Хлеб мы не ели, а сосали, как конфетку
Когда началась война, Тамаре Степановне Камневой (в девичестве Скалиной) было 14 лет. Она хорошо помнит военные годы. Вот ее рассказ
Незадолго до начала войны наша семья переехала из Красного Ватраса в село Воротынец Горьковской области. Там дом продали, а здесь купить не успели: началась война. Жили на съемной квартире. Хорошо помню, как 22 июня 1941 года из репродуктора на площади прозвучало правительственное сообщение. Говорил Молотов: «Товарищи, сегодня, в 4 часа утра, Германия напала на Советский Союз. Война, товарищи. Война».
В отличие от взрослых, мы, дети, не понимали серьезности положения и не представляли, какие тяжелые времена наступили и сколько горя предстоит всем пережить.
На следующее утро, 23 июня, папе и старшей сестре Нине пришли повестки. Старший брат Михаил уже служил офицером в Финляндии. А Нина только школу окончила. Сначала вчерашние школьники рыли окопы вокруг Горького, а потом их всех призвали. Нина дослужилась до лейтенанта.
Через наше село Воротынец, через Смоленскую область из Белоруссии гнали скот от немцев. Привезли очень много эвакуированных. С нами на квартире тоже жили несколько человек. Помню, одна дама сшила мне красивое пальто из маминой суконной черной шали – в знак признательности за то, что мама разрешила ей пользоваться папиной швейной машинкой – он был замечательным портным. Шитьем она и зарабатывала себе на жизнь.
Во время войны мы с мамой и младшим братом Женей, который родился 21 декабря 1941 года, очень голодали. Хлеба не было. Собирали на полях прошлогоднюю картошку. Принесем ее домой, мама ее в ведре как-то мыла, размешивала, делала черные лепешки и запекала. Летом было проще: кожурки какие-то собирали, то картошку с горох выкопаем, то зелень, лучок, морковку с огорода: вытащим, вытрем о штаны – и в рот. Мой двоюродный брат Мин водил нас к себе на огород, у его мамы была очень хорошая, крупная морковь. Утром она встанет, увидит, что кто-то в огороде побывал, и причитает: ой, опять у меня всю морковь выдрали.
В 1943 году я пошла работать в райисполком инспектором народно-хозяйственного учета Центрального статистического управления и стала получать 500 граммов хлеба, который мы не ели, а сосали, как конфетку, и раз в квартал учительский паек – 2 кг муки, полкило американского яичного порошка и 100 г сахарина. На моем иждивении были мама и братик. Какой-то паек мама получала за старшего сына-офицера. Так и жили: до обеда хлеб сосали, обедали пустым супиком, иногда картошкой. Живности уже не было. Когда Женя немного подрос, я устроила его в детский сад. Ходить туда он категорически отказывался, и мама стала брать в садике питание, которое ему полагалось.
Мы, инспекторы, собирали сведения о том, сколько колхоз намолотил зерна, сколько голов скота осталось, сколько коровы дали молока. В районе было 72 колхоза. У меня было 26 колхозов и 2 совхоза. Надо было каждый обойти и все сведения собрать. Транспорта никакого – всех здоровых лошадей забрали на войну. Осталась одна председательская кляча. Он ездил на ней, а мы бегали…
В 1944 году под Новый год, 31 декабря, пробежала по трассе туда и обратно 40 километров. Могла бы заночевать в колхозе, но захотела вернуться к мамочке – ведь утром Новый год! Вокруг лагеря для заключенных, которые строили трассу Горький – Казань. Участок, по которому я бежала, был уже отстроен. Страшно, а бегу. Домой попала около 1 часа ночи. Мама меня увидела, схватилась за голову – как ты могла, говорит, Боже мой. А на следующий день я заболела ангиной. Пошла к знакомому врачу Верочке, она мне горло чем-то смазала, а главврач Аким Васильевич, которого все звали Акимушкой, дал аспирин – никаких лекарств больше не было.
Не помню точно, когда девушек через военкомат призвали учиться на снайпера. Но все пошли. Я стреляла хорошо и из пистолета, и из винтовки – нам дали специальные обрезы. Стреляли в воду. Каждой выделили участок. Но повоевать не пришлось: война закончилась раньше, чем нас призвали.
А в 1946 году меня неожиданно вызывают в райисполком на собрание, иду, переживаю – вдруг, думаю, выговор за что-то дадут. А меня, 19-летнюю, наградили медалью «За доблестный труд в ВОВ».
В отличие от взрослых, мы, дети, не понимали серьезности положения и не представляли, какие тяжелые времена наступили и сколько горя предстоит всем пережить.
На следующее утро, 23 июня, папе и старшей сестре Нине пришли повестки. Старший брат Михаил уже служил офицером в Финляндии. А Нина только школу окончила. Сначала вчерашние школьники рыли окопы вокруг Горького, а потом их всех призвали. Нина дослужилась до лейтенанта.
Через наше село Воротынец, через Смоленскую область из Белоруссии гнали скот от немцев. Привезли очень много эвакуированных. С нами на квартире тоже жили несколько человек. Помню, одна дама сшила мне красивое пальто из маминой суконной черной шали – в знак признательности за то, что мама разрешила ей пользоваться папиной швейной машинкой – он был замечательным портным. Шитьем она и зарабатывала себе на жизнь.
Во время войны мы с мамой и младшим братом Женей, который родился 21 декабря 1941 года, очень голодали. Хлеба не было. Собирали на полях прошлогоднюю картошку. Принесем ее домой, мама ее в ведре как-то мыла, размешивала, делала черные лепешки и запекала. Летом было проще: кожурки какие-то собирали, то картошку с горох выкопаем, то зелень, лучок, морковку с огорода: вытащим, вытрем о штаны – и в рот. Мой двоюродный брат Мин водил нас к себе на огород, у его мамы была очень хорошая, крупная морковь. Утром она встанет, увидит, что кто-то в огороде побывал, и причитает: ой, опять у меня всю морковь выдрали.
В 1943 году я пошла работать в райисполком инспектором народно-хозяйственного учета Центрального статистического управления и стала получать 500 граммов хлеба, который мы не ели, а сосали, как конфетку, и раз в квартал учительский паек – 2 кг муки, полкило американского яичного порошка и 100 г сахарина. На моем иждивении были мама и братик. Какой-то паек мама получала за старшего сына-офицера. Так и жили: до обеда хлеб сосали, обедали пустым супиком, иногда картошкой. Живности уже не было. Когда Женя немного подрос, я устроила его в детский сад. Ходить туда он категорически отказывался, и мама стала брать в садике питание, которое ему полагалось.
Мы, инспекторы, собирали сведения о том, сколько колхоз намолотил зерна, сколько голов скота осталось, сколько коровы дали молока. В районе было 72 колхоза. У меня было 26 колхозов и 2 совхоза. Надо было каждый обойти и все сведения собрать. Транспорта никакого – всех здоровых лошадей забрали на войну. Осталась одна председательская кляча. Он ездил на ней, а мы бегали…
В 1944 году под Новый год, 31 декабря, пробежала по трассе туда и обратно 40 километров. Могла бы заночевать в колхозе, но захотела вернуться к мамочке – ведь утром Новый год! Вокруг лагеря для заключенных, которые строили трассу Горький – Казань. Участок, по которому я бежала, был уже отстроен. Страшно, а бегу. Домой попала около 1 часа ночи. Мама меня увидела, схватилась за голову – как ты могла, говорит, Боже мой. А на следующий день я заболела ангиной. Пошла к знакомому врачу Верочке, она мне горло чем-то смазала, а главврач Аким Васильевич, которого все звали Акимушкой, дал аспирин – никаких лекарств больше не было.
Не помню точно, когда девушек через военкомат призвали учиться на снайпера. Но все пошли. Я стреляла хорошо и из пистолета, и из винтовки – нам дали специальные обрезы. Стреляли в воду. Каждой выделили участок. Но повоевать не пришлось: война закончилась раньше, чем нас призвали.
А в 1946 году меня неожиданно вызывают в райисполком на собрание, иду, переживаю – вдруг, думаю, выговор за что-то дадут. А меня, 19-летнюю, наградили медалью «За доблестный труд в ВОВ».
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
