Киевские контексты Михаила булгакова

– Мирон Семенович, могли бы вы рассказать, как переживали булгаковский бум?
– Хорошо помню, как он начался после публикации «Мастера и Маргариты» – роман вышел в урезанном, испакощенном цензурой виде, но все равно ошеломил Россию и мир. И все решили начать писать о Булгакове, не считаясь с тем, есть ли им что сказать на эту тему. По-видимому, у современников писателя возникло неосознанное желание постоять рядом с гением, приобщиться к его совершенно безумной славе. Книга, которая тридцать лет пролежала, как в обмороке, будучи известной лишь узкому кругу друзей и знакомых Елены Сергеевны Булгаковой, когда очнулась, оказалась самой значительной и самой читаемой книгой в мире, мощно влияющей на мировой литературный процесс. Читая по роду занятий русскую и переводную литературу, смотря фильмы и спектакли, я видел, что это захлестнуло всех – у всех были  рефлексы на эту книгу и этого автора. Причем, заметьте, что когда состоялись первые публикации булгаковского романа, ошеломление во многом определялось тем, что книга опубликована в атеистическом государстве, из которого была исключена Библия, во многом служившая источником вдохновения для автора, а слово «Бог» велено было писать с малой литеры…
И вдруг именно в этом государстве появился роман, к которому вполне применим анекдот о Томасе Манне: когда писатель отдавал своей машинистке перепечатывать роман «Иосиф и его братья», заметьте, тоже на библейский сюжет, она его благодарила: «Спасибо вам, господин Манн, теперь, наконец, я знаю, как там все было на самом деле». Ощущение, что все происходило именно так, а не иначе, заслонило для читателей булгаковского романа то обстоятельство, что это не свидетельство очевидца, а роман человека, который жил почти 2 тысячи лет спустя после самого чудовищного судебного преступления, случившегося во граде Иерусалиме.
Это  ощущение, должен сказать, захлестнуло не только тех, кто склонен к мифосочинительству, но даже так называемых ученых людей. Мне попала в руки книга «История и тайны уголовного и политического сыска России», изданная Союзом юристов Украины в издательстве «Юринформ», у книги есть рецензент, кандидат исторических наук, как и положено в научном издании. Меня заинтересовала глава «Иуда Искариот, тайный осведомитель Первосвященника», я открыл соответствующие страницы, и что же я увидел?  Что автор ничего не знает о существовании не только апокрифических, но и канонических евангелий, что он, не подозревая, что судебная история, произошедшая 2 тысячи лет назад, описана в этих евангелиях, пересказывает ее... по роману Булгакова. «В день смерти Иисуса прокуратор Иудеи Понтий Пилат принимал начальника своей тайной службы Афрания...» – ни в одном евангелии Афрания нет, это чисто булгаковская выдумка. Или: «Афраний переоделся в темный поношенный хитон и пошел к выходу…» «Говорили они между собой на греческом языке…» и т.д. Откуда ему известно, что говорили они на греческом языке, – автор просто пересказывает булгаковский роман. Дальше – больше: «Он не торопясь пошел по улице, впереди него шла женщина. Приблизившись к ней, он, к своей радости, узнал Низу, любви которой безуспешно добивался...» Никакой Низы в евангелиях нет – это тоже выдумка Булгакова, причем я знаю примерно, к чему она восходит, как появилась... Но для юриста, ставшего, судя по всему, жертвой ошеломительного художественного эффекта, которого достиг Булгаков, текст писателя является  достоверным свидетельством. Вот вам пример того, насколько массовое сознание было охвачено и покорено булгаковской образностью.
– Как же вы начали работу над книгой о Булгакове?
– Когда начался булгаковский бум, я решил о Булгакове ничего не писать, потому что не люблю коллективные танцы. В то время я работал над книгой очерков «Городу и миру» – о представителях разных художественных профессий и национальных культур, на творчество которых повлиял Киев. Среди моих героев были – Велимир Хлебников, Алексей Ремизов, Самуил Маршак, Александр Вертинский, Корней Чуковский, вождь украинского авангарда Михайль Семенко, Януш Корчак, Максим Рыльский, Лев Квитко.
Я перелопатил горы киевской прессы (с 1895 по 1919 год),  исторической и мемуарной литературы, и у меня стала вырисовываться, хаотичная поначалу, картина жизни города, его быта, культуры. И на каждом шагу я натыкался на сюжеты и явления в киевской культуре, которые явно были известны Булгакову, повлияли на него или были отражены в его творчестве. У меня постепенно набирался материал, пока я не начал потихоньку его организовывать и печатать в качестве отдельных статей – по определенному плану. И я увидел, что у меня выстраивается книга о том, как  структурные черты культуры Киева формировали будущего художника.
– Как вы сами определяете жанр книги?
– Думаю, это литературоведческое исследование на грани городоведения, причем, настаивая на научности метода, я хотел бы, чтобы у книги было два адреса: профессионалы, которые могли бы оценить серьезность научных претензий, и читатели, которым было бы просто интересно.
– Как вы оцениваете Музей Булгакова в Киеве в качестве городоведа?
– Это уникальный музей. Его уникальность не в том, что нет пока других музеев, посвященных Булгакову, не в том, что там жил когда-то удивительный художник и собраны необыкновенные экспонаты, и даже не в том, что экспозиция музея очень талантливо, по-булгаковски театрализована. Ведь что показывают обычно в литературно-мемориальных музеях? Вот здесь писатель жил, работал, отдыхал, здесь написал свои замечательные произведения и т.д.
А в музее по Андреевскому спуску, 13, ничего подобного – здесь жил гимназист, студент, военный лекарь Булгаков, но не писатель, и никаких произведений, знаменитых или нет, здесь не создал. Но все же это уникальный  музей, потому что показывает прототип замечательного булгаковского героя, который присутствует и в «Белой гвардии»,  и в «Мастере и Маргарите», и едва ли не во всех булгаковских вещах с  постоянным «квартирным вопросом». Этот герой – Дом.
Дом – как очаг, как убежище, как место спасения. Булгаков создал грандиозный миф о Доме в практически бездомной стране. Обаяние этого мифа беспримерно – ведь даже сейчас, после многих лет строительства, в России, в СНГ треть населения не имеет жилья. Писатель выразил свое отношение не просто к быту, а к бытию – к самым верхним этажам человеческой жизни. И я думаю, что на тот успех, который сопровождает Булгакова, порой даже неосознанно для читателей, работает этот миф, потому что он поддерживает мечту каждого человека о доме.
И, заметьте, главным воплощением силы, которая хочет разрушить Дом,  развеять по ветру накопленные им сокровища культуры, у Булгакова выступает всегда власть. И это противостояние – Дом, хранитель человеческого тепла (читай: культуры. – Ред.), и власть, которой человек нужен только для того, чтобы быть использованным и уничтоженным, – содержится во всех булгаковских произведениях. Вот в чем вижу уникальность этого музея, его глубокую связь с творчеством Булгакова и, простите, его актуальность.
– Как вы считаете, будет ли Булгаков когда-нибудь принят всеми – среди православных отношение к писателю пока предосудительное?
– Должен заметить, что даже со стороны православных такого рода отношение установилось не сразу, потому что первое полное издание «Мастера и Маргариты», вышедшее в Америке, – сокращенный советской цензурой текст  давался курсивом, – сопровождалось благословляющим предисловием архиепископа Иоанна Сан-Франциского, иерарха зарубежной Русской православной церкви. И вообще сам факт открытого художественного разговора о вере был ошеломителен для советских людей – сродни эффекту второго пришествия Христа, поэтому читатели не сразу увидели, что в романе бездна неправославных, может быть, не всегда и христианских мотивов и, во всяком случае, он чрезвычайно далек от канонической экзегезы. Это какая-то боковая ветвь христианства, по моим наблюдениям, с сильным уклоном в сторону, полагаю, протестантизма. Замечу, что отвечаю на вопрос о религиозно-нравственных представлениях Булгакова, а не о вере, потому что вера – глубоко интимное дело, которое писатель не декларирует прямо. А заявления о «еретическом» характере булгаковского романа делаются со стороны определенной христианской конфессии, догматической или даже фундаменталистской, и не могут поколебать факта, что роман принадлежит христианской культуре. А это понятие более широкое, чем догма одной православной конфессии.
– Верите ли вы в то, что «Мастер и Маргарита» не поддается экранизации и инсценизации, потому что кем-то наложен запрет – то ли самим автором, то ли Воландом?
– Мое несчастье заключается в том, что я вульгарный материалист, так что считаю, что роман Булгакова не поддается  экранизации и инсценизации ровно в такой степени, в какой все остальные хорошие романы. Видите ли, проблема перевода из одного жанра в другой – одна из принципиальных проблем культуры, в сущности, и булгаковский роман мы можем рассматривать как своего рода перевод с языка культуры ХIХ века на язык ХХ века, с языка сакрального – на светский, не правда ли? В сущности, всю культуру можно рассматривать как непрерывный перевод с одного языка на другой – национального, социального, жанрового, скажем, превращение романсовой мелодии в гениальный вальс Свиридова, вот вам пример перевода с языка низкого романса на язык высокой сценической поэмы.
Булгаковские вещи, по моим наблюдениям, легко переделывать для сцены, потому что это проза, написанная драматургом. В сущности, когда инсценировщик создает из прозы Булгакова пьесу или сценарий, он как бы переводит ее на первоначальный язык. Совсем по анекдоту про Михаила Светлова: ему не платили гонорары за переводы стихов с молдавского, и он пригрозил, что переведет их обратно. Думаете, в чем основа потрясающего успеха фильма «Собачье сердце» – в нем почти полностью сохранен булгаковский текст. И это правильно, потому что ничего более эффектного, художественно содержательного и замечательного, чем этот текст, представить себе невозможно. Вот говорят – «проза поэта», а в нашем случае – «проза драматурга».
А вместе с тем, убежден, никакой конгениальный перевод булгаковской прозы на язык кино или театра не удовлетворит зрителя, потому что при чтении  у каждого возникает своя, внутренняя версия экранизации или сценизации. А текст писателя настолько апеллирует к человеческим чувствам – зрению, слуху, обонянию, тактильным ощущениям, что у каждого читателя остается ощущение непосредственного присутствия – почему это так, меня спрашивают на каждой читательской конференции. Поэтому-то и самая мастерски сделанная инсценировка не будет для них удовлетворительной. Пожалуй, и булгаковский текст не всегда будет равен сам себе – читать его будут разные люди в разные эпохи. Будут читать и спорить, в этом, собственно говоря, и есть продление жизни Мастера.
– Как вы думаете, Булгаков написал бы «Мастера и Маргариту», если бы не пережил личную драму с непризнанием его таланта в Москве?
– Видите ли, художник не просто отражает мир – он созидает миры и, как Господь Бог, несет ответственность за всех. Заметьте, в булгаковский рай полки белогвардейцев идут вместе с красногвардейскими. Писатель жалеет всех, к человеку он относится так, как Господь, который «хранит всех». Художник не может спасти мир, как Иисус, но он может выразить любовь к этому миру и понимание человеческой  жизни как величайшей ценности. Поэтому вопрос о «личном – не личном» в жизни писателя – из серии обывательских, это вещи нерасчленимые в творческом сознании художника.
– Вы думаете, Сталин желал его смерти?
– Мне трудно реконструировать внутренний мир Иосифа Виссарионовича. Мне плохо дается понимание тиранов и палачей. «Ваши усики мне снятся» – будто  бы сказал Сталин исполнителю роли Турбина в булгаковской пьесе. Это означает одно: Булгаков со своим художеством проник во внутренний мир Сталина, подобно его герою Иешуа, смутившему Пилата. Об этом же говорит множество незакавыченных цитат из Булгакова в статьях и выступлениях Сталина (некоторые из них показал Владимир Лакшин). Художественное обаяние булгаковских текстов, по-видимому, захватило и этого читателя-зрителя. Но как быть тирану с художником? С художником, каждое произведение которого говорит о противостоянии пророка и власти – Иешуа и Пилата, Мольера и короля, Пушкина и императора?..
Но художник, если смотреть на дело исторически, победил тирана. Победил и осуществил свое пророчество о бессмертии.

Беседовала Нина КАТАЕВА
Киев – Москва