Никита Михалков:

«Верить – как дышать»

Съемки «Утомленных солнцем – 2» завершены. Предположительно, премьера двух картин – «Предстояние» и «Цитадель» – состоится в мае 2010 года. Об этом и многом другом рассказал зрителям и участникам V Международного кинофестиваля военно-патриотического фильма им. С.Ф. Бондарчука «Волоколамский рубеж» режиссер фильма Никита Михалков. – Никита Сергеевич, признайтесь, поняли ли вы что-то такое про Великую Отечественную, чего мы не знаем, во время подготовки к съемкам фильма? Нашли ли ответ на вопрос, почему советский солдат, несмотря на неоспоримо лучшее оснащение немецкой армии, вышел из этой войны победителем?
– Вы знаете, я так и не нашел ответа… Хотя просмотрел 60 часов хроники, прочитал огромное количество мемуарной литературы. Но чем больше читал и смотрел, тем больше изумлялся тому, как мы смогли выиграть эту войну. Сказать правду, советские историки отняли победу у русского солдата, показывая немцев дураками и пьяницами. На самом деле это была потрясающая армия, одна форма знаменитого дизайнера Хьюго Босса чего стоила! Убежден, эта форма на 30 процентов помогала раздавить население стран, куда входили гитлеровские войска. Силуэт немецкой формы, увиденный издалека, поражал воображение – этот китель, эта фуражка, сапоги-бутылки, кожаные шлемы… В Советской армии только в 43-м году появилась форма – копия формы Белого движения, а в 41-м – действие «Утомленных солнцем – 2» происходит как раз в 41-43-м годах – тысячи людей сдавались в плен. И видя, во что они были одеты, хорошо понимаешь, как немецкие солдаты относились к «этим русским». Наши солдаты одержали победу не над слабым и глупым, а над мощным врагом.
Мы много слышали о духе русских солдат, все это понятно, он есть, этот дух, но, считаю, без реальной Божьей помощи ничего бы не случилось, просто Бог помогал. Знаете ли вы, что на Афоне, в монастыре, настоятелем был человек, который воевал на Курской дуге в звании капитана? Был обожжен и лежал раненый, умирал… Он видел перед собой Покров Божьей Матери и дал обет – если выживет, уйдет в монахи… И этот Покров Божьей Матери на Курской дуге видели очень многие. Не хочу все это мистифицировать, но убежден, что в какой-то момент нагнетание унижения и оскорбления человеческого достоинства, боль и ужас дошли до той степени, когда уже невозможно было все это переносить. И то, что сумел наш человек так скоро подняться над всем этим, просто подняться, – это, конечно, и Божья воля, и невероятный дух, который был в наших предках.

– А можете сказать, что вас особенно потрясло в хронике и мемуарах?
– Я понял одну вещь – вот если воевали 30 млн человек, то это было 30 млн болей, и у каждого своя боль – со своей памятью, запахами и страхами, со своими победами. И когда какую-то дивизию или армию пускали в каком-то направлении, она состояла из очень конкретных людей. Знаете, это на маршальских и генеральских картах легко было стрелы чертить, а на самом деле… Недаром Жукову говорили, что перед атакой командирам нельзя смотреть в лица солдат. Потому что потом можно пожалеть об этом. А когда идут разговоры о цифрах… Как сказал Сталин, смерть одного – это трагедия, а смерть миллионов – статистика, это жутко слышать, но это правда.
А теперь объясните мне – вот идут восемь человек по лесу, и один отходит пописать. Семеро идут дальше, и тут что-то просвистело – бац! – и семерых нет, а он один остался. Почему он остался?.. Или 19-летний мальчик, у которого было 52 ранения, четыре месяца провел в одном госпитале, шесть – в другом, его вылечили, одели, отправили-проводили, он сел в машину, и вот на глазах медсестер и врачей в машину попадает снаряд и убивает его… А другой бежит в атаку, в него попадают три осколка – одним срезает на пилотке звезду, другим – пряжку с ремня, а третьим – орденскую колодку – и ни одного ранения… Что это? Как это объяснить?!

– В фильме есть один эпизод, когда немцы с самолетов сбрасывают ложки. Впервые слышу о подобном – откуда эта история?
– Это была психическая атака, когда немцы на бреющем полете летели над нашими позициями, уже изничтоженными, и сбрасывали либо пустые продырявленные бочки, которые страшно свистели, либо в мешке председателя колхоза какого-нибудь, либо ложки, на которых было написано: «Иван, иди домой, я скоро приду». Психическое давление. Еще в фильме будет такое страшное понятие, как «черная пехота» – это люди на оккупированной территории, которым выдавали черенки от лопат и пускали, так сказать, на немцев. Причем с той безжалостной, оглушительной логикой, с которой Сталин поставил этот вопрос. Да много еще увидите, чего вы не знали...

– В первой части фильма была ремарка, что герой ваш – комдив Котов – в 37-м году был расстрелян...
– В 37-м году было расстреляно много народу, люди получали известие, что человек расстрелян, а на самом деле этого не было, и наоборот случалось, так что здесь абсолютно все оправдано.

– Почему фильм называется «Утомленные солнцем»?
– Потому что «солнце» – это жизнь, лето, и сколько бы ни было героям – 18, 20, 30 лет, они все равно жили надеждой. Невозможно только застенками мерить то время. И еще «солнце», возможно, потому, что все стали жертвами репрессий.

– Полностью ли завершены съемки?
– Работы осталось недели на две. Снять для компьютерной графики сцену в бассейне – в Праге, в павильоне, а также в кабине немецкого самолета. И Бог даст, будет тепло – кое-что доснимем в Таганроге.

– Почему не снимается во второй части фильма Ингеборга Дапкунайте?
– Потому что она занималась проектом «Большой брат – 2», делала программу, что не очень совмещалось со съемками. Нельзя быть такой всеядной.
Не буду снимать и популярных кулинаров. Вот ведет человек передачу по ТВ, вроде каждую неделю он с вами, но он – брэнд для зрителя, и надо приложить огромные усилия, чтобы вырвать эту оскомину.

– Изменится ли музыка во второй части?
– Мотив, конечно, останется, но будет много и новой музыки. Вообще-то музыка в кино должна появляться тогда, когда она необходима, потому что скрип двери и шум ветра – это тоже музыка.

– В вашем фильме много масштабных декораций, вот в ролике показали, как был разрушен очень основательно построенный мост. Может, следовало его оставить – для жителей этих мест?
– Мы не могли этого сделать, мост следовало разрушить по сюжету, вот цитадель пока оставили – сделаем в ней какой-нибудь центр. Мощнейшее сооружение. Масштаб съемок вообще был очень большой, сегодня это самая крупная картина в Европе, которая снимается на национальные деньги. Большие бюджеты бывают, но, как правило, они консолидированы из разных стран.

– Не возникли ли у вас новые ощущения в восприятии времени, учитывая масштаб съемок и длительность их?
– Пока снимаешь, ощущаешь себя, как в шахте или в подводной лодке, откуда выйти можно только через торпедный аппарат, а заканчиваешь – и начинается страшная «ломка». Очень тяжело, потому что оказываешься лишенным того, к чему привык за три года ежедневной работы по 18 часов.

– Планируете ли сделать телевизионную версию «Утомленных солнцем – 2»?
– Да, кроме названных фильмов планируем выпустить 15 серий, в которых будут сцены, снимавшиеся специально для ТВ. В конечном счете, эта картина – моя попытка принять участие в том, что называется восстановлением Большого стиля в кино, это то, чем занимались Сергей Федорович Бондарчук, Озеров и другие режиссеры. Мне нравится Большой стиль, на вершинах которого можно воспитать огромное количество профессионалов.

– Можете ли назвать любимый фильм – из тех, в которых принимали участие?
– Как актер люблю «Сибириаду», «Я шагаю по Москве», «Жмурки» – такая самоирония, стеб над собой, с удовольствием сыграл этого рыжего идиота. А вот доставляет ли наслаждение актеру десятки лет сниматься в «Ментах», не знаю. По-моему, важно уметь сжигать мосты за собой. Мне везло – я всегда делал то, что мне нравилось.

– Как вы отдыхаете?
– Лежать на пляже не получается. Ненавижу, когда объявляют – «сегодня все едем на экскурсию». Спорт, охота, верховая езда, вылазки на природу по возможности. Видимо, это и помогло мне не обозлиться в моей многотрудной жизни, не начать отвечать в стиле «нате вам», иммунитет не сломался. Хотя иногда так хочется взять водопроводную трубу, известными газетами обернуть и… Впрочем, батюшка меня успокоил – «Это демонов немощные дерзости». Также полезно думать, как Александру Сергеевичу в его времена доставалось. И произносить – «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца». Помогает.

– Что вы думаете о молодых режиссерах? На кого, по-вашему, следовало бы обратить внимание?
– Считаю, Герман-младший – замечательный парень, Прыгунов – талантливый человек, думаю, что Прошкин интересен, среди женской бригады много талантливых девочек. Но все равно у них нет пока возможности подняться до уровня большого кино, которое необходимо для существования кинодержавы. Мне кажется, пришло время конкурентной борьбы, когда должны выжить люди, реально имеющие право заниматься кино. Полагаю, кризис в достаточной степени вычистит ту часть «режиссеров», которые снимать кино не должны. За последние 10 лет кино с точки зрения профессионализма скатилось на такой низкий уровень именно из-за того, что легкие деньги давали возможность быстро и легко снимать тем, кто не владел профессией. Именно это, на мой взгляд, сильно понизило уровень зрителя, который стал считать, что это и есть кино.

– Вы участвуете в телепроекте «Имя Россия», у вас не вызывает некоторое удивление тот факт, что сравниваются такие несравнимые величины – Пушкин, Сталин, Менделеев?..
– Мы получили такой странный результат не по своей воле – это выбор зрителей. Причем персонажи разделились на «жертв» и «палачей»: Пушкин убит, Александр II убит, Столыпин убит, а в другом лагере – Сталин, Ленин, Екатерина Великая. Она, между прочим, тоже мужа «кокнула».

– Вы председатель Общественного совета при Министерстве обороны РФ, в ваших ли силах влиять на его деятельность?
– Не питаем иллюзий, что можем вмешиваться в стратегические планы Министерства обороны страны или кардинально что-то исправлять, но то, что до нас можно достучаться, а мы можем достучаться до руководства, это факт. Есть вещи, на которые люди из министерства не всегда обращают внимание, а мы это видим и об этом говорим. Знаете, когда на художественно-бытовом уровне читаешь бумаги и вникаешь в то, что происходит, для министров это очень полезно. Они не все могут решить и мы – соответственно, но уверяю, что у нас есть результаты. Скажем, мы привлекли внимание к проблеме духовной жизни солдат, не просто к вопросам быта, а к тому, чем они вообще живут. Так что совет наш – не видимость, и на каждом заседании я прошу коллег четко определять, можем ли мы решить тот или иной вопрос. И если не можем, считаю, не надо и браться. Не следует шифровать пустоту.

– К вере в наши дни приходят по-разному. Могли бы вы рассказать, как это произошло с вами?
– Ко мне православие пришло Божьей милостью. Как я родился, так это и пришло, и в этом смысле считаю себя счастливым человеком. Моя мама была внучкой художника Сурикова, а он происходит из яицких казаков. А казаков всегда отличал высокий дух, внутреннее ощущение своей принадлежности к этой касте. Мама тоже отличалась нравом. Она была старше отца на 10 лет, поэтому, когда ему выговаривали за то, что она приобщает детей к православию, он отвечал: «Ну что я могу поделать, она старше меня, она родилась до революции». И как-то нас никогда не трогали. Мы были крещеными, у меня был духовник, он приходил к нам домой, когда не было отца, исповедовал и причащал. Меня водили в церковь, и я бесконечно благодарен отцу, что он не сломал в нас православного духа. Когда я пошел в армию, мне зашили крестик в бушлат. Это было своего рода катакомбное христианство. Оно было тяжелым, потому что чувствовал я себя двусмысленно. Особенно остро испытал это, когда однажды на Пасху мы, молодые, подвыпившие, пошли в церковь, а потом в ресторан, и один человек подошел ко мне и спросил: «Что, Никита, страшно?! Под пиджачком крестишься?» Это было правдой, и это на самом деле было страшно.
Мои дети уже были лишены этого страха. Жить в православии нужно – как дышать. И когда мне говорят, что священникам, служившим при Советской власти, инкриминировали предательство, я не могу с этим согласиться. Очень легко ругать, находясь в защищенном месте за границей. Конечно, им приходилось идти на компромиссы, но, думаю, эти компромиссы не заходили им в душу.
Важнее другое. Приходя в православный храм, человек должен понимать суть происходящего на службе. А кто ему объяснит? Основы православной культуры должны преподаваться в школе. В этом нет никакого «клерикализма». А как же мусульмане и иудеи? Никто не мешает преподавать основы ислама там, где живут в большинстве мусульмане.

– У вас есть мысли по поводу современного состояния литературы и о перспективах ее возрождения?
– Хоть я родился в семье литераторов, специалистом себя не считаю. Но о современной литературе могу сказать одно – в ней отсутствует стержень. Кто из нас предполагал, что в три дня рухнет огромная коммунистическая система? Она рухнула потому, что в ней не было реальной национальной основы. Нравственной системой на Руси всегда было православие. Но компартия была несправедлива по отношению к старшему поколению. Коммунистическая система держалась сначала на энтузиазме, потом – до поры до времени – на страхе. А когда вынули стержень страха, держаться стало не на чем. Идеалы погибли, а покоряться Богу не научили.
Когда же нет нравственных критериев, свобода понимается как вседозволенность. А русский человек изначально не любит жить по закону – ему скучно. Не знаю, хорошо это или плохо, но таков наш характер, мы так устроены, именно об этом я снял фильм «12». Была еще идея – смонтировать портреты передовиков с досок почета с фотографиями каторжников, которые отбыли сроки по 20 лет. Я как взглянул на лица этих убийц, так сразу и понял – если им сказать: «Ты Бога не боишься», они поймут, о чем речь. А мы, мы понимаем, что это такое? Судите по невероятному количеству смертей на экране, когда совершенно неважно, за что человек гибнет, а важно – как. Мы потеряли уважение к смерти. И я убежден – все, что в литературе и кино сделано «от беса», возвращается в жизнь. Когда в 2001 году, лежа в больнице, я увидел по CNN врезающиеся в башни самолеты, то был убежден, что это блокбастер. Что это кино. Но это была реальность.
Однако когда появляется картина «Остров» и начинает пользоваться успехом у зрителя, это означает, что до людей еще можно достучаться. И когда на разговорную картину «12» пошли совсем молодые люди, у меня появилась надежда, что по генам своим мы продолжаем оставаться страной, в которой существует уважение к Слову.

– Что вы понимаете под «православным кино»?
– Православная картина не та, где священники и митрополиты в клобуках бьют поклоны. Важно, чтобы в картине была любовь и зритель испытывал катарсис. Вот Ленин даже представить себе не мог, кого из него сделают. Однажды я держал в руках учетную карточку актера, который сыграл Ильича. На ней было написано – в отрицательных ролях не снимать. Это как в сказке о Чиполлино – номер такой-то не использовать (как потом выяснилось, это был номер партбилета Ленина). Трудно представить себе другую, столь же мощную атаку на психологию зрителя. Нельзя в России объединять людей на ненависти к чему-либо. Это будет пугачевщина. Вот и войну мы выиграли не потому, что ненавидели врага, а потому, что любили Родину. Людей надо объединять на любви.

– Приемлете ли насилие и секс на экране?
– Без показа насилия не обойтись, но есть много способов заставить человека переживать, причем не используя известные методы. А то, знаете, говорят: «Меня пугают, а мне не страшно». Если звучит такое, это означает одно – режиссер просчитался. А секс на экране – так просто: взять двух, трех, пятерых людей без комплексов, предложить им заняться сексом и снимать. Возможно, психологического воздействия на зрителя вы и добьетесь, но это будет всего лишь эксплуатация физиологии. А вспомните сцену под шелковой простыней в «Последнем императоре» Бертолуччи, после нее весь фильм в вашем восприятии будет разделен на то, что было до этой сцены, и то, что после. И это – искусство.
А еще можно использовать биологическую память человека. Вот скажите, как показать на экране холод или жару? К примеру, вы видите, как детские влажные губы тянутся к заиндевевшему замку, и вы волнуетесь: «Боже мой! Что он делает?!» Вы хорошо представляете, что сейчас может случиться. Вы испытываете чувства, и это тоже искусство. А вспомните «Маленькую Веру» и восклицания по поводу известной сцены: «Как смело!» И что такое это сегодня – мультипликация для детей. А вот показать, как мужчина и женщина могут испытывать энергетику, не прикасаясь друг к другу, это непросто.

– В проекте «Имя Россия» вы представляете Столыпина. Что вы думаете о власти в России?
– Убежден, что образом власти в России является крест. Мы идем за теми, для кого власть – тяжкий крест, при этом важно сочетание вертикали и горизонтали власти. Никогда в России не будет порядка, если не будет ответственности власти, мы не сможем договориться, если не будет того, кому мы верим.

– Как вы думаете, почему недобрых людей в наши времена становится все больше?
– Суди о своей жизни, сравнивая ее с жизнью тех, кто живет хуже тебя, – так учила меня моя мама. Только так можно понять самые простые вещи. Прошлой зимой мы снимали кадры со штрафниками – 23 градуса мороза с ветром, и люди в окопах с 11.00 до 16.00. После работы одна мысль – добраться до дома, отогреться, поесть, чаю попить. Но на секунду представьте – 60 лет назад никакой сауны не было, и пули были не резиновые, а настоящие. И какой-то человек, выходя из окружения, 47 километров нес в чемодане… свои кишки, и ему хотелось только одного – кусочек лимона. Когда пытаешься влезть в шкуру этих людей, сразу такой иммунитет вырабатывается, многое становится на свои места. И я хотел бы, чтобы наша картина стала своего рода лекарством для людей, по-человечески чему-то их научила. Чтобы люди поняли, как замечательно они живут... Я не говорю, что надо ходить в рубище, просто нужно помнить слова Чехова о том, что у каждого счастливого человека за дверью должен быть кто-то, кто стучал бы молоточком о своем несчастье.
Вот сегодня на проекте «Имя Россия» будут представлять Екатерину II и будут говорить о том, с чем люди сталкиваются сегодня в мире. Весь ХХ век мы расплачиваемся за искушение, на которое пошли. Войны, революции, истребление казачества, офицеров, лучших умов. При всем при этом я глубочайшим образом убежден, что не оставит нас Покров Божьей Матери. У меня есть ощущение, что в мире может резко поменяться вектор развития. России и США – и всего мира между ними. Когда две державы играли мышцами, все было уравновешено, а сейчас акценты меняются. Китай поражает всех своей мощью, Индия, Латинская Америка, Африка. Привычные приемы уже не пройдут…

Беседу вела
Нина КАТАЕВА