Яков Кульнев: первый герой войны 1812 года
Заиндевел ствол автомата за плечом, заиндевел примкнутый штык. Снег хрустел под сапогами, как уминаемый в бочку кочан. И блестевший металлом месяц в аспидной бесконечности неба тоже казался холодным и заиндевелым. Ресницы склеивались от мороза. Ничего себе март!
Солдат свозили в Белоруссию на самые крупные со времен войны маневры «Двина» из нескольких округов – с севера, с юга, с востока. Наш эшелон лениво, с бесконечными остановками тащился от подмосковного Наро-Фоминска. И чем дальше отъезжали мы от столицы, тем радушнее и трогательнее встречали нас на станциях и полустанках. Не знаю, что было тому причиной. Наверное, память.
Везли нас в теплушках с наскоро сбитыми нарами и чугунными печками-буржуйками посреди вагона; на открытых платформах ехали зачехленные брезентом танки и ежились около них в ямщицких тулупах до пят часовые. Может быть, эти образы навевали людям воспоминания о 1944-м, когда катились на запад такие же бесконечные солдатские эшелоны. Может быть, заставляли их вспоминать о былом юные и веселые наши лица под потертыми ушанками с красными звездами или полевые погоны с малиновым пехотным кантом, или подбитые ветром серые наши шинели. Да скорее все вместе будоражило людскую память и душу.
Особенно тепло принимали наш эшелон в Белоруссии. Пока прокатывались мы малой скоростью с востока на северо-запад через городки и вески, народ высыпал к железнодорожному полотну махать нам руками, пожилые мужики стаскивали с голов шапки, будто провожали в бой, а их жены вытирали концом платка горькие слезы со щек. На стоянках угощали нас рассыпчатой белой картошкой, солеными огурцами и домашней колбасой. Патрули колотили о рельсы бутыли с мутным первачом.
Так и доехали мы до Богом забытой, затерянной в белорусских пущах станции Крулевщизна. Выгрузились уже в темноте, и выпала мне «собачья вахта» в карауле – с двух ночи до четырех утра. Хоть и плыл в небе месяц, сквозь холодную пелену не видно было ни зги, ни огонька, только надвигался из темноты черной стеной лес. Два часа на морозе – вечность. Не напрыгаешься, не спасет и безостановочно отбиваемая сапогами чечетка. Единственный выход – отвлечься, не думать о морозе, пробирающем до костей, не считать минуты.
Вот и пришлось кстати юношеское увлечение историей. Вспомнилось: ведь тут и Полоцк недалеко, и Клястицы где-то севернее… Место последнего боя генерала Якова Кульнева…
И зазвенели вдруг у леса удилами кони, захрапели, выдувая морозный пар из ноздрей; застучали ножны по стременам, послышались приглушенные голоса, осаживавшие конское нетерпение. Плывет от черной стены вековых сосен конный строй, по восемь в ряд. Высокие султаны на киверах подрагивают в такт слаженной рыси. Впереди под штандартом – генерал. Ментик распахнут, чтобы видели все белый эмалевый крестик офицерского Георгия; золотая наградная сабля приторочена к седлу.
Ах, генерал Яков Петрович Кульнев! Лихой гусар, первый герой Отечественной войны 1812 года, стяжавший громкую славу в войне со шведами в 1808-1809 годах, на которой получил генеральский чин и ордена. Потом на турецкой войне в 1810 году брал он неприятельские крепости Силистию, Рущук, Никополь, за что пожалован был от государя золотым оружием с алмазами и двенадцатилетним пенсионом.
Бравый генерал, с умопомрачительными усами, с пышными бакенбардами и совсем еще не старый – сорок восьмой пошел. Да и не скажешь, право, что в годах – ни седины, ни морщин и глаз коричневый, как у арабского скакуна, горит, полыхает огнем. А самое главное – не женат и у императора в благоволении. Витебские и петербургские девы на выданье вместе с мамашами охотились на генерала изощренно и искусно, словно зулусы на белого слона. В Витебске квартировал тогда, в 1811 году, один из лучших кавалерийских полков русской армии – Гродненский гусарский, которым командовал Кульнев. А в Санкт-Петербург он часто наведывался по именным, его величества приглашениям.
Девам и мамашам не везло – подлинной невестой генерала была служба Отечеству, и изменять ей он не хотел и не собирался. «Ничто на свете, – писал он одной из соискательниц, – даже самая любовь, которую я к вам питаю, не возможет отвратить меня от сердечного ощущения беспредельной любви к Отечеству и к должности моей. Прощайте, любезная и жестокая очаровательница».
Очаровательницы надували губки и обиженно фыркали. А генерал, закутавшись в солдатскую шинель, шел к кострам, у которых сидели его гусары. Он заметно подражал Суворову, под началом которого воевал в польском походе. Но и самому Кульневу, происходившему из военной семьи и впервые попавшему в настоящий бой в возрасте неполных восемнадцати лет, именно такой образ жизни был и привычнее, и милее. В свете судачили о безобидных чудачествах гусарского генерала, в армии восхищались его беззаветной храбростью и боевой удачей. Кульнев еще не стал национальным героем, но его уже знали во всей необъятной империи. Аляповатые, грубые, почти лубочные портреты генерала висели по трактирам и ямским станциям, его усы и бакенбарды вошли в моду среди кавалерийских офицеров. Поэт и будущий партизан Денис Давыдов, тогда еще гусарский ротмистр, обзавелся такими же накануне войны и не расставался с этим буйным украшением вплоть до своей кончины.
Наполеоновское нашествие Яков Кульнев встретил со своим полком в составе корпуса графа Витгенштейна там же, в северо-западной части Белоруссии, за Полоцком. Корпус прикрывал пути к Петербургу. Усиленный другими частями полк Кульнева вел авангардные и арьергардные бои с неприятелем, позволяя основным силам совершать необходимые маневры. Он атаковал первым и уходил последним, сдерживая наступательный порыв французов. Надо сказать, Кульнев не испытывал уничижительного для себя пиетета к Наполеону и, вообще, французской армии, которую многие тогда считали и называли непобедимой. Военный гений Бонапарта не убеждал генерала Кульнева в невозможности одержать над ним победу. Приходилось ему и раньше скрещивать оружие с французами: в Пруссии в 1807 году. И тогда он не проиграл им ни одного боя.
Поэтому генерал не только воевал в составе корпуса графа Витгенштейна, но и совершал самостоятельные рейды, всегда поражавшие неприятеля своей смелостью, быстротой и натиском. С двумя полками и артиллерийской ротой переправился Кульнев 2 июля 1812 года, на одиннадцатый день нашествия, через Двину, застал врасплох два французских полка, частью вырубил их, частью пленил. Впервые в этой войне в плену оказался французский генерал, и впервые французы потерпели ощутимое поражение. 13 июля Кульнев вновь разбил большой французский отряд и захватил несколько сот пленных. 18-19 июля у Клястиц и Якубово генерал Кульнев разгромил авангард корпуса маршала Удино, захватив почти тысячу пленных и большой обоз. Наполеон был вынужден приостановить продвижение своих войск, решив, что главные русские силы перешли в наступление.
Впереди лежала целая война. Не произошло еще кровопролитное сражение за Смоленск, не было еще Бородино и Московского пожара, разгрома французов под Полоцком и на Березине. Далеко еще было до того дня, когда казацкие кони загарцевали по мостовым Парижа. И сами парижане еще не узнали значения русского слова «быстро», поэтому их кафе пока и назывались просто кафе, а вовсе не бистро, как их стали звать после 1814 года.
Впереди еще были полководческие подвиги Кутузова, Багратиона, Барклая-де-Толли, героизм Волконского, Раевского, Ермолова, Милорадовича, Коновницына… Но первым был Яков Кульнев. Он первым доказал на деле, что наполеоновских маршалов и генералов можно бить и захватывать в плен. Он первым совершил победные рейды по вражеским тылам и неожиданные фланговые удары – приемы, которые широко применялись потом партизанскими и казачьими соединениями.
Первым всегда трудно, а генералу Кульневу, наверное, труднее всех, ибо был он натурой увлекающейся и, как положено гусару, азартной. 20 июля генерал Кульнев переправился через Дриссу, атаковал французов, опрокинул, но увлекся преследованием. Не заметил, как подошли главные неприятельские силы. Там, под Клястицами, на северо-западе Белоруссии он и был убит французским ядром. Кстати, погиб генерал в нескольких верстах от тех мест, где родился и вырос. Так что защищал он от врага не только свою большую Отчизну, но и свой дом, скромный родовой особняк в местечке Люцин, расположенном сегодня на территории Литвы.
По поводу его гибели Наполеон написал Жозефине: «Лучший офицер русской кавалерии, генерал Кульнев убит».
Уважение такого врага дорогого стоит.
В воспоминаниях о героическом генерале время прошло незаметно. Меня сменили с поста, когда кромешное небо уже начало сереть – все же март. На деревенской улице Крулевщизны встретился мне древний дед в валенках с галошами и в каком-то несусветном пальто. «Заходь у хату, сынок! – сказал он, всмотревшись в мое синее от холода лицо. – Там уж богато ваших сплят». Действительно, в хате на овчине, источавшей кислый удушливый запах, храпели, зажав между коленями автоматы с отстегнутыми магазинами, ребята из нашего отделения. Потчевала меня старая хозяйка желтой от топленого масла, невероятно ароматной картошкой, квашеной капустой с тонкими, прозрачными, стеклянными льдинками и, теперь уж можно сказать, крепчайшим, на чесноке настоянным самогоном. И никогда потом не спалось мне так сладко и безмятежно, как на старой, вонючей овчине, брошенной на пол в той белорусской хате.
Михаил БЕЛЯТ
СПРАВКА "СВ"
Армия вторжения Наполеона насчитывала, по различным оценкам, свыше 600 тысяч человек при 1372 орудиях. В наполеоновскую армию кроме 356 тысяч французов входили войска почти всех государств Европы, завоеванных Наполеонам, в том числе неаполитанские, голландские, австрийские, прусские, баварские, саксонские, вестфальские, баденские, польские. Русские войска, выдвинутые на западную границу для встречи с противником, составляли около 185 тысяч человек, которые разделялись на три армии.
Россия начала XIX века являлась самой крупной страной Европы с населением 36 миллионов. Оружейные заводы выпускали ежегодно 1200-1300 орудий и более 150 тысяч пудов бомб и ядер (французские заводы – 900-1000 орудий). На трех крупнейших оружейных заводах (Тульском, Сестрорецком и Ижевском) изготовлялось от 120 до 150 тысяч ружей в год, в то время как во всех французских оружейных мастерских – около 100 тысяч ружей. Русское оружие было высокого качества и не уступало французскому по тактико-техническим данным.
По подсчетам Клаузевица, из основной армии Наполеона собрались за Вислой к январю 1813 года лишь 23 тысячи солдат. Наполеон потерял в России свыше 550 тысяч обученных солдат, всю элитную гвардию, свыше 1200 орудий. Отечественная война в январе 1813 года перешла в «Заграничный поход русской армии»: боевые действия переместились на территорию Германии и Франции. В октябре 1813 года Наполеон был разгромлен в битве под Лейпцигом и в апреле 1814 года отрекся от трона Франции.
Солдат свозили в Белоруссию на самые крупные со времен войны маневры «Двина» из нескольких округов – с севера, с юга, с востока. Наш эшелон лениво, с бесконечными остановками тащился от подмосковного Наро-Фоминска. И чем дальше отъезжали мы от столицы, тем радушнее и трогательнее встречали нас на станциях и полустанках. Не знаю, что было тому причиной. Наверное, память.
Везли нас в теплушках с наскоро сбитыми нарами и чугунными печками-буржуйками посреди вагона; на открытых платформах ехали зачехленные брезентом танки и ежились около них в ямщицких тулупах до пят часовые. Может быть, эти образы навевали людям воспоминания о 1944-м, когда катились на запад такие же бесконечные солдатские эшелоны. Может быть, заставляли их вспоминать о былом юные и веселые наши лица под потертыми ушанками с красными звездами или полевые погоны с малиновым пехотным кантом, или подбитые ветром серые наши шинели. Да скорее все вместе будоражило людскую память и душу.
Особенно тепло принимали наш эшелон в Белоруссии. Пока прокатывались мы малой скоростью с востока на северо-запад через городки и вески, народ высыпал к железнодорожному полотну махать нам руками, пожилые мужики стаскивали с голов шапки, будто провожали в бой, а их жены вытирали концом платка горькие слезы со щек. На стоянках угощали нас рассыпчатой белой картошкой, солеными огурцами и домашней колбасой. Патрули колотили о рельсы бутыли с мутным первачом.
Так и доехали мы до Богом забытой, затерянной в белорусских пущах станции Крулевщизна. Выгрузились уже в темноте, и выпала мне «собачья вахта» в карауле – с двух ночи до четырех утра. Хоть и плыл в небе месяц, сквозь холодную пелену не видно было ни зги, ни огонька, только надвигался из темноты черной стеной лес. Два часа на морозе – вечность. Не напрыгаешься, не спасет и безостановочно отбиваемая сапогами чечетка. Единственный выход – отвлечься, не думать о морозе, пробирающем до костей, не считать минуты.
Вот и пришлось кстати юношеское увлечение историей. Вспомнилось: ведь тут и Полоцк недалеко, и Клястицы где-то севернее… Место последнего боя генерала Якова Кульнева…
И зазвенели вдруг у леса удилами кони, захрапели, выдувая морозный пар из ноздрей; застучали ножны по стременам, послышались приглушенные голоса, осаживавшие конское нетерпение. Плывет от черной стены вековых сосен конный строй, по восемь в ряд. Высокие султаны на киверах подрагивают в такт слаженной рыси. Впереди под штандартом – генерал. Ментик распахнут, чтобы видели все белый эмалевый крестик офицерского Георгия; золотая наградная сабля приторочена к седлу.
Ах, генерал Яков Петрович Кульнев! Лихой гусар, первый герой Отечественной войны 1812 года, стяжавший громкую славу в войне со шведами в 1808-1809 годах, на которой получил генеральский чин и ордена. Потом на турецкой войне в 1810 году брал он неприятельские крепости Силистию, Рущук, Никополь, за что пожалован был от государя золотым оружием с алмазами и двенадцатилетним пенсионом.
Бравый генерал, с умопомрачительными усами, с пышными бакенбардами и совсем еще не старый – сорок восьмой пошел. Да и не скажешь, право, что в годах – ни седины, ни морщин и глаз коричневый, как у арабского скакуна, горит, полыхает огнем. А самое главное – не женат и у императора в благоволении. Витебские и петербургские девы на выданье вместе с мамашами охотились на генерала изощренно и искусно, словно зулусы на белого слона. В Витебске квартировал тогда, в 1811 году, один из лучших кавалерийских полков русской армии – Гродненский гусарский, которым командовал Кульнев. А в Санкт-Петербург он часто наведывался по именным, его величества приглашениям.
Девам и мамашам не везло – подлинной невестой генерала была служба Отечеству, и изменять ей он не хотел и не собирался. «Ничто на свете, – писал он одной из соискательниц, – даже самая любовь, которую я к вам питаю, не возможет отвратить меня от сердечного ощущения беспредельной любви к Отечеству и к должности моей. Прощайте, любезная и жестокая очаровательница».
Очаровательницы надували губки и обиженно фыркали. А генерал, закутавшись в солдатскую шинель, шел к кострам, у которых сидели его гусары. Он заметно подражал Суворову, под началом которого воевал в польском походе. Но и самому Кульневу, происходившему из военной семьи и впервые попавшему в настоящий бой в возрасте неполных восемнадцати лет, именно такой образ жизни был и привычнее, и милее. В свете судачили о безобидных чудачествах гусарского генерала, в армии восхищались его беззаветной храбростью и боевой удачей. Кульнев еще не стал национальным героем, но его уже знали во всей необъятной империи. Аляповатые, грубые, почти лубочные портреты генерала висели по трактирам и ямским станциям, его усы и бакенбарды вошли в моду среди кавалерийских офицеров. Поэт и будущий партизан Денис Давыдов, тогда еще гусарский ротмистр, обзавелся такими же накануне войны и не расставался с этим буйным украшением вплоть до своей кончины.
Наполеоновское нашествие Яков Кульнев встретил со своим полком в составе корпуса графа Витгенштейна там же, в северо-западной части Белоруссии, за Полоцком. Корпус прикрывал пути к Петербургу. Усиленный другими частями полк Кульнева вел авангардные и арьергардные бои с неприятелем, позволяя основным силам совершать необходимые маневры. Он атаковал первым и уходил последним, сдерживая наступательный порыв французов. Надо сказать, Кульнев не испытывал уничижительного для себя пиетета к Наполеону и, вообще, французской армии, которую многие тогда считали и называли непобедимой. Военный гений Бонапарта не убеждал генерала Кульнева в невозможности одержать над ним победу. Приходилось ему и раньше скрещивать оружие с французами: в Пруссии в 1807 году. И тогда он не проиграл им ни одного боя.
Поэтому генерал не только воевал в составе корпуса графа Витгенштейна, но и совершал самостоятельные рейды, всегда поражавшие неприятеля своей смелостью, быстротой и натиском. С двумя полками и артиллерийской ротой переправился Кульнев 2 июля 1812 года, на одиннадцатый день нашествия, через Двину, застал врасплох два французских полка, частью вырубил их, частью пленил. Впервые в этой войне в плену оказался французский генерал, и впервые французы потерпели ощутимое поражение. 13 июля Кульнев вновь разбил большой французский отряд и захватил несколько сот пленных. 18-19 июля у Клястиц и Якубово генерал Кульнев разгромил авангард корпуса маршала Удино, захватив почти тысячу пленных и большой обоз. Наполеон был вынужден приостановить продвижение своих войск, решив, что главные русские силы перешли в наступление.
Впереди лежала целая война. Не произошло еще кровопролитное сражение за Смоленск, не было еще Бородино и Московского пожара, разгрома французов под Полоцком и на Березине. Далеко еще было до того дня, когда казацкие кони загарцевали по мостовым Парижа. И сами парижане еще не узнали значения русского слова «быстро», поэтому их кафе пока и назывались просто кафе, а вовсе не бистро, как их стали звать после 1814 года.
Впереди еще были полководческие подвиги Кутузова, Багратиона, Барклая-де-Толли, героизм Волконского, Раевского, Ермолова, Милорадовича, Коновницына… Но первым был Яков Кульнев. Он первым доказал на деле, что наполеоновских маршалов и генералов можно бить и захватывать в плен. Он первым совершил победные рейды по вражеским тылам и неожиданные фланговые удары – приемы, которые широко применялись потом партизанскими и казачьими соединениями.
Первым всегда трудно, а генералу Кульневу, наверное, труднее всех, ибо был он натурой увлекающейся и, как положено гусару, азартной. 20 июля генерал Кульнев переправился через Дриссу, атаковал французов, опрокинул, но увлекся преследованием. Не заметил, как подошли главные неприятельские силы. Там, под Клястицами, на северо-западе Белоруссии он и был убит французским ядром. Кстати, погиб генерал в нескольких верстах от тех мест, где родился и вырос. Так что защищал он от врага не только свою большую Отчизну, но и свой дом, скромный родовой особняк в местечке Люцин, расположенном сегодня на территории Литвы.
По поводу его гибели Наполеон написал Жозефине: «Лучший офицер русской кавалерии, генерал Кульнев убит».
Уважение такого врага дорогого стоит.
В воспоминаниях о героическом генерале время прошло незаметно. Меня сменили с поста, когда кромешное небо уже начало сереть – все же март. На деревенской улице Крулевщизны встретился мне древний дед в валенках с галошами и в каком-то несусветном пальто. «Заходь у хату, сынок! – сказал он, всмотревшись в мое синее от холода лицо. – Там уж богато ваших сплят». Действительно, в хате на овчине, источавшей кислый удушливый запах, храпели, зажав между коленями автоматы с отстегнутыми магазинами, ребята из нашего отделения. Потчевала меня старая хозяйка желтой от топленого масла, невероятно ароматной картошкой, квашеной капустой с тонкими, прозрачными, стеклянными льдинками и, теперь уж можно сказать, крепчайшим, на чесноке настоянным самогоном. И никогда потом не спалось мне так сладко и безмятежно, как на старой, вонючей овчине, брошенной на пол в той белорусской хате.
Михаил БЕЛЯТ
СПРАВКА "СВ"
Армия вторжения Наполеона насчитывала, по различным оценкам, свыше 600 тысяч человек при 1372 орудиях. В наполеоновскую армию кроме 356 тысяч французов входили войска почти всех государств Европы, завоеванных Наполеонам, в том числе неаполитанские, голландские, австрийские, прусские, баварские, саксонские, вестфальские, баденские, польские. Русские войска, выдвинутые на западную границу для встречи с противником, составляли около 185 тысяч человек, которые разделялись на три армии.
Россия начала XIX века являлась самой крупной страной Европы с населением 36 миллионов. Оружейные заводы выпускали ежегодно 1200-1300 орудий и более 150 тысяч пудов бомб и ядер (французские заводы – 900-1000 орудий). На трех крупнейших оружейных заводах (Тульском, Сестрорецком и Ижевском) изготовлялось от 120 до 150 тысяч ружей в год, в то время как во всех французских оружейных мастерских – около 100 тысяч ружей. Русское оружие было высокого качества и не уступало французскому по тактико-техническим данным.
По подсчетам Клаузевица, из основной армии Наполеона собрались за Вислой к январю 1813 года лишь 23 тысячи солдат. Наполеон потерял в России свыше 550 тысяч обученных солдат, всю элитную гвардию, свыше 1200 орудий. Отечественная война в январе 1813 года перешла в «Заграничный поход русской армии»: боевые действия переместились на территорию Германии и Франции. В октябре 1813 года Наполеон был разгромлен в битве под Лейпцигом и в апреле 1814 года отрекся от трона Франции.
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
