Сказ о бойце, судьбе и пушке

...Бои – госпитали, госпитали – бои. Так сложилась фронтовая судьба Смолякова. Можно сказать, не повезло бойцу на войне. Смоляков же считает, что ему-то как раз и повезло: в стольких переделках побывал, а вот живой. Что же до ранений – так это не в счет. Ну какой, скажите, солдат прошел всю войну без ранений!

 

С врагом Смоляков впервые встретился в бою в конце 1941 года под Ленинградом. Зимней вьюжной ночью у деревни Жарок, которую война уже стерла с лица земли, тридцать бойцов-автоматчиков атакой с ходу захватили несколько блиндажей, десять пулеметов и такого страху на немцев нагнали, что те еле ноги унесли. Как бы в отместку за дерзкую атаку, явившуюся для многих ребят боевым крещением, неприятель утром бросил против них целый батальон. Смельчаки отошли назад лишь после приказа. Отошли с нескрываемой досадой – каково это было оставлять только что отбитую пядь земли! 

     

Смолякова тогда слегка зацепило, но ранения, как договорились, не в счет. Хотя, по правде сказать, следующие два тяжелыми оказались, особенно второе, после которого Степан навсегда распрощался с пехотой и очутился на Урале, в запасном полку, где его определили в школу минометчиков. К строевой службе он уже не годился: все с того же самого ранения правая рука сделалась короче левой, правый глаз вполовину хуже стал видеть. 

 

Однажды, будучи дневальным в учебной роте, слушал Смоляков по радио сообщение Советского Информбюро и чуть было не задохнулся от радости, когда в числе освобожденных нашими войсками населенных пунктов диктор назвал его родную Новую Калитву, что в Воронежской области. В этом большом степном селе прошло его сиротское, без отца и без матери, детство. Спасибо колхозу «Заветы Ленина» – пригрел беспризорного мальчишку, прокормил в трудные годы, а потом учеником в типографию пристроил. Столько воспоминаний разбудила эта весть в Смолякове…  

– Что с вами, курсант? – вырос перед ним дежурный офицер. – Вы не больны?

Степан, весь сияя от радости, выпалил:

– Мое село родное сегодня от немцев освободили!

– Фу ты! – с облегчением выдохнул лейтенант. – Так бы сразу и сказал! А то гляжу на тебя – ты точно в забытьи. Что ж, поздравляю, курсант! 

 

Смоляков с тех пор, как уехал из Новой Калитвы по комсомольской путевке на Дальний Восток, одну мечту лелеял: поступить со временем в полиграфический техникум. Профессия наборщика ему больно нравилась: буковка к буковке, и глядишь – человеческая мысль словами прорастает. Все эти годы жил Степан скромно, деньгами не сорил, откладывал, если что оставалось, на сберкнижку: знал – пригодятся во время учебы.

 

В благодарность за освобождение родного села от врагов решил солдат купить на личные сбережения пушку для Красной армии. Написал о своем решении Верховному Главнокомандующему – как он на это посмотрит?

 

Февральским днем 1943-го во время занятий в школе к учебному плацу, взвив снежную пыль, подкатила легковушка – сам начальник штаба дивизии пожаловал.

- Это рота минометчиков?

– Так точно, товарищ полковник!

– У вас есть курсант Смоляков?

 

Степан нерешительно сделал положенные два шага вперед. 

Взгляд полковника метал молнии:

      

– Это вы писали письмо товарищу Сталину?

Смоляков почувствовал, как разом похолодела у него спина: 

– Я.

– За мной – в машину!

 

Крепко струхнул тогда Степан. Стал лихорадочно припоминать свое письмо Сталину – не написал ли по простоте души чего-нибудь такого, что могло бы разгневать Верховного Главнокомандующего? Так вроде нет – все путем написал.

   

– Слишком грамотные стали! – выговаривал начштаба курсанту. – Чуть что – пишут через голову командования прямо Сталину. Почему нарушил воинский устав? 

 

Смолчал Смоляков и правильно сделал: пока ехали в штаб дивизии, полковник малость поостыл.

Командир дивизии встретил курсанта по-отечески тепло и душевно – сперва расспросил о жизни, а уж потом к делу перешел.

   

– Вот тебе орудийный каталог, – сказал он, усаживая Степана за стол. – Смотри и выбирай себе пушку. Какая тебе приглянется – считай, твоя! 

 

Пролистал Смоляков каталог раз, другой и остановился на гаубице: орудие солидное, калибр 122 миллиметра, да и в самый раз по его деньгам – 7980 рублей. Достал сберкнижку, прикинул, сколько там набралось вместе с процентами.

 

– Совсем чуток не хватает.

– Сколько же?

– Двести сорок рублей.

– Не беда, – успокоил комдив. – Поможем! 

Он похлопал Степана по плечу, пошутил: 

– А после войны вернешь должок.

На том и договорились.

Пока Смоляков учился в школе на командира орудия, на одном из уральских заводов отливали специально для него гаубицу. Через полтора месяца учеба закончилась, вызвали Степана в штаб школы, выписали литер и направили в 373-й Чусовской артиллерийский гаубичный полк.

 

Едет Смоляков на попутной в свой полк и видит: в кювете гаубица. Три пары лошадей в упряжке надрываются, пятеро бойцов, чертыхаясь, в снегу барахтаются – никак не вытащат.

 

– Сам где-то там, понимаешь, учится, – ворчали бойцы, – а мы тут за него таскай на себе его орудие.

Степан сразу смекнул, по чьему адресу проезжаются. Вещмешок с плеча долой, а сам – к орудию, помогать.

 

Стал Смоляков согласно приказу по штабу армии именной орудийный расчет себе подбирать. Первым делом, понятно, внес в список тех пятерых бойцов, с кем вместе гаубицу из кювета вытаскивал. 

 

Смоляков с личным орудием №7811 и именным расчетом в составе 175-й Уральской стрелковой дивизии попал в самую гущу событий, которым история войны отвела роль решающих, – на Курскую дугу. 5 июля 1943 года – первый день битвы он встретил на огневой подле станции Поныри, чуть левее той высотки, где сейчас стоит памятник в честь нашей победы.

     

Рассвет начался с такой мощной артподготовки, какую Смоляков за всю войну ни разу больше не слыхал, – земля вся ходуном ходила! Закончила наша дальнобойная свое дело, и над передним краем такая наступила тишина, что муха пролетит – слышно.

 

Скоро все и началось.

Стаями свалились с неба «юнкерсы», как пошли наши передовые позиции обрабатывать. Вздыбилась от взрывов бомб земля вокруг – только что не взлетит вся на воздух. Самолеты носились так низко, что чуть не задевали своими шасси маскировочные сетки над артиллерийскими огневыми.

 

«Юнкерсы» отбомбились и улетели. Стало тихо. Оглядел Смоляков свой расчет: вроде все целы.

Недолго стояло затишье – немецкие танки, видимо-невидимо, пошли и скоро всю лощину перед высотой заполонили, а за танками – пехота вражеская повалила.

Снаряд – фугасный, заряд – неполный, прицел... Какой там прицел – прямая наводка!

Задача гаубичных дивизионов – отсечь от танков пехоту противника и уничтожить ее, а танками займутся наши истребительные батареи.

 

Смоляков со своим орудием, значит, чуть левее той высотки стоял, на южном, почти пологом ее склоне, а позади огневой был овраг, широкий и глубокий. Огляделся Степан и понял, что отступать ему, даже если приказ такой будет, некуда. А раз так, то, видать, суждено ему с расчетом стоять на этом самом месте до конца.

 

Снаряд – фугасный, заряд – неполный...

А танки, все тяжелые, прут напролом. Бьют их, жгут наши истребительные батареи, а танки все прут, за ними пехота валит.

 

Гаубица настолько раскалилась, что краска на стволе облупилась и все орудие жаром пышет.

 

Как же обрадовался Смоляков, когда на поле появились «тридцатьчетверки»! Они, как оказалось, этим самым, что позади огневой, оврагом скрытно прошли и, выскочив прямо под носом у немцев, дали встречный бой. Такая «молотьба» пошла, что спасу нет: немецкие танки горят, горят наши, дым сплошной над лощиной стоит...

 

Сколько немецких атак отбито – Смоляков со счету уже сбился, а бой все идет. Степан то и дело бросал взгляд в сторону высотки: как там наши, держатся? Высотка – до нее рукой было подать – вся курилась, и бой там, как он успел заметить, шел как на качелях: то немцы собьют наших, то наши потеснят противника. Артдивизион в самые тяжелые для защитников высотки моменты – это можно было определить на глаз – по команде майора Коструба разворачивал орудия чуть вправо и фугасными перемалывал немецкую пехоту.

 

Бойцы расчета от усталости валились с ног – гаубица работала на пределе своих и человеческих возможностей. Стреляли с прямой наводки: вот оно – поле, вот он – враг.

 

Смоляков точно не помнит, как закончился первый день битвы, – в его памяти этот день и все, что за ним, до самого двенадцатого июля, слились в сплошной бой: противник беспрерывно атаковал Поныри. По две-три танковые атаки на дню приводилось отбивать. Лишь одно он хорошо запомнил: с 12 на 13 июля наши дивизии, выстоявшие на этом рубеже, перешли в контрнаступление.

 

Гром салютных батарей в честь победы советских войск на Курской дуге нагнал Смолякова и его бойцов уже за Орлом на марше. Все как один в те радостные минуты сожалели, что его не слышит наводчик Алеша Саляев – он погиб за три дня до первого в истории войны артиллерийского салюта.

 

Войска с боями продвигались на запад. Прорывал Смоляков немецкую оборону на подходе к Дмитровску-Орловскому, брал город Севск на Брянщине, освобождал Новгород-Северский на Черниговщине, повернул снова на Брянщину, и здесь, на пути к городу Злынке, случилось с ним непредвиденное. С гаубицей на прицепе ехал расчет на машине через село Рогов, и тут мотор заглох. Спрыгнул Степан на землю, пилоткой сбил с гимнастерки пыль и застыл – впереди с полными ведрами на коромысле девушка дорогу переходит. Чем не добрая примета! В ту минуту в душе Смолякова, похоже, что-то всколыхнулось…

 

Чем дальше уходил на запад фронт, тем сильнее тянуло Степана назад, в село, где встретилась ему девушка Христина. Со временем он, правда, взял себя в руки: «Чем дальше от Брянщины, тем, стало быть, ближе к победе». Одна вот только неувязка в смоляковских расчетах вышла: чем ближе к победе, тем яростнее бои.

 

Тяжелый бой выпал его расчету в 1944-м в Польше, под Буго-Наревом – такой тяжелый, что Степан в душе готов был прощаться с жизнью. Вражеские цепи накатывались одна за другой: противник стремился во что бы то ни стало сбить русских с высоты. Гаубицы били прямо в упор атакующим, а немцы все лезли и лезли и уже настолько приблизились к нашим позициям, что Смоляков скомандовал опустить ствол к земле и стрелять фугасными. 

Это называлось стрельбой рикошетом. Снаряд при такой стрельбе сперва зарывается чуть в землю, потом взмывает и разрывается прямо над головой неприятеля. Соседние гаубицы разбиты, пехота наша запятилась. А у Смолякова фугасные и шрапнельные снаряды как раз кончились. Послал хлопцев к разбитым орудиям – может, там что из боеприпасов осталось? Скоро бойцы, все трое целы и невредимы, вернулись с семью фугасными. Снова ожила огневая. Когда расстреляли последние снаряды, в ход пошли автоматы и гранаты. Хорошо, тут наша пехота двинулась в контратаку и в самый раз подоспела на помощь одинокому смоляковскому расчету. А то уже думали – все, конец!

 

Последний, 3234-й снаряд орудийный расчет выпустил по врагу на Эльбе.

 

Поцеловав на прощание лафет гаубицы, сержант Смоляков передал личное орудие родной 175-й Уральско-Ковельской Краснознаменной, ордена Кутузова стрелковой дивизии, а сам демобилизовался и приехал жить в город, который довелось освобождать в 1943-м от врагов и на пути к которому он встретил свою суженую.

 

С тех пор Смоляков всерьез поверил в эту добрую примету: ведь не кто-нибудь там – сама Христина с полными ведрами на коромысле Степану дорогу перешла и всю его судьбу разом осчастливила. Вырастили троих сыновей и дочь. Техникум полиграфический, как и мечтал, окончил и стал директором районной типографии. Орудие как личное имущество солдата ему потом вернули. Смоляков подарил его на память городу. Сейчас оно стоит на постаменте в центре Злынки.

 

Вот и весь сказ про бойца и его орудие.