Семейная тайна Мироновых

Долгие годы в Ленинграде существовал семейный клуб «Росток». Он объединял многодетные (и не только) семьи Cеверной столицы, учил, КАК жить в гармонии – с самим собой, с собственными детьми, с миром вообще... Как сохранить любовь друг к другу в условиях тягучего, высасывающего здоровье и волю советского быта. Как в удовольствие, а не в тягость воспитывать детей, даже если их пятеро и больше... Сергей РЫКОВ. Санкт-Петербург – Москва



Родители и дети из клуба «Росток» много путешествовали. Сплавлялись на байдарках. Покоряли на лыжах горные вершины. Вместе встречали Новый год. Ставили спектакли. Играли в футбол. И даже (что держалось в строжайшем секрете) принимали друг у друга роды... «Росток» был популярен в Ленинграде и далеко за его пределами. Его любили. О нем писали. В него мечтали попасть...
С началом реформ «Росток» погиб. «Росток» погиб под гусеницами рынка. Это не натяжка «преданного прошлому», «ностальгирующего» журналиста – это грустная правда. Не на что стало ходить в походы, подниматься на горные кручи, покорять под парусами балтийский ветер... Нечем стало платить за аренду помещения...
Распался «Росток». Рухнули и многие семьи, на энтузиазме и тогдашней любви которых он держался.
Сохранилась семья инженеров Юрия и Елены МИРОНОВЫХ. Уже тогда (почти 20 лет назад) у них было шестеро детей, что само по себе достойно внимания. Теперь у Юрия и Елены Мироновых ДЕСЯТЬ детишек – семеро сыновей и три дочери. Старшему из которых (Борису) – 33 года, а младшему (Святославу) – 13 лет. А еще и шестеро внуков.

Эксперименты в собственной ванне

Седьмого (мамину тезку Аленку), восьмого (Костика) и девятого ребенка (Даниила, Даньку) уже не молодая Елена Миронова рожала в... собственной ванне. В воде комнатной (или чуть теплее) температуры. Накануне Юрий прокипятил пеленки, протер хлорочкой пол и стены, продезинфицировал ванну... Когда у Лены начались схватки, усадил ее в воду.
Девочка «выстрелила» прямо в воду. С минуту она плавала под водой в ванне, потом отец приложил «русалку» к материнской груди. Через четверть часа новорожденная тезка мамы Лены была спеленута и крепко спала в колыбели.
Перезвонила мама Лены, то бишь в седьмой раз новоиспеченная бабушка. Спросила Юру: «Вернулась Леночка из магазина?» «Вернулась», – отвечает. «И что же она купила?» (Бабушка сомневалась до последней минуты в том, что Лена пошла в магазин. Она и без живота по магазинам не хаживала, а тут – и с животом, и в дождь...) «Девочку, – говорит Юра, – купила». Бабушка в слезы. Зять успокаивает: «Да поговорите же с дочерью...» Мать назвала Лену сумасшедшей, когда узнала, что та родила ей внучку в домашней ванне.
На следующий день медсестра в регистратуре детской поликлиники долго не могла понять, сколько лет ребенку позвонившей мамаши: «Год и один день?» «Месяц и один день?» Счастливая Лена убеждала в трубку: «Если ребенок родился вчера, то ему всего один день. Пришлите, пожалуйста, участкового врача. Мне необходима справка о рождении ребенка. Да и дородовой больничный лист надо закрыть...»
Медсестра обещала вызвать милицию...
Супруги Мироновы были первой парой в СССР, кто открыто признался врачам, что они рожали не в роддоме, а в ванной комнате собственной квартиры. И – в воду. Все аналогичные роды до этого проходили под страшным секретом. Мамаши, родившие в домашних условиях и в воду, врали врачам и милиции что попало: рожали на даче, так как не успели доехать до города; рожали в машине, так как она сломалась в пути; роды застали в командировке... Кто-то просто покупал справку о рождении ребенка за взятку.
Зачем это надо было Мироновым, ведь шестерых родили, как нормальные люди, на суше?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться на четыре ребенка назад.

Семья первична

Первый сын родился у молодых супругов Мироновых потому, что «так было положено». Лене было 18 лет, а Юре – на три года больше. Оба учились. Мечтали о высшем образовании. И родители строго следили за молодоженами: чтобы ни-ни! Но разве же свечку удержишь?
Мама Лены расстроилась, когда узнала о прибавлении в семействе. А папа... смирился.
Словом, все произошло, как у тысяч и тысяч других новоиспеченных советских молодоженов: думать будем утром, а пока ночь, надо успевать...
Второй сын родился у Мироновых через три года. Причиной его зачатия стала смерть отца Лены, дедушки полуторагодовалого Борьки. Лена и Юра в сороковины навестили могилу отца, и Лена обратила внимание на свежие могилы вокруг. Рядом с отцом положили совсем молодых ребят. Нелепая смерть в мирное время... Лена была в шоке. Она представила, что вырастила, а потом потеряла единственного сына. Поделилась слезами с мужем...
В ту же ночь они принялись за дело.
Была и другая причина проектировать, а затем и рожать второго ребенка: студенту Ленинградского электротехнического института Юрию Миронову «светила» армия. Появись в молодой семье второй ребенок – и закон гарантировал папаше вечный дембель. Словом, уже второй ребенок Мироновых был почти плановым. Скажем так – полуплановым-полуслучайным. Второй ребенок резко изменил жизненную философию пытливого Юры. Он сидел над диссертацией (тогда среди молодых инженеров это было так же модно, как фигурное катание среди девочек). Диссертация шла туго, а тут еще серьезно заболел Юрин научный руководитель. Юра помыкался, помаялся и понял, что единственно надежный вклад собственного интеллекта – это дети.
– Я вдруг прозрел, – рассказывает Юрий, – меня как осенило: кандидатов наук больше, чем звезд на небе, даже шутка появилась расхожая: «Ученым можешь ты не быть, но кандидатом быть обязан». Кандидатов наук много, а много ли хороших отцов?! Не просто примерных и любящих, а сделавших отцовство целью, смыслом жизни?!
С рождением второго ребенка в жизни супругов Мироновых появилась стабильность. Определилась доминанта: семья первична – все остальное вторично. Лена и Юра решили стать творческими родителями. Родителями с собственным почерком воспитания. Лена и Юра решили посвятить себя детям. Целиком. Без остатка. Когда это решение созрело и оформилось, Лене было 25 лет, а Юре – 28.
Третий их ребенок – Вероничка – был первым плановым ребенком. После Вероники родители вошли во вкус – все их последующие дети рождались с постоянной периодичностью в два года: Юрочка (разумеется, в честь отца-новатора) – Вадимчик – Лада (дань некоторому выпендрежу и популярной песне) – Елена (Аленка, в честь экспериментатора-мамы) – Костик – Даниил – Святослав.
Последнего (Светика) Лена рожала в роддоме. Почему не дома в ванне? Во-первых, была эпидемия гриппа. Во-вторых, десятикратной маме было уже 42. «Да и наигрались уже», – уточняет Юрий. Но седьмой-то, седьмой ребенок, Аленка, рождалась в «пучину вод»! И теперь вы понимаете почему: рожать как все, в роддоме, пытливым родителям-экспериментаторам Мироновым было не интересно.
Была еще причина. Клуб «Росток» выезжал на родительский слет в Пустынь-на-Оби, где известный журналист-семьявед Валерий Хилтунен вместе с модными в то время «альтернативными воспитателями» Щетининым, Амонашвили, Никитиным... показал папам и мамам «фильмы ужасов», а именно: как рожать в воду. Зрелище родителей потрясло! Юрий Миронов, например, просто не смог досмотреть до конца. Вышел на воздух.
Кто бы мог подумать, что пройдет совсем немного времени, и он, Юрий, будет принимать роды сначала у подруг жены, а потом и у нее самой.
Хочу сразу предостеречь наших «суперсовременных» и излишне впечатлительных читателей: рожать в воду в наше время необходимости нет. Тем более не следует этого делать «с кондачка». Супруги Мироновы учились этому два года. И очень, очень серьезно! То (мироновское) поколение родителей добивалось элементарного: 1. Разрешения у властей иметь выбор: куда, где и как рожать собственное чадо; 2. Получить новорожденного ребенка «на руки» сразу после его рождения, чтобы приложить малыша к груди; 3. Присутствия при родах отца – это сильно помогает психологически, да и папашу ко многому обязывает...
Сейчас все эти свободы у роженицы есть. Бороться не за что.

Рентабельная педагогика

Министром финансов в семье Мироновых папа. Точнее, так: стратегические покупки обсуждают все, а за текущие отвечает папа. Так было и в семье родителей Лены, с той лишь разницей, что Ленина мама зарабатывала значительно больше мужа. Этому есть объяснение: мать возглавляла торговый отдел Василеостровского райисполкома, а отец был хоть и талантливым, но обыкновенным модельером на обувной фабрике «Восход». Отца это немножко угнетало, но не унижало. Душой, совестью, любимцем «клана Мироновых» всегда оставался отец Лены. Юра – муж – стремится тестю подражать.
– Получается? – спрашиваю у Лены.
– Получается, но резерв для совершенства еще не исчерпан, – отвечает с улыбкой. – Юра и папа мало прожили вместе – три года. Папа умер в собственный день рождения. В 66 лет...
Эту главу – о деньгах – я намеренно сделал в очерке последней. Хотя подозреваю, что читателя бюджет многодетной семьи Мироновых занимает едва ли не в первую очередь. В наше трудное время каждой копеечке счет знают. Впрочем, всегда знали...
Было ли время, когда обыкновенная советская семья могла позволить себе не считать рублишки в своем дырявом кармане? Родители Юры жили более чем скромно. Семья тоже была многодетной. Едва сводили концы с концами. В семье родителей Лены было трое детей, но жили пусть и не от зарплаты до зарплаты, но без икры и шоколада.
Инженер Юра получал сначала 90, а потом 130 рублей. 65 рублей получала лаборантка Лена. Молодые работали и учились. Учились и работали. К четвертому курсу института у них было уже двое детей; чтобы купить холодильник, заложили в ломбард обручальные кольца. Так тогда делали чуть ли не все семьи инженеров. В больших городах у интеллигенции ломбард был очень популярен, а это была классическая советская семья инженеров: двое детей, муж и жена пишут кандидатские диссертации, перебиваются с хлеба на кефир...
Обручальные кольца Юра и Лена перезакладывали много раз, пока Юра не выкупил их, внезапно разбогатев за лето, – весь отпуск продавал арбузы возле соседнего продуктового магазина. Было стыдно знакомых, сослуживцев, но смотреть в голодные глаза детей еще мучительнее.
– В аванс на своем предприятии я получал 48 рублей, а в зарплату – 49, – рассказывает Юрий. – А на арбузах полтинник в день всегда вырисовывался...
Но отпуск кончился. Юра пошел на почту. Во времена «застоя» было строго-настрого запрещено иметь более одной трудовой книжки и устроиться на «халтуру» по паспорту (а не по трудовой книжке) можно было только на почте. Вставал в пять утра и до семи разносил газеты и письма. За 10-15 рублей в месяц. Потом шел на основную работу, за чертежный кульман. Был период, когда Юра (в свободное от работы время) стал «подопытным кроликом» в одном из исследовательских институтов Ленинграда.
Словом, жили трудно. И не только Мироновы. Подавляющее большинство советских семей существовало в режиме жесткой экономии, поиска «левого рубля», «лишнего» килограмма колбасы...
Но вот что важно: фон жизни молодой семьи не был тревожным.
– Было жуткое безденежье, – говорит Юра. – Был постоянный поиск побочного заработка. Был ежедневный марафон по маршруту: «халтура» – основная работа – институт – снова «халтура» – дом... Но засыпал и просыпался с улыбкой. Я всегда знал, что люблю и любим. Фоном жизни была не тревога за завтрашний день, не печаль усталости, а надежда...
– Я чувствовала себя более защищенной, чем сейчас, – вторит Лена. – Я была уверена, что пусть крохотную зарплату, но – получу. В назначенный день и час. Что получу пособия. Как многодетная мать – 12 рублей – казалось бы, пустяк. Но на них я могла купить четыре килограмма хорошего мяса. Сейчас я не получаю ни зарплаты, ни пособий...
Юра до недавнего времени работал директором Дворца культуры и получал 2400 рублей в месяц. (Сейчас он возглавляет санкт-петербургский центр «Семейная родословная».) Лена не получает ни копейки. На сегодняшний день вместе с родителями живут семеро детей...
Делим зарплату главы семейства на количество членов семьи – на девять. Получается по 255 рублей на человека. В месяц. Это намного ниже прожиточного минимума. И на первый взгляд – беспросветка. Для кого-то – да, тьма в конце тоннеля. Но я не увидел в семье Мироновых ни одного изможденного лица, ни одного погасшего взгляда. Мебель есть в каждой из шести комнат квартиры – скромная, но приличная, за нее не стыдно перед гостями. Пять детских велосипедов под потолком в прихожей. Видео. Пара телевизоров...
И меня, столичного журналиста, Лена встретила вполне достойно – за столом не переводились хорошо заваренный чай, таявшее на устах печенье, каждому досталось по внушительной дольке дорогого шоколада...
– Наши знакомые немцы, – говорит Лена, – меняют гардероб каждые два месяца. Я не меняю его никогда...
Грустно смеется. Умение вовремя и к месту подшутить над собой – признак сильного характера и хорошей породы.
– Мы можем носить с дочерьми одну пару сапог... В очередь...
Улыбается, но светло. Не безнадежно. Не в ожидании сочувствия, жалости и уж тем более – подачки.
Что-то другое, намного ценнее хрусталя, золота и бриллиантов вместе взятых, держит эту семью даже не на плаву, а в когорте (не побоюсь этого сравнения) элиты петербургских семей. Духовной элиты. Общаясь с семьей Мироновых, я понял, что люди, имеющие столько детей, знают какую-то важную тайну жизни, недоступную нам. Что они открыли для себя некую истину, освещающую цель, смысл их бытия. Возможно, мы тоже придем к этой истине, к пониманию этих смысла и цели, но не скоро. Может быть, к концу нашей жизни. Или не придем вовсе...
Это как раз то количество (детей), которое переросло в качество совершенно нового понимания мироздания, совершенно непохожего на общепринятое отношение к жизни. Качество нам, не многодетным, не доступное. И это понимание хранит эту семью. Каждого в этой семье в отдельности.
Их посетил, к ним (как они говорят) «снизошел» какой-то особый небесный свет. И не ищите в этом традиционную религиозность многодетных родителей, ставшую модной во многих других семьях. Мироновы абсолютно не религиозны, напрасно я искал этот мотив в их родительском творчестве. Не они пришли к Богу, а (как я понимаю) Бог – к ним. Никаких постов здесь не соблюдают и в церковь заходят разве что случайно, если она по пути. И первая иконка появилась в спальне родителей только с седьмым (а не с первым и даже не с пятым, как можно было бы предположить) ребенком. Некий семейный Бог (или Бог их семьи?) внутри каждого из них.
Этот внутренний свет хранит каждого Миронова. Это свет любви, порядочности, семейной чести.
Таких семей, как Мироновы (не столько из-за многодетности, сколько из-за гармонии «количества и качества») в России (а уж в Европе – подавно!) немного. Как к ним относится наше государство? Да никак не относится! Государство – само по себе. А «многодетки» – сами по себе.