Подо Ржевом солдаты в три слоя лежали...

Фото: Татьяна Мысова

Он начал войну в тяжелейшем 1941 году, когда у советской армии почти не было боеспособной авиации. Выжил лишь благодаря тому, что легкий бомбардировщик летал по ночам. Другой полк, который держал оборону днем, был полностью уничтожен всего за пару дней.

ВМЕСТО УКАЗКИ - ШТУРВАЛ

– Мой дед родился недалеко от Харькова. В 1910 году началась столыпинская реформа, в Центральной России земли не хватало, а в Сибири – хоть тысячу гектар бери. Мой дед туда поехал в разведку, ходоком. Вернулся, сказал землякам, и люди из соседних сел поехали в Казахстан, сто километров южнее Кустаная. Им дали немного денег на устройство и чуть-чуть лесоматериала. Ведь вокруг степь, на сотни километров деревьев нет. А надо строить дома. Также выделили лошадей и плуг. Верхний пласт плугом поднимают, его режут – и вот из этого наделали хаты. В 1922 году родился я. Через пять лет из-за коллективизации родителям пришлось уехать, сначала ближе к Кустанаю. Жили на квартире у дяди по маминой линии. Отец стал писать старшему брату на Украину. И тот однажды присылает письмо: «Я вам купил дом». И мы отправились в Донецкую область. Это был 1931 год. На следующий год был голод. Мы пережили, потому что были запасы зерна. В 1933 году собрали большой урожай, но вывозилось в город, чтобы прокормить рабочих. Это был страшный голод. Мы снова уехали в Кустанайскую область. Отец поступил работать на ферму. А мы с братом в школу. Учительница со мной разговаривает, а я ей по-украински отвечаю. Продиктовала диктант. После проверки приносит листок, а он весь красный. Помню, в слове «еще» сделал четыре ошибки. Мне нужно было в четвертый класс, но отправили в третий. Семилетку в итоге закончил с отличием. За это меня наградили полным собранием сочинений Пушкина.

– И куда решили поступать?

– В педагогическое училище. Моей маме очень нравилась профессия «учителя». Мне тогда исполнилось 15 лет, отец говорит: учиться еще успеешь, давай годик поработай. Я согласился. Сначала меня сделали радистом. Наша ферма от центральной усадьбы была в 40 километрах. Телефонной связи не было, только по радио. В определенное время включаешь, передаешь сведения, что-то принимаешь. Меня послали на курсы. Месяц проучился. Стал работать, через три месяца отец говорит: директор хочет, чтобы ты принял магазин. Отец работал рядом с магазином кладовщиком. Ну я и стал за прилавок. На следующий год уехал в педучилище в Кустанай. Проучился два года. На третьем курсе стал секретарем комсомольской организации. Это уже был 1940 год. Военные училища стали срочно набирать кадры. Меня секретарь горкома комсомола вызывает к себе, дал мне список училищ. «Выбирай», - говорит. В то время большим авторитетом пользовалась авиация. Летчики – первые Герои Советского Союза. Я решил идти в авиационное училище в Ташкент.

НЕ ХОТЕЛ ЛЕТЕТЬ ВО ВТОРОЙ РАЗ

– Где были в первый день войны?

– В воскресенье мы с товарищем получили разрешение на увольнение. Сидим в парке. Вдруг патрули объявили: всем военным бегом в часть! Мы прибежали. Там уже и узнали, что началась война. Проучился в училище я всего полгода. На базе нашего училища стали формировать два авиационных полка. Отобрали тех, кто хорошо учился. Я попал в эту группу из 20 человек. У нас были самолеты Р-5, У-2, И-16 – все истребители.

– И куда вас направили?

– В октябре первый полк отправили на Западный фронт. Тогда это был самый тяжелый месяц под Москвой. Немцы прорвали оборону под Смоленском, почти беспрепятственно двигались на Москву. Господство в воздухе также было у немцев. Наши самолеты летали без истребительного прикрытия. Это потом уже стали ставить во вторую кабину турель с пулеметом. Первый полк в течение недели был уничтожен. А нам дали возможность потренироваться ночью. В конце декабря 1941 года нас перебросили на Калининский фронт.

– Под Ржев, где шли особенно жестокие бои… Вам не страшно было?

– Как же не страшно? Каждый думал: может, со мной этого не случится? Вот и я об этом думал. Нам говорили, что там немцы будут стрелять. Но мы твердо знали, что немецкие истребители ночью там не летают. Только от зениток мы можем понести потери. Первый вылет запомнился как первая любовь – на всю жизнь. Нас так обстреляли, что мы еле ушли. В самолете пробоины, но в нас не попали. Как же не хотелось лететь во второй раз! Ведь знали, что там делается. Слава богу, второй вылет был более-менее спокойный. До освобождения Ржева, а это было 3 марта 1943 года, я сделал около 300 вылетов. Зимой ночи длиннее, делали по четыре-пять вылетов. Летом – один-два раза, ночи короткие. Подо Ржевом были самые кровопролитные бои. Только по официальным данным Генштаба – 1,8 млн. человек. Как правильно потом написал об этом поэт Михаил Ножкин, что подо Ржевом солдаты «в три слоя» лежат.

– Сейчас вот в Тверской области хотят установить мемориал советскому солдату…

– Во всех исторических книгах в один голос твердят, что эта победа досталась советским солдатам. Чаще всего под этим имеются в виду командиры отделений, взводов, рот, вплоть до батальонов. А где памятник простому советскому солдату? Такие мемориалы есть в Германии, в Австрии, в Венгрии, в Болгарии. А у нас нет. Надо поставить такой памятник, чтобы бабушка шла с внуком, и он ее спросил бы: а что это? Я часто говорил об этом со своим старшим сыном (Григорием Рапотой, госсекретарем Союзного государства – РЕД.). В феврале на встрече в Военно-историческом обществе они рассмотрели семнадцать проектов. Но ни один проект комиссия пока не одобрила. Нужно дорабатывать.

РОМАН В ПИСЬМАХ

– С женой вы познакомились во время войны?

– Шел 1942 год. Война войной, но 1 мая и 7 ноября все равно отмечались: в частях проводились праздничные митинги. И вот первого мая мы отлетали ночь, а утром в 11 часов проходил митинг. После официального поздравления комиссар говорит: в адрес нашего полка поступили приветственные телеграммы от Военного Совета Воздушной армии, Военных Советов общевойсковых армий, соседнего братского авиационного полка и поздравительное письмо от девушек московского педагогического училища. И зачитал. Меня как секретаря комсомольской организации попросили написать девушкам официальный ответ. Я написал, показал комиссару, он кое-где подправил. Говорит, перепиши на чистовик и отправляй. Я возвращаюсь в часть и думаю: ну что это письмо? Вот мы летаем, бьем врага. Девушки в любой газете это могут прочесть. И я на отдельном листе перечислил всех своих летчиков эскадрильи – 12 человек. И предложил девчатам писать нам. Письмо было подписано тремя фамилиями: Макарова, Киселева и Шлыкова. Кому же адресовать? Выбрал Татьяну Шлыкову. Где-то я читал, что была у князя Шувалова была такая балерина Шлыкова. Подумал и сделал маленькую приписку: Таня, а вы ответьте мне. Отправил. И вот она потом рассказывала: прочла официальный ответ, потом стала читать мое письмо и называть фамилии. А девушки сидят и по фамилии говорят: это мой, а это мой. Всех разобрали, остался только Саша Илинович. Очень хороший товарищ, белорус. Они девчата решили, что он еврей, и ему никто не написал. Примерно через неделю мы получаем письма. А я товарищам не говорил. Они в недоумении: вроде ночью летаем, мало кому известны. И вдруг… Меня разоблачили. А я в этот список включил командира эскадрильи Селиванова. И ему пришло письмо. Он меня встречает: ты куда меня втравил? Я ведь женатый.

– Влюбились по переписке?

– Да, письма до сих пор сохранились. В конце 1942 года я попал в Москву. Третьего января мы с ней расписались. Приходим в ЗАГС. Но не в такой как сейчас, а в полуподвальное помещение. Там сидит женщина, читает книжку и грызет семечки. Достает какую-то книгу и говорит: давайте паспорта. У жены был документ, а у меня – не было. Только удостоверение личности временное. Туда и поставили печать. И я ушел на фронт. Вскоре меня назначили начальником штаба отдельной авиационной части, и в мае 1943 года взял ее на фронт. В феврале 1944 родила сына Григория. Прожили мы с моей Танечкой ровно 70 лет. Кстати, из двенадцати ребят так четверо женились.