержденный лично Сталиным ранжир: не старше 30 лет, не ниже 176 сантиметров ростом. И чтобы у каждого было не менее двух боевых наград, желательно орденов.
Жуков предлагал устроить из фашистских знамен огромный костер у Мавзолея
24 июня 1945 года по брусчатке Красной площади, чеканя шаг, торжественно прошло более 16 тысяч человек – солдаты, офицеры, генералы всех 12 фронтов действующей армии. Кандидатов для участия в параде отбирали строго под утвержденный лично Сталиным ранжир: не старше 30 лет, не ниже 176 сантиметров ростом. И чтобы у каждого было не менее двух боевых наград, желательно орденов. – Войну я закончил в Восточной Пруссии, – вспоминал гвардеец-артиллерист Борис Киреев. – И вот однажды меня вызвал командир полка: «Какой у тебя рост, капитан?» «178 сантиметров, товарищ полковник» «В самый раз! Как раз то, что надо, – обрадовался он. – В общем, мы тут в штабе посоветовались, поедешь от нашего полка на Парад Победы в Москву». На следующий день я отправился в дивизию, оттуда в штаб армии в Кенигсберг. На нас смотрели как на невест. Командующий армии сам ходил вдоль строя, оглядывал каждого. Кого-то забраковал. Меня утвердил. И я поехал в столицу. В Москве тренировались на центральном аэродроме. По восемь часов ежедневно – шагистика. У многих от перенапряжения открылись раны. Там тогда и все командующие фронтами были – Жуков, Рокоссовский, Конев. Тоже тренировались. И вот маршируем, медали звенят, и многие их теряли. Назначили даже специальных подборщиков, которые ходили за нами, собирали награды…
Репетиции продолжались целый месяц. Для каждого из 16 тысяч был пошит парадный мундир по персонально снятой мерке, чтобы сидел как влитой. Кстати, вначале тыловики предлагали, чтобы все участники парада надели эполеты, как в царские времена. И для Сталина скроили опытный экземпляр. Когда сюртук с золотой бахромой на плечах внесли ему в кабинет, вождь ужаснулся: «Это что еще за петух?! Я его и мерить не буду…» Про эполеты тыловики сразу забыли.
Погода в день парада, к сожалению, подкачала. Как только Жуков, принимавший парад, на белом коне ровно в 10 утра выехал из Спасских ворот – зарядил нудный дождь, перешедший в ливень.
Сталин, к слову, вначале хотел сам погарцевать по кремлевской брусчатке и принять парад вместо Жукова. Накануне он даже подошел к приготовленному скакуну. Посмотрел на него и сказал: «Нет, я уже стар для этого дела. Пусть Жуков принимает, он моложе…»
По другой же версии, вождь не только посмотрел, но и попробовал даже влезть на коня. Происходило это ночью, в Манеже, который тогда еще не был выставочным залом. Кроме вождя там находился только Василий, его сын, и начальник личной охраны генерал Власик. В седло вождь не садился со времен Гражданской войны. Жеребец мгновенно почуял на себе неумелого седока, нервно «заплясал», перебирая ногами, отчего генералиссимус сполз набок и стал падать. Власик с Василием кинулись на помощь и успели подхватить вождя на руки, не дав ему рухнуть на землю. Сталин с досады выругался и вышел вон из Манежа. Парад принимал все-таки Жуков.
Жуков на белом коне – апофеоз карьеры полководца. Воплощенный образ ратной доблести и славы великой страны. Немногие, правда, знают о том, что конь маршала по кличке Кумир, на котором он принимал парад, на самом деле был не чисто белой, а светло-серой масти. Белым его сделали умельцы-коноводы. Всю ночь накануне парада они подкрашивали Кумира березовой корой, а к хвосту, чтобы его удлинить, приладили специальную косичку. Но это ли главное? Маршал в отличие от вождя был настоящим кавалеристом и ему не требовались репетиции.
А что же главный символ Победы – знамя с купола Рейхстага? Хотя изначально вынос священного стяга стоял первым пунктом в программе торжеств, на Красной площади он в тот день вообще не появился. По предварительному плану, нести его должны были те же самые люди, которые водружали его над Рейхстагом. Они и доставили самолетом реликвию за несколько дней до парада в Москву. И тут выяснилось: праздничное обмундирование на них не пошито. Строевыми репетициями они не занимались. Под музыку никогда не ходили. А времени, чтобы тренироваться, уже не было. Поэтому командование приняло решение: знамя на парад не выносить.
Надо сказать, что позже, при Хрущеве, о знамени вообще не вспоминали. Скрытое от глаз, оно хранилось в специальном фонде Музея Вооруженных сил. Впервые на Красной площади легендарный стяг появился только спустя 20 лет после взятия Берлина – 9 мая 1965 года.
А тогда, в июне 45-го, Красная площадь увидела другие знамена – полков и дивизий гитлеровского вермахта. Двести солдат гренадерского роста из специального батальона НКВД пронесли их перед трибунами особым манером, держа древки наперевес так, чтобы края полотнищ волочились по мокрой от дождя брусчатке. И швырнули их к подножию Мавзолея.
Этот номер программы «гренадеры» отрабатывали три недели подряд. Каждую ночь печатали шаг по главной площади страны, а вместо флагов бросали деревянные жерди, которые в ночной тиши издавали кошмарный звук, эхом разносимый по округе.
– Зато все действия батальона были отшлифованы до блеска, – вспоминал участник Парада Победы Федор Степовой. – Специально для праздничного марша каждому из нас выдали новые сапоги: голенища из тонкой кирзы и кожаный низ. 24 июня в пять часов утра батальон в машинах привезли на Красную площадь. Позади собора Василия Блаженного нас построили и стали раздавать фашистские флаги. «А это, Федя, тебе, держи», – старшина протянул мне личный штандарт Адольфа Гитлера. Я даже опешил: «Почему именно мне и самый поганый флаг? Что хотите со мной делаете, не понесу я эту гадость». «Молодой ты, Федя, ничего еще не понимаешь, – убеждал меня старшина. – Швырнуть к Мавзолею главнейший символ фашистской власти – да ты внукам об этом рассказывать будешь. Бери и не рассуждай!» Я и взял…
Гитлер бредил идеей о тысячелетнем рейхе. Под стать идее фюрера были и знамена его армии. Сами полотнища – ручной выделки шелк. Древки – из дуба десятилетней выдержки. Сработано было действительно на века.
И вот теперь все это нетленное великолепие было свалено в кучу у Мавзолея, до которого в декабре 1941-го вермахт не дошел какие-то тридцать километров.
Говорят, что кто-то из военачальников, чуть ли не сам Жуков, предлагал фашистские трофеи сжечь. Устроить из них огромный костер прямо у Мавзолея. Сталина идея захватила, но, подумав, он поостыл: «Мы – не язычники, а Мавзолей – не капище, чтобы костры у него разводить. Знамена эти надо не жечь, а обязательно сохранить их как назидание всем нашим недругам – и настоящим, и будущим…»
Вечером, когда солдаты вернулись с парада в казармы, их ждал шикарный по тем временам ужин: по 150 граммов водки на брата, а под водку – картошечка с мясом, каша и хлеб.
Белый хлеб! Настоящий!
Сегодня нам трудно даже представить, какое это было счастье – есть настоящий белый хлеб, которого они, солдаты-победители, отмахавшие пол-Европы, взявшие штурмом Берлин, не то что не ели – в глаза не видели с довоенных времен.
– Ну и ну, мужики, – дивились безусые ветераны, аккуратно стряхивая с иконостаса на груди в ладонь хлебные крошки. – Коли нашему брату, солдату, хлеб белый стали давать, значит, война и правда кончилась. Мир наступил…
Борис ОРЕХОВ
24 июня 1945 года по брусчатке Красной площади, чеканя шаг, торжественно прошло более 16 тысяч человек – солдаты, офицеры, генералы всех 12 фронтов действующей армии. Кандидатов для участия в параде отбирали строго под утвержденный лично Сталиным ранжир: не старше 30 лет, не ниже 176 сантиметров ростом. И чтобы у каждого было не менее двух боевых наград, желательно орденов. – Войну я закончил в Восточной Пруссии, – вспоминал гвардеец-артиллерист Борис Киреев. – И вот однажды меня вызвал командир полка: «Какой у тебя рост, капитан?» «178 сантиметров, товарищ полковник» «В самый раз! Как раз то, что надо, – обрадовался он. – В общем, мы тут в штабе посоветовались, поедешь от нашего полка на Парад Победы в Москву». На следующий день я отправился в дивизию, оттуда в штаб армии в Кенигсберг. На нас смотрели как на невест. Командующий армии сам ходил вдоль строя, оглядывал каждого. Кого-то забраковал. Меня утвердил. И я поехал в столицу. В Москве тренировались на центральном аэродроме. По восемь часов ежедневно – шагистика. У многих от перенапряжения открылись раны. Там тогда и все командующие фронтами были – Жуков, Рокоссовский, Конев. Тоже тренировались. И вот маршируем, медали звенят, и многие их теряли. Назначили даже специальных подборщиков, которые ходили за нами, собирали награды…
Репетиции продолжались целый месяц. Для каждого из 16 тысяч был пошит парадный мундир по персонально снятой мерке, чтобы сидел как влитой. Кстати, вначале тыловики предлагали, чтобы все участники парада надели эполеты, как в царские времена. И для Сталина скроили опытный экземпляр. Когда сюртук с золотой бахромой на плечах внесли ему в кабинет, вождь ужаснулся: «Это что еще за петух?! Я его и мерить не буду…» Про эполеты тыловики сразу забыли.
Погода в день парада, к сожалению, подкачала. Как только Жуков, принимавший парад, на белом коне ровно в 10 утра выехал из Спасских ворот – зарядил нудный дождь, перешедший в ливень.
Сталин, к слову, вначале хотел сам погарцевать по кремлевской брусчатке и принять парад вместо Жукова. Накануне он даже подошел к приготовленному скакуну. Посмотрел на него и сказал: «Нет, я уже стар для этого дела. Пусть Жуков принимает, он моложе…»
По другой же версии, вождь не только посмотрел, но и попробовал даже влезть на коня. Происходило это ночью, в Манеже, который тогда еще не был выставочным залом. Кроме вождя там находился только Василий, его сын, и начальник личной охраны генерал Власик. В седло вождь не садился со времен Гражданской войны. Жеребец мгновенно почуял на себе неумелого седока, нервно «заплясал», перебирая ногами, отчего генералиссимус сполз набок и стал падать. Власик с Василием кинулись на помощь и успели подхватить вождя на руки, не дав ему рухнуть на землю. Сталин с досады выругался и вышел вон из Манежа. Парад принимал все-таки Жуков.
Жуков на белом коне – апофеоз карьеры полководца. Воплощенный образ ратной доблести и славы великой страны. Немногие, правда, знают о том, что конь маршала по кличке Кумир, на котором он принимал парад, на самом деле был не чисто белой, а светло-серой масти. Белым его сделали умельцы-коноводы. Всю ночь накануне парада они подкрашивали Кумира березовой корой, а к хвосту, чтобы его удлинить, приладили специальную косичку. Но это ли главное? Маршал в отличие от вождя был настоящим кавалеристом и ему не требовались репетиции.
А что же главный символ Победы – знамя с купола Рейхстага? Хотя изначально вынос священного стяга стоял первым пунктом в программе торжеств, на Красной площади он в тот день вообще не появился. По предварительному плану, нести его должны были те же самые люди, которые водружали его над Рейхстагом. Они и доставили самолетом реликвию за несколько дней до парада в Москву. И тут выяснилось: праздничное обмундирование на них не пошито. Строевыми репетициями они не занимались. Под музыку никогда не ходили. А времени, чтобы тренироваться, уже не было. Поэтому командование приняло решение: знамя на парад не выносить.
Надо сказать, что позже, при Хрущеве, о знамени вообще не вспоминали. Скрытое от глаз, оно хранилось в специальном фонде Музея Вооруженных сил. Впервые на Красной площади легендарный стяг появился только спустя 20 лет после взятия Берлина – 9 мая 1965 года.
А тогда, в июне 45-го, Красная площадь увидела другие знамена – полков и дивизий гитлеровского вермахта. Двести солдат гренадерского роста из специального батальона НКВД пронесли их перед трибунами особым манером, держа древки наперевес так, чтобы края полотнищ волочились по мокрой от дождя брусчатке. И швырнули их к подножию Мавзолея.
Этот номер программы «гренадеры» отрабатывали три недели подряд. Каждую ночь печатали шаг по главной площади страны, а вместо флагов бросали деревянные жерди, которые в ночной тиши издавали кошмарный звук, эхом разносимый по округе.
– Зато все действия батальона были отшлифованы до блеска, – вспоминал участник Парада Победы Федор Степовой. – Специально для праздничного марша каждому из нас выдали новые сапоги: голенища из тонкой кирзы и кожаный низ. 24 июня в пять часов утра батальон в машинах привезли на Красную площадь. Позади собора Василия Блаженного нас построили и стали раздавать фашистские флаги. «А это, Федя, тебе, держи», – старшина протянул мне личный штандарт Адольфа Гитлера. Я даже опешил: «Почему именно мне и самый поганый флаг? Что хотите со мной делаете, не понесу я эту гадость». «Молодой ты, Федя, ничего еще не понимаешь, – убеждал меня старшина. – Швырнуть к Мавзолею главнейший символ фашистской власти – да ты внукам об этом рассказывать будешь. Бери и не рассуждай!» Я и взял…
Гитлер бредил идеей о тысячелетнем рейхе. Под стать идее фюрера были и знамена его армии. Сами полотнища – ручной выделки шелк. Древки – из дуба десятилетней выдержки. Сработано было действительно на века.
И вот теперь все это нетленное великолепие было свалено в кучу у Мавзолея, до которого в декабре 1941-го вермахт не дошел какие-то тридцать километров.
Говорят, что кто-то из военачальников, чуть ли не сам Жуков, предлагал фашистские трофеи сжечь. Устроить из них огромный костер прямо у Мавзолея. Сталина идея захватила, но, подумав, он поостыл: «Мы – не язычники, а Мавзолей – не капище, чтобы костры у него разводить. Знамена эти надо не жечь, а обязательно сохранить их как назидание всем нашим недругам – и настоящим, и будущим…»
Вечером, когда солдаты вернулись с парада в казармы, их ждал шикарный по тем временам ужин: по 150 граммов водки на брата, а под водку – картошечка с мясом, каша и хлеб.
Белый хлеб! Настоящий!
Сегодня нам трудно даже представить, какое это было счастье – есть настоящий белый хлеб, которого они, солдаты-победители, отмахавшие пол-Европы, взявшие штурмом Берлин, не то что не ели – в глаза не видели с довоенных времен.
– Ну и ну, мужики, – дивились безусые ветераны, аккуратно стряхивая с иконостаса на груди в ладонь хлебные крошки. – Коли нашему брату, солдату, хлеб белый стали давать, значит, война и правда кончилась. Мир наступил…
Борис ОРЕХОВ
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
